Маша Царева - Красотка для подиума
Мое отношение к Лизке было неоднозначным. С одной стороны, меня возмутило, что она даже толком не попыталась извиниться. Как будто бы то, что она сделала, – абсолютно нормально. С другой – мне было ее жаль. Я прекрасно помнила ее пятнадцатилетней, дерзкой, красивой, полной амбиций. Кто знал, что Лизка юная, любившая весело мечтать о миллионных гонорарах, превратится в Лизку сегодняшнюю, располневшую, усталую и понурую. Мне одновременно хотелось и уколоть ее побольнее, и приободрить. И я не могла определиться, какое из этих двух желаний сильнее.
– Пока не могу тебе сказать, – улыбнулась Лиза, – вдруг ведьма подслушает? Если хочешь, можем как-нибудь выпить вместе кофе.
– Уж не решила ли ты, что мы опять подруги? – удивилась я.
– Можем стать и подругами, – как ни в чем не бывало подмигнула Лизавета, – но лично мне больше нравится определение «деловые партнеры».
Но я не успела изумленно поинтересоваться, что она имеет в виду и какие у нас с ней могут быть общие дела. Терпение Евы Сторм наконец лопнуло – она что-то визгливо прочирикала на французском, по всей видимости, ей срочно понадобилась помощь Лизки, и с раздраженным вздохом ассистентка устремилась к ней. Предлог был надуманным – Ева решила срочно рассортировать косметику, которой гримировалась для бала. Этим могла заняться и ее личная гримерша, но почему-то голландка предпочла привлечь к увлекательному процессу упорядочивания тюбиков именно Лизу.
«Интересно, что же она все-таки имела в виду?» – подумала я, глядя, как, нацепив на лицо подобострастную улыбку, Лизавета подбирает с пола оброненные Евой кисточки для румян.
На следующий день после бала мне позвонил генеральный директор агентства «Дженерал» Борис Бажов – в Париже он исполнял роль моего личного агента.
Жила я в небольшой, но стильно обставленной съемной квартирке в самом центре Парижа, и, когда раздался звонок, я еще нежилась в постели.
– Слышал, ты вчера была просто супер, моя красавица, – вместо приветствия сказал он.
– Было дело, – самолюбиво согласилась я.
– Амалия очень довольна, – по его голосу я почувствовала, что он улыбается, – а вот Ева Сторм не очень.
– А нам на нее не наплевать? – лениво хохотнула я.
– Правильно мыслишь, Анастасия.
Несмотря на то что отношения у нас были дружескими, он по-прежнему называл меня полным именем.
– Между прочим, могу тебя еще кое с чем поздравить.
– С чем же? – улыбнулась я.
– Пока Амалия принимает решение, для тебя есть хорошая работа.
– Да ну? – Я не могла скрыть радости и примерно догадывалась, о чем идет речь – несколько недель назад я была на кастинге во французском отделении «Вог». Неужели я появлюсь на обложке? Если так, то я сразу же проснусь звездой. Ох, даже не верится.
От возбуждения я подскочила с кровати и босиком прошлепала в ванную. Огромное зеркало во весь рост в очередной раз засвидетельствовало мою немного примятую сном красоту.
– Предложение может показаться тебе странным, но я бы не советовал отказываться, – продолжил тем временем Борис, – за один сеанс тебе будут платить пять тысяч евро.
– Это фотосъемка? – удивилась я. – Надеюсь, речь не идет о какой-нибудь порнушке?
– За кого ты меня принимаешь? – мягко усмехнулся Борис. – Нет. Просто один художник хочет, чтобы ты позировала ему для портрета.
Телефонная трубка выпала из рук и шмякнулась на кафель. Багровый румянец выступил на моем лице. Так я и знала! Так и знала!
– Анастасия? – недоуменно кричала трубка бажовским голосом. – Анастасия, ты меня слышишь? Тебе не придется делать ничего особенного. Просто сидеть на стуле! А он будет тебя рисовать. На самом деле он даже не художник, так, предприниматель, винодел. Его зовут Майкл Берсенев. Но он и в самом деле готов отвалить пять штук. Вот чудак…
Профессия модели не так элементарна, как это может показаться с первого взгляда. Кроме безупречной внешности, идеальная модель должна быть еще и хорошей актрисой. Холодные, лишенные эмоций лица стоят дешевле – на модные странички попадают счастливые обладательницы богатой мимики и гибкого, тренированного тела. Иногда позы, которые заставляет принимать фотограф, откровенно противоестественны. Например, однажды мне пришлось почти полчаса стоять на одной ноге (причем она была обута в сапожок на двенадцатисантиметровой шпильке) – снимали рекламу итальянской обувной фирмы, и времени было в обрез. Попробуй тут заартачиться или сообщить, что для полного счастья тебе не хватает ежечасных перекуров, – и на твое место тут же выберут другую.
