Вильям Козлов - Приходи в воскресенье

— Ему не привыкать работать впустую, — сказал Архипов, и что-то снова не понравилось мне в его голосе.

А может быть, я начинаю придираться к нему? Вся эта катавасия с проектами, конечно, вывела меня из себя, а когда человек вспылил, ему всегда хочется на ком-нибудь зло сорвать… Вот и я прислушиваюсь с раздражением к каким-то неуловимым интонациям в его голосе. А что он такого сказал? Все правильно. Почему главный инженер должен разделять бредовые фантазии своего директора? И тут я понял, где собака зарыта! Я до этой минуты даже не мог сам себе признаться, что проекты Любомудрова захватили меня! И я, будь это в моей воле, немедленно остановил бы производство и начал изготовлять железобетонные детали по его проектам. Я это еще понял там, в деревне Стансы, когда мы вылезли из машины и издали увидели наши убогие коробки. Уже тогда перед моими глазами замаячили своеобразные дома Любомудрова, которые великолепно вписались бы в сельский пейзаж.

И нечего мне придираться к Архипову. Будучи умным и трезвым человеком, он раньше меня почувствовал мои же собственные сомнения… И деликатно попытался меня отрезвить. И все равно, пусть мы эти детали никогда не будем делать, помечтать-то можно немного?..

Я вернулся в свой кабинет и только тут заметил, что папка с чертежами у меня в руках. Хотел было снова вернуть ее Архипову, но почему-то оставил у себя…

В кабинете стало чисто и свежо. Дым из-под потолка выветрился, пустые вымытые пепельницы тускло поблескивали на зеленом сукне, два ряда стульев снова спрятались под длинный стол. Лишь гнутые спинки желтели. Я подтащил к письменному столу тяжелое кресло из самого дальнего угла кабинета — уселся в него и пододвинул текущие бумаги, положенные секретаршей на видное место, но углубиться в них не успел: приоткрылась дверь, и вошла Аделаