Сью Таунсенд - Королева Камилла

– Ты, наверное, как черт зла на Камиллу, – сказала Вайолет.

Королева, сделав глоток чая, ответила:

– Еще бы. Я просто в ярости, такую свинью подложить всем нам. Я не смогу навестить Филипа.

– А у меня кончаются таблетки от давления, – пожаловалась Вайолет. – Если меня хватит кондрашка, это Камилла будет моей убийцей.

– Да, ей следовало подумать о последствиях, прежде чем отправляться в самоволку, – подытожила королева.

– Но она вечно чего‑нибудь отчебучит, правда? Если я не то говорю, ты поправь меня, но я к тому, что она, кажись, совсем не годится в королевы.

– В точности мое мнение, Вайолет, – подтвердила Елизавета. – У нее довольно сносное воспитание, но никакой подготовки. Из меня непосредственность вышибли в раннем возрасте. Единственный импульсивный шаг, который я совершила в жизни, – это с первого взгляда влюбилась в Филипа.

Вайолет вздохнула:

– Эх, я и Шанталь не могу попросить за ним приглядеть. Она утром‑то пошла на работу, дак завернула полиция. Щас они с Шанель обе дома околачиваются, и Барри сам с собой разговаривает в комнате. Все такие заведенные, как будильник у молочника.

– Оставайся у меня, Вайолет, – предложила королева. – Пообедаем, посмотрим фильм.

– А повезет, дак и черно – белый, – обрадовалась Вайолет.

Подруги считали, что кино после изобретения цветной пленки испортилось.

26

Кода в переулок Ад заехал продуктовый фургончик Грайса, местное население охватила паника. Утром пронесся слух, что привозной еды на всех не хватит. Беверли Тредголд заявила, будто случайно узнала, что выдавать будут солдатский паек, предназначенный для Афганистана. Она доложила это Маддо Кларку, который в свою очередь сообщил Шанталь Тоби, что им предлагают жить на сухих галетах и таблетках от обезвоживания.

Полицейские в защитном снаряжении орали, чтобы все становились в очередь. Но, боясь остаться голодными, несколько человек, включая принца Эндрю, лезли напролом, и полиции пришлось пустить в ход дубинки. Камилла с крыльца наблюдала, как Чарльза все дальше и дальше оттирают от фургона, пока он не оказался в самом хвосте нетерпеливой очереди.

Принцесса Анна, проходя мимо с полной коробкой продуктов, проговорила:

– На твоем месте я бы ушла в дом и заперлась. Во всем винят тебя, и дело может обернуться худо.

Камилла послушалась золовку.

Собаки тоже изнывали от нетерпения: изучение первой же коробки с продуктами, которую унес Барри Тоби, показало, что среди жестянок, пакетов и бутылок собачьей еды нет.

Микки, труся следом за Барри к дому, бросил Лео:

– Выходит, собаки будут есть собак.

Когда Чарльз наконец вернулся, они с Камиллой выложили паек на кухонный стол. То не был армейский рацион, который скрупулезно просчитывается по калорийности и питательным веществам. В Грайсовом пайке не содержалось ни минералов, ни витаминов, ни клетчатки, ни калорий, ни вкуса. Большинство продуктов родилось на промышленных предприятиях в Восточной Европе из сомнительных ингредиентов.

– У нас закончилась туалетная бумага, а здесь ее нет, – посетовала Камилла.

А вот что было в продуктовой корзине Артура Грайса, так это банка розовых сосисок в рассоле, две коробки растворимой лапши «по – мексикански», пачка дешевых чайных пакетиков, пирог с грибами и курицей (просроченный на три дня), банка ветчины, банка серого фарша, два вялых стебля лука– порея, пакет размороженной картошки фри, пачка маргарина и пачка кулинарного жира, нарезанный белый хлеб, банка словенского джема и двухфунтовый пакет сахарного песка. На самом дне, под пачкой китайской лапши, неожиданно обнаружился конверт с порткулисой палаты общин на штемпеле[44].

Дуэйн Локхарт, подавая Чарльзу коробку, приподнял козырек шлема и шепнул:

– Там на дне кое‑что вкусненькое для вас.

Чарльз вскрыл конверт и прочел:

Сэр Николас Сомс

Палата общин

Вестминстер

Дуэйну Локхарту

Старая Бойня, кв. 31

Лестер

Ист – Мидлендс

Мой дражайший Чарльз!

Как мог ты подумать, что я покину тебя в трудный час. Признаюсь, мне горько, что ты верил, будто я способен на такую гадость.

Я просто обалдел, когда слуга сегодня утром принес мне в постель твое письмо. Я сразу узнал твой особенный почерк и чуть не подавился камберлендской колбаской.

