Джеймс Клавелл - Благородный дом. Роман о Гонконге.
— С какой целью? — изумился Данросс.
— По всей Азии очень велик спрос на фармацевтические изделия. С вашим опытом в производственной деятельности и с моим в маркетинге можно сделать кучу денег. Согласны?
— Это все? Вся услуга?
— Ещё три момента.
— Всего три? — Данросс смотрел так, словно хотел испепелить.
— Три. Первое: в будущем году я собираюсь открыть ещё одну фондовую биржу. Я...
— Что-что вы собираетесь сделать? — озадаченно уставился на него Данросс.
Ухмыльнувшись, Прибыльный Чой вытер с лица пот.
— Да-да. Фондовую биржу для китайцев, которой будут управлять китайцы.
Данросс вдруг рассмеялся.
— Ну, Прибыльный Чой, вы не робкого десятка. О да. Между прочим, неплохая идея. И что в связи с этой новой биржей?
— Лишь ваша благожелательная помощь как Старого Друга в начале её деятельности, чтобы «большие парни» не чинили мне препон.
— За пятьдесят процентов.
— На весьма выгодных условиях между нами. Весьма выгодных, гарантирую. Далее, — продолжал молодой человек, не теряя надежды, — я хочу, чтобы вы познакомили меня с Ландо Матой и сказали ему, что поддерживаете мою кандидатуру как представителя группы отца в тендере на игорную и золотую монополию. Идет?
— Вы сказали три момента. Что последнее?
— Статус распорядителя в Скаковом клубе через три года. К этому времени я гарантирую, что внесу миллион американских долларов на любые благотворительные цели, какие скажете, поддержу все стоящие проекты и, клянусь богом, приложу все силы, чтобы вам не о чем было беспокоиться. — Молодой человек смахнул капли пота. — Я закончил.
Данросс помолчал.
— Если половинка настоящая, я соглашусь на все, кроме того, что касается Ландо Маты.
— Не пойдет. Это часть всей сделки.
— Не согласен.
— Я не прошу ничего незаконного, ничего из того, что вы не можете еде...
— Ландо Мата исключается!
Молодой человек вздохнул. Он поднял половинку со стола и посмотрел на неё.
— Если это исключается, то тогда снимается все предложение и вместо него я выставляю просьбу Четырехпалого У. Монета по-прежнему та же, — объявил он, приготовившись разыграть свой последний козырь.
— И что?
— А то, что тогда вы будете иметь дело с наркотиками, оружием и всем тем, чего терпеть не можете, но вам придется пойти на это. Извините, тайбань, но я стремлюсь быть всем обязанным лишь самому себе. — Он бросил половинку на стол. — Выбирайте.
Данросс вдруг заволновался. Услуга сформулирована по-умному. Ничего незаконного, ничего из ряда вон выходящего. Пол Чой сыграл против него очень хорошо. Слишком хорошо. «Чего можно ожидать от Четырехпалого, я знал. Но вот этот, это дьявольское отродье? Я не могу пойти на связь с наркобизнесом, и он это понимает».
Чтобы дать себе время подумать, Данросс сунул руку в карман, нащупал маленький шелковый мешочек и положил на стол свою половинку монеты. Придвинул её к другой половинке. Они соединились безупречно.
Не отдавая себе отчета, оба глубоко вздохнули, глядя на соединенные половинки монеты, которые свяжут их накрепко. Данросс понимал, что идти к пробирщику — только время терять. Он подержал обе половинки в руке. «Как же быть с этим самоуверенным молодым шельмецом? — спрашивал он себя. — А-а, вот прекрасная мысль! Эту проблему мы перепоручим Филлипу Чэню!»
— Хорошо, Прибыльный Чой, — проговорил он, занося наследника Четырехпалого в свой тайный список «неблагонадежных лиц». — Я соглашусь предоставить вам эту услугу — если ваша половинка настоящая, — но Ландо я буду просить, приказать ему я не могу. Хорошо?
— Спасибо, тайбань, вы не пожалеете. — Прибыльный Чой весь взмок от облегчения. Он вынул список с фамилиями. — Вот все эксперты-оценщики Гонконга. Не хотите ли выбрать кого-нибудь? Я... э-э... я проверял, все они работают до семи часов.
Данросс еле заметно усмехнулся.
— Вы очень уверены в себе, Прибыльный Чой.
— Просто стараюсь продумывать игру наперёд, сэр.
Выйдя из Струан-билдинг, Кейси направилась к ожидающему её «роллс-ройсу». Лим тут же открыл для неё дверцу. Она опустилась на мягкое сиденье, ничего не чувствуя, ничего не понимая, кроме того, что горе переполняет её и в любой момент она может разрыдаться. Она даже не заметила, как Лим выехал на оживленную улицу и повел машину к автомобильному парому.