Но есть на свете профессия, которая лично мне показалась еще более трудной. Я имею в виду работу натурщицы.
– Руки к голове, – мягко просил Берсенев, – так, хорошо. Подбородок немного подними. Плечи разверни и не сутулься. Правая нога впереди, и еще выгни побольше спину.
После получасовой совместной работы я стала подозревать в Майкле Берсеневе скрытые садистские наклонности. Изначально подразумевалось, что он будет писать мой портрет. Но потом выяснилось, что он задумал сделать жанровую картину с моим участием. Кажется, я должна была изображать жительницу Древней Греции. Мне была выдана бесформенная хламида из полупрозрачного белого батиста – Майкл лично помог задрапировать ее вокруг моего тела. Признаться честно, когда он, формируя складку, случайно провел пальцем по моему предплечью, у меня вдруг поднялась температура. А он, казалось, ничего не замечал.
Специально приглашенная парикмахерша завила мои волосы в тяжелые крупные волны, на голову мне водрузили лавровый венок. Берсенев настоял, чтобы я была без косметики.
– Косметика портит твое лицо, – безапелляционно высказался он. – Что ж, мы можем приступить к работе.
Не так я представляла себе наш совместный рабочий день. Совсем не так.
Положа руку на сердце, я собиралась к Берсеневу, как на первое свидание. Не помню, когда я в последний раз подходила с такой ответственностью к встрече с мужчиной. Я приняла ванну с лавандовым маслом и прошлась по всему телу кисточкой, испачканной в прозрачной золотой пудре. Я посетила кабинет эпиляции и по-новому накрасила глаза (и все для того, чтобы Майкл попросил меня смыть макияж).
Работа над моим портретом должна была проходить в его просторной квартире-студии. Я думала, что мы будем там наедине. Мне приходилось слышать хрестоматийные истории о художниках и их прекрасных натурщицах, и я ничего не имела против воплощения такой истории в своей собственной жизни.
С самой первой минуты нашего знакомства меня тянуло к Берсеневу – что уж тут скрывать. И если бы меня спросили, чем именно он привлек меня, я не смогла бы дать точный логичный ответ. Думаю, то было влечение на гормональном уровне, хитрая химическая игра.
И еще – мне льстил тот факт, что мне, никому не известной худосочной девчонке из Москвы, удалось обскакать в амурных делах саму топ-модель Еву Сторм! Это было невероятно! Берсенев больше ни слова о ней не говорил, даже имени ее не упоминал. Я догадалась, что предсказанная мною размолвка все-таки случилась, правда, все обошлось без публичного скандала.
Я была уверена, что нравлюсь Берсеневу. Стоило только послушать, как он говорил со мной по телефону, когда объяснял, как добраться до его студии. Он сказал, что я воплощение сексуальной энергии (разве станет говорить такое не заинтересованный в «сексуальной и энергичной» даме мужчина?) и что ему придется сложно – ведь он хочет, чтобы эта энергия прямо-таки била ключом с холста.
Эти слова заставили меня, побегав по «Галери Лафайет», приобрести самые развратные на свете трусы, кружевные и красные.
И вот когда я, в этих красный трусах, с километровыми ресницами, явилась в студию секс-бога, вдруг выяснилось, что он работает не один. Меня встретила настроенная по-деловому компания из пяти человек: сам Берсенев (не могу передать, как шли ему домашние светлые джинсы и простой льняной свитер), его секретарша (невзрачная остроносая девица с идиотским пучком на затылке, зато в сандалиях из последней коллекции «Луи Виттон»), мрачная визажистка (услуги которой понадобились лишь для того, чтобы сделать мне прическу) и два фотографа, которые норовили запечатлеть каждое передвижение Берсенева в пространстве.
– А я-то всегда думала, что художнику нужно для работы вдохновение, – съязвила я.
– Не думаю, что ты много смыслишь в творчестве, – довольно зло ответил «мэтр», из чего я заключила, что художник он, мягко говоря, непопулярный и из-за этого болезненно самолюбивый.
Пока мною занималась визажистка, пока вокруг меня драпировали хламиду, я улыбалась, шутила и думала о том, что в работе натурщицы что-то есть. А уж когда меня еще и угостили красным вином урожая восемьдесят первого года, я вообще решила, что пора завязывать с подиумом и перебираться в художественные мастерские. Но потом, после двухчасового монотонного стояния на одном месте, мне захотелось басовито завыть на луну. Меня начала раздражать даже мужественная красота Майкла Берсенева, даже его тихий многозначительный смех. Так плохо мне не было даже в тренажерном зале, когда тренерша по шейпингу сообщила, что, если я хочу иметь худые красивые руки, мне придется отжаться от пола тридцать раз подряд. К окончанию сеанса я перестала чувствовать свои руки. Зато теперь мне доподлинно известно, что случилось с несчастной Венерой Милосской – да она же просто работала натурщицей, пока у нее не отсохли верхние конечности.