Я и сам несколько озадачен, почему ты не получал моих многочисленных писем, и проклинаю себя за то, что не снимал копий: ведь mes belles lettres могли бы трансформироваться в приличную книжку под названием «Письма к принцу в изгнании». Как ты думаешь, а?

Недавно мне удалось пострелять у Баффи Хайт-Фернмора в Нортхэмптоне – связка из пары дюжин куропаток и дюжина жаворонков на пирог по специальному заказу Баффиного повара-мальорца.

Видел ли ты в телерепортаже, как наш блестящий премьер-министр Джек Баркер наступил в собачьи какашки? Это было бесподобно. Гуффи Гуггенхайм, который был в аббатстве и сидел у прохода, говорит, воняло так, что он чуть не сблевал в цилиндр.

По словам Баффи, Сынок Инглиш настолько уверен в победе на выборах, что уже подрядил «Коулфакс энд Фаулер» отделывать резиденцию на Даунинг-стрит. Баффи советует поставить деньги на Сынка. По всему видно, шансы на победу у него чрезвычайно благоприятные. Будет просто чудесно, если ты вернешься в Лондон.

Я консультировался с одним боссом из «Беркс пиэрейдж»[45], и он сказал, что не находит никаких причин, почему бы Камилле не быть твоей королевой. Публика несколько вяловата на этот счет, но, я думаю, народ полюбит Камиллу, как любим ее мы с тобой. Как бы то ни было, это все дело далекого будущего, поскольку твоя мама, несомненно, доживет до ста!!!

Пора закругляться, через двадцать минут мне выступать против билля о стремянках, но я хочу вернуться к нашему разговору при первой же возможности.

Мой привет Камилле и, конечно, твоей маме, Ее величеству.

Как всегда, твой

Ник.

Чарльз подал письмо Камилле со словами:

– Похоже, Толстушка уже через шесть недель ожидает нас в Лондоне. Ужасно интригующе, а, дорогая?

– Да, ужасно, – вяло отозвалась Камилла и отвернулась, убирая продукты со стола.

– Что‑нибудь случилось, милая? Ты какая‑то немного… э… расстроенная.

– Ничего, – ответила Камилла. – Переживаю из‑за туалетной бумаги. Как я теперь буду сморкаться?

Чарльз сказал:

– Это не похоже на тебя – унывать из– за мелких неприятностей вроде отсутствия туалетной бумаги. В чем дело, дорогая?

– Меня все ненавидят, – не выдержала Камилла. – Я не хочу быть королевой.

– Как можно тебя ненавидеть? – воскликнул Чарльз. – Ты совершенно восхитительна.

Камилла горько сказала:

– Чарли, нас трое в браке. В памяти людей она все еще с нами. Они любят ее за то, что она была красавицей.

– Ну, если удачный ракурс, выгодное освещение, то с профессиональным макияжем и при хорошем парикмахере, признаю, она иногда могла роскошно выглядеть, – примирительно сказал Чарльз.

– Чего они от меня хотят? – закричала Камилла. – Я старше ее на пятнадцать лет.

– Но я‑то считаю тебя прекрасной, – сказал Чарльз.

– Ты вообще понимаешь, насколько это оскорбительно?!

Камилла распахнула заднюю дверь и хотела выбежать в сад, но вспомнила, что сидит под арестом.

– Эй, Камилла! – закричала из‑за стены Беверли Тредголд. – Хочешь, обменяю туалетную бумагу на пакет сахару? И не грызи себя из‑за его первой жены, она бы только делала строгое лицо да возжалась со всякой бандитской еврошвалью.

Позже Чарльз отправился поговорить с курами. Он стал объяснять, что у них с Камиллой сейчас дефицит продуктов и он будет ужасно признателен, если куры сумеют снести яичко– другое. Птицы не обратили на эти мольбы никакого внимания, квохтали себе да скребли земляной пол вольера. А поодаль стояла и довольно нагло смотрела на принца лиса, забравшаяся в сад через подкоп под стеной. Чарльз не сразу заметил пару блестящих глаз, которые оценивающе разглядывали его.

– У нас с вами семейные связи, ваше королевское высочество, – сказала лиса. – Вы с женой и друзьями загнали и разорвали на куски мою прапрапрапрабабку в полях в Лестершире. Наша семейная легенда гласит, что гончие шли по ее следу много миль через всю Бельвуарскую долину[46].

На закате, усталая и перепуганная, она вбежала в чей‑то сад, ища спасения у милосердного фермера. Обезумевшие и подстрекаемые людьми, что скакали верхом позади, гончие перепрыгнули изгородь и, окружив мою бабку, загнали ее в открытую дверь теплицы. Свидетели утверждали, она молила собак о пощаде и объясняла, что у нее остались дома лисята, которые пропадут без ее молока. Она кричала, что, убив ее, гончие обрекут лисят на медленную мучительную смерть от голода.