Слезы подступили очень близко. «Скорей бы уже уехать отсюда. Все упаковано и отправлено на самолёт. Из гостиницы я уже выписалась, счета оплачены, но времени до отлета осталось слишком много».
Она даже подумала, не остановить ли машину и не пойти ли пешком. Нет, так будет ещё хуже: ни уединения, ни защиты, а ей из рук вон плохо. «И все же нужно где-то выйти, побыть наедине с собой. Мне это просто необходимо. О, господи, Линк, бедный Линк».
— Лим, — подчиняясь какому-то порыву, окликнула она. — Езжайте на Пик.
— Мисси?
— Просто заедем на вершину Пика, на обзорную площадку. Пожалуйста? — попросила она, стараясь, чтобы голос звучал обыденно. — Я... я там не была. Хочу посмотреть, прежде чем уеду. Пожалуйста.
— Да, мисси.
Кейси откинулась назад и закрыла глаза, из которых тихо полились слезы.
90
18:45
День клонился к закату.
В Ло-У, центральной деревушке на границе между колонией и Китаем, по мосту, как обычно, в обоих направлениях двигались толпы китайцев. Длина этого моста через крошечную грязную речушку составляла не более пятидесяти ярдов, но кое для кого эти пятьдесят ярдов были все равно что миллион миль. На мосту располагались пограничные посты, паспортный контроль и таможня на обоих концах, стояли двое гонконгских полицейских и два солдата КНР у небольшого переносного заграждения посередине, и по нему были проложены две железнодорожные колеи.
В прежние времена поезда ходили из Кантона в Гонконг и обратно без остановки, но теперь пассажирские перевозки приостановили и с той и с другой стороны, и пассажиры пересекали границу пешком. А поезда, на которых они приехали, убывали туда, откуда прибыли. Грузовые же поезда из Китая пропускали без проблем. Почти всегда.
Каждый день сотни местных жителей переходили границу, как переходят улицу. Их поля или место работы располагались и по эту, и по ту сторону границы, и так велось из поколения в поколение. Приграничные жители, народ самоуверенный и подозрительный, терпеть не могли перемен, не выносили вмешательства в свои дела, а также людей в форме, особенно полицейских и любых чужаков. Чужаками они, как и большинство китайцев, считали всех, кто жил за пределами их деревни. Границы для них не существовало, не могло существовать.
Это были главные «болевые точки» Китая — мост в Ло-У и два других пограничных перехода. Один из этих двух других располагался в Маукамто, опять-таки на шатком мосту через ту же порубежную речушку, по нему везли скот и овощи. Последний переход, на восточной оконечности границы, размещался у рыбацкой деревушки Доукок. Граница здесь не была обозначена, но, по взаимному соглашению, пролегала через середину единственной улочки в этой деревне.
Лишь через эти переходы Китай поддерживал связь с Западом. Все здесь тщательно проверялось и досматривалось — и с той и с другой стороны. О ситуации на границе можно было судить по тому, как вели себя пограничники.
Сегодня пограничники на стороне КНР нервничали. Волнение передалось и гонконгской стороне, здесь не знали, чего ожидать: то ли неожиданного закрытия границы, то ли внезапного вторжения, как в прошлом году. Благополучие колонии в немалой степени зависело от благосклонности Китая.
— И это факт нашей жизни, — пробормотал главный инспектор Смит.
Змею направили сюда сегодня со специальным заданием, и он беспокойно расхаживал возле полицейского участка, благоразумно отнесенного на сотню метров от реальной границы, чтобы не вызывать раздражения или волнений. «Господи, — думал он, — какие волнения? Пусти кто-то ветры в Лондоне, и к нам повалят миллионы беженцев — если власть имущие по ту сторону границы решат, что оскорблено достоинство Китая».
— Давайте уже, ради бога, — проворчал он.
Рубашка цвета хаки прилипала к спине, а глаза были устремлены на дорогу, ведущую в Гонконг. Усеянная лужами, она вилась, пропадая вдали. Там, вдалеке, и показалась полицейская машина. Вздохнув с облегчением, Смит двинулся навстречу. Из машины вышел Армстронг. Потом Брайан Квок. Смит отдал честь Армстронгу стеком, чтобы скрыть изумление. Брайан Квок был одет в гражданское платье. Глаза его словно остекленели — странный, отсутствующий, неподвижный взгляд.
— Привет, Роберт, — сказал Смит.
— Привет, — отозвался Армстронг. — Извини, что задержались.
— Всего на пару минут. Вообще-то, мне сказали, к заходу солнца. — Смит, прищурясь, посмотрел на запад. Солнце ещё не село. Он снова обратил внимание на Брайана Квока. Ему было трудно скрывать свое презрение.
