Даниэль Пайснер - В темноте
Эту историю он рассказал нам сам. Он был очень удручен этим инцидентом. Он прекрасно понимал, в каком неприглядном свете выставляет свою жену и себя… Как думал мой отец, он просто хотел дать нам понять, какому риску подвергает себя и свою семью, взявшись помогать нам.
Соха рассказал, что у него есть дочь Стефця. В то время ей было лет 10, и, мне кажется, именно благодаря любви к ней Соха так привязался к нашей маме и нам, детям. Он проводил со мной и Павлом так много времени, потому что мы напоминали ему о дочери, потому что он представлял, каково было бы ей проходить через такие мучения. За нас у него болело сердце, потому что оно точно так же болело бы за нее. Именно поэтому он делился с нами бутербродами, дважды в день спускался в канализацию, приносил лекарства и особенно заботился о нас. Однажды зимой, сразу после первого снега, Соха принес мне снежок. Это был идеально слепленный снежок. Совершенно круглый и абсолютно гладкий. Точно такой же снежок он принес и Павлу, и мы играли с ними, пока они не растаяли. Соха понимал, как тяжело ребенку пропускать первый снегопад. Он знал, какую радость нам принесет этот маленький подарок. А знал он все это, потому что понимал, какое значение эти вещи имели бы для его дочери.
В глубине души, признался нам Соха во время долгих бесед, он верил, что сам Бог дал ему возможность искупить грехи, поручив спасти нас. По мере развития отношений с нами Соха стал чаще посещать церковь. Он воспитывался в католической семье, но в юности отошел от церкви. Женившись на Ванде, он вернулся к вере. Бывая в церкви, сказал он нам, он молился за свою подземную семью. В благодарность за то, что мы еще живы, он ставил свечи, а в заключение добавлял:
– Прости нам грехи наши, Господи, ведь мы спасаем невинных, брошенных всеми и находящихся в смертельной опасности людей.
Он все больше помогал нам, но… продолжал брать с нас деньги!.. В скором времени скромные резервы остальных членов нашей группы истощились, и возможность выплачивать ежедневные 500 злотых осталась только у отца. После побега Вайсса и его приспешников небольшое количество денег поступало от Корсара и Оренбаха, но через несколько недель их запасы иссякли. Теперь со всех остальных нельзя было собрать ни гроша. Только у Галины Винд была припрятана купюра в 20 злотых, но папа отказался забирать у девушки последнее.
Время от времени мне удавалось подслушать, как мама с папой говорили о том, что цена услуг, установленная тогда, когда еще казалось, что война скоро кончится и финансовая нагрузка будет разделена на всех, теперь оказалась слишком высокой. Папа подходил к этой проблеме максимально практично. Он говорил, что он готов платить, покуда у него есть деньги. Он говорил, что мы все равно не имеем возможности использовать их как-либо иначе. Он печалился по тому ценному камню, который вывалился у него из ботинка и на который мы смогли бы жить несколько недель.
В конце концов деньги и ценности кончились и у него. Он уже отдал свои золотые часы и прочие ценности, а собственно денег практически не осталось. Группе это грозило серьезнейшим кризисом, но папа решил не тревожить людей. Знали о его финансовом состоянии только они с мамой, а я обнаружила это только потому, что привыкла прислушиваться, когда они секретничали между собой.
В конечном итоге папа решил рассказать обо всем Сохе. Он сделал это потихоньку, в угловой комнатке нашего Г-образного помещения. В самых общих чертах они с Сохой уже обсуждали вероятность такого развития событий. Соха всегда говорил, что самые трудные времена для нас наступят, когда кончатся деньги. Папа часто повторял его слова:
– Когда уже не будет денег, чтобы заплатить за последнюю котлету.
Папа не хотел сдаваться и признавать, что пришло время этой последней котлеты. Он тихим шепотом сделал Сохе предложение. Он рассказал ему, как уже почти год назад, в последнюю ночь августовской «акции», к нам зашел его дядюшка. Он рассказал ему о кладе, спрятанном в подвале одного из жилых домов.
– У меня в карманах пусто, – сказал папа, – но снаружи есть деньги и драгоценности.
– А вдруг я не найду клада? – спросил Соха.
– Найдешь, – заверил его отец, – ты просто должен его найти.
Утром Соха с Вроблевским принесли с собой несколько лишних сумок. В них были золотые монеты, ювелирные изделия, столовое серебро и другие ценности – все наследство, переданное моему папе его дядей в ночь его гибели. Отец был так счастлив видеть все эти вещи, что даже не стал пересчитывать деньги и сверять найденные драгоценности со списком. Он сразу же вернул сумки Сохе и сказал:
– Оставь все это себе. Нам здесь все это не нужно. Будем считать, что так мы расплатились с тобой сполна.
