Паул Гласер - Танцующая в Аушвице

То, что моих родителей этапировали, я переживаю очень, очень сильно. Чуть не поседела. В конце концов, остаться здесь без теплой одежды — не самое страшное. Страшно видеть то, что происходит с тобою рядом. Вокруг столько неописуемых страданий, что нужно быть чудовищем, чтобы остаться к этому равнодушной.

С недавних пор я стала старостой барака. И тогда же сюда в лагерь привезли евреев из разных голландских провинций. Среди них оказались три сестры моей матери. Одна из них была старше матери на год и походила на нее как две капли воды. Она страдала от астмы и очень скоро умерла здесь, когда нас избавляли от вшей. Тогда все мы голыми стояли перед комендантом лагеря, и у нас опрыскивали все те места, где у женщин растут волосы. Печальная история, не правда ли…

Какое-то время спустя я организовала женское кабаре, кабаре для женщин, в создании программы приняли участие сорок профессиональных актрис. Мы с огромным успехом выступали во всех бараках — до тех пор пока на прошлой неделе не пришла новая директива. В ней утверждалось, что Вюгт — это вовсе не Auffangslager[60], а Durchgangslager[61], после чего из лагеря внезапно были вывезены все пожилые люди. Вчера и сегодня вслед за ними отправили на восток три тысячи матерей с детьми, а их мужьям не было дозволено их сопровождать. Не могу описать, какая здесь поднялась паника! Оказывается, в Вюгт был спущен приказ очистить лагерь от матерей с детьми и людей старше 45 лет. Затем из лагеря вывезли тысячу мужчин, которые работали на вермахт в порту Мурдейка и в Амерсфорте. Так члены семей были окончательно разлучены друг с другом. И это просто ужасно. Здешняя реальность в избытке поставляет мне “материал” для книги, и я все тщательно документирую. Надеюсь, это письмо дойдет до вас. Продолжать выступления кабаре, имевшего столь оглушительный успех, после всех этих событий я не считаю возможным.

Скоро меня зачислят на работу в “Филипс”. Это самый настоящий “Филипс” из Эйндховена, под него в лагере выделено несколько бараков, там работают девушки. Паяют металлическую проволоку. В этом и заключается та самая Wehrmachtsarbeit[62]. Мне это пойдет на пользу, тем более что на “Филипсе” выдают спецодежду, в которой я буду походить на фабричную работницу. И наверняка будет о чем написать в книге.

Вот пишу я вам, а вокруг меня кипят страсти из-за отправки заключенных на восток. При желании я завтра же снова могу оказаться в Вестерборке. Но такого желания у меня не возникает, и, хотя в Вюгте пока еще очень страшно, я все-таки надеюсь, что мне удастся как-то зацепиться здесь. Пришлите мне, пожалуйста, мой плащ, поскольку во время ночного обыска у меня прямо из-под кровати украли шубу, а черное пальто мне пришлось отдать самой. При случае от правьте сюда еще пару моих летних платьев, а также коричневые замшевые туфли. И очень прошу вас не забывать присылать мне каждую неделю посылочку с продуктами, иначе я здесь погибну от голода. Дайте знать, когда получите это письмо, и ответьте мне, пожалуйста, как можно скорее.

С большой любовью и множеством поцелуев,

Адрес остается прежним.

Несмотря на скверные обстоятельства, мне удается не падать духом. Мои соседки по бараку то и дело ссорятся. Чаще все ограничивается перепалками и бранью. Но иногда случаются кулачные бои. Впрочем, и кулачными их тоже не назовешь. Женщины таскают друг друга за волосы, царапаются, вопят, а в последний раз в ход пошли даже зубы. След укуса глубоко отпечатался на руке у одной из дерущихся. Ссоры возникают чаще всего на пустом месте. По самым ерундовым поводам. Я как староста барака должна разнимать (иногда с посторонней помощью) ссорящихся женщин, а потом увещевать каждую из них по отдельности. Обычно беседую с ними несколько часов спустя. Разговаривать сразу после ссоры не имеет смысла, сперва нужно дать им остыть, отойти от произошедшего, а уж затем приступать к общению. Иногда помогает, когда внутри барака я нахожу для ссорящихся другие спальные места, подальше друг от друга. Иногда нужно с ними подольше поговорить. Все женщины раздражены до крайности и могут вспыхнуть в любой момент. Что вполне естественно, ведь здесь столько разлученных семей.

Особая беда — дети. Тех, кто младше 16 лет, часто забирают у матерей. Однако, поскольку дети подвержены разным заболеваниям — таким, как коклюш, корь, дизентерия, скарлатина, — и они заражают друг друга, лагерное начальство побоялось слишком больших неудобств. Эпидемии бросили бы тень на репутацию лагеря, а ведь он был задуман как лагерь образцового содержания, пример для других лагерей! Поэтому в два дня, 6 и 7 июня, всех детей вывезли отсюда вон. Я видела, как они уходили: матери с младенцами на руках, едва поспевающие за колонной малыши и дети чуть постарше с рюкзачками за спинами, сшитыми из двух полотенец. Колонна скрылась за воротами. Их было около двух тысяч. Оставшиеся в лагере стояли, как будто из них самих ушла жизнь, отцы рыдали в голос, атмосфера была — проще удавиться. Во имя чего такие злодеяния?

C тех пор здесь никто ни в чем не видит смысла, желание хоть как-то разнообразить свою жизнь умерло. Люди перестали заниматься физкультурой, кабаре развалилось, на заключенных опять наползает тоска, многие впали в оцепенение. Наверное, мне повезло в том, что я вскоре присоединюсь к так называемой “Филипс-команде”. По слухам, в лагерном “Филипсе” работать лучше, чем в других местах. Там трудится небольшая группа заключенных, и я знакомилась по цепочке с одним, через него с другим, чтобы попасть в их число. Большинство наших женщин работает сейчас в некоем подобии швейного ателье. Там они шьют для розничной торговли платья. Каждое утро, облачившись в спецовки, женщины тянутся из бараков в швейные цеха.

В один из дней всех нас выгоняют на плац. Никто не знает зачем. Появляются комендант лагеря, der Obersturmfuhrer, фюрер Arbeitsdienst[63] и еще несколько офицеров, они идут вдоль шеренги, вглядываясь в каждого, будто кого-то ищут. Что такого преступного мы совершили на сей раз? Судя по тому, что на плац пожаловал сам комендант со своею свитой, речь идет о чем-то очень серьезном, успеваю подумать я, но, к нашему изумлению, выясняется, что ищут… манекенщицу! Манекенщицу, которая сможет демонстрировать перед лагерными начальниками и их клиентами новенькие модели одежды из швейного ателье. К еще большему моему изумлению, из шеренги выдергивают меня. Оглядываясь назад, понимаю, что удивляться особо нечему, учитывая, что почти все женщины одеты в синие комбинезоны, бело-голубые косынки, а на ногах у них грубые кломпы[64]. Я же комбинезон с косыночкой надеваю только на работу и, вероятно, поэтому выгляжу чуть свежее своих подруг по несчастью.

Барак Розы. Фото 1953 года

С 15 июня я регулярно являюсь в ателье для примерки новых платьев. Из каждой модели один экземпляр специально подгоняют под мой размер и шьют в цвете, который я имею право выбрать сама. Когда в лагерь съезжаются гости и потенциальные покупатели, я отправляюсь в примерочную с зеркалами, находящуюся в полном моем распоряжении: там для меня приготовлены пудра, помада, прекрасное нижнее белье, новые чулки и туфли. Конечно, мне нравится, что я могу пользоваться здесь всем тем, чего уже давным-давно нельзя купить и за пределами лагеря. Из ателье я перехожу в главное здание, где уже собрались офицеры с гостями. Шоу начинается. Пусть оно длится подольше, думаю я про себя. Вскоре меня знают в лицо уже все офицеры. После показа мод я пью с ними кофе, болтаю, а в результате получаю свободу передвижения по лагерю.

Так проходят две недели, и вот я могу влиться в лагерную “Филипс-команду”. При этом я сохраняю за собой работу манекенщицы, и, если объявляется шоу, меня отпускают демонстрировать платья. Часть лагерной территории отведена под фабрику, на которой изготавливаются радиоприемники для вермахта. Это непыльная работа, от меня требуется лишь припаивать проволочки к металлической пластине. Однако при этом нельзя ошибиться ни на миллиметр, поэтому для этой тонкой работы отбирают исключительно женщин. Вооружившись горячими паяльниками, мы целыми днями сидим за длинными столами под ярчайшим светом электрических ламп. Здесь нам выдают дополнительное питание. Его мы называем “филипсовым варевом”. Поглощая его, я кручу в голове забавную мысль: бывают же совпадения — моя мать в девичестве носила фамилию Филипс, в “Филипс-команде” я работаю, находясь в концлагере, и здесь же мне не дает умереть с голоду “филипсово варево”. Впрочем, я бы предпочла, чтобы мои отношения с “Филипсом” сложились как-то иначе.

Работа и дополнительное питание идут мне на пользу. За работой я часто пою, иной раз по несколько часов кряду.