Соха отказался и предложил папе оставить клад у себя, а потом, так же, как раньше, выделять ему и его коллегам по 500 злотых в день. Сначала папа не понял причин отказа, но потом нашел ему объяснение. Он решил, что Соха не хотел, чтобы отец и остальные члены нашей группы чувствовали себя в долгу перед ним и в то же время чтобы его товарищам приходили в голову мысли бросить выполнение своих обязанностей, получив причитавшееся. Чем бы ни руководствовался Соха, папа поступил так, как он сказал, но уже через несколько недель и от этого клада ничего не осталось. Именно в этот момент Соха и повел себя как наш бескорыстный спаситель. Он отвел отца в сторону и вручил ему деньги. Он сказал, что в конце каждого ежедневного визита будет передавать ему оговоренную сумму и попросил не говорить об этом Вроблевскому и Ковалову.
Папа был совершенно потрясен таким оборотом событий. Получалось, Соха был готов возвращать накопленные деньги и делиться своей долей с Вроблевским и Коваловым, чтобы они не отказались от сотрудничества. Получалось, что за нашу безопасность решил платить сам Соха. Но почему? Причину этого мы узнали позднее. Оказалось, Соха сказал товарищам, что ни за что нас не бросит, и хотел продолжать помогать до конца. Вроблевский тоже сильно привязался к нам. Он не мог решить, как поступить дальше, но сказал, что риск, которому он подвергает себя и свою семью, не будет оправдан без ежедневных выплат. Самую непримиримую позицию занял Ковалов. Он твердо намеревался «завязать» с нами. Соха рассказал нам об этом уже после войны. Ковалов признавал, что просто оставить нас умирать с голоду будет жестоко, и советовал Сохе с Вроблевским избавить нас от страданий, приправив очередную порцию продуктов стрихнином.
Вот тогда Соха и придумал свой план. Он решил обмануть коллег, чтобы продолжать пользоваться их помощью. Моего папу факт соучастия в этом обмане насторожил, но Соха успокоил его, сказав, что единственный «пострадавший» тут он сам, Соха. С этим отец не мог не согласиться. Ему осталось только облегченно вздохнуть, понимая, что время последней котлеты еще не пришло.
Естественно, долго вводить в заблуждение Вроблевского с Коваловым Сохе не удалось – они вскоре сообразили, что происходит. Да и Ванда Соха обнаружила, что их сбережения стали таять на глазах. Словом, в какой-то момент нам пришлось задуматься об уходе из канализации. Однажды утром Соха с Вроблевским сказали нам, что больше не могут помогать нам. Мы видели, как тяжело это признание далось Сохе. Вроблевский же предложил вывести нас наверх в той части города, где у нас будет больше всего шансов выбраться из него в сельскую местность.
Мама отказалась наотрез:
– Мы останемся здесь и умрем, если уж до этого дойдет, но наверх с детьми не выйдем. My zostajemu tu nawet jak mamy umrzec tu razem.
Папе оставалось только поддержать маму.
Остальные во мнениях разошлись. Они знали, что случилось с другими членами нашей группы, решившими в свое время променять хоть какую-то определенность жизни в подземельях на неопределенность существования на поверхности. Они не хотели расставаться с нашей семьей, потому что привыкли полагаться на изобретательность моего отца и чувствовать заботу со стороны моей мамы. Мои родители были явными лидерами группы. Однако всем было понятно, что без Сохи с Вроблевским и их поставок продовольствия мы неизбежно погибнем и пойдем на корм нашим соседям по подземному бункеру – тем самым крысам, от которых мы так долго спасали свои продукты.
В конце концов было решено, что мы никуда не пойдем. Мама уже приняла такое решение от лица нашей семьи, а теперь с ним согласились и остальные. Мы рискнем и попытаемся выжить в подземельях сами. Предполагалось, что Корсар и, возможно, кто-нибудь еще из мужчин смогут время от времени выбираться наверх в поисках продуктов. Ведь Корсару уже такое удавалось, а значит, может получиться и еще, и мы сможем хоть как-то выживать до повторной оккупации города русскими.
Соха с Вроблевским сказали нам свое последнее «до свидания». В нашей жизни уже было много печальных мгновений, но это мгновение было, наверно, печальнее всех. Мы не имели права на недовольство – ведь они тоже должны были думать о своих семьях и собственной жизни. У них больше не было возможности посвящать свои жизни спасению наших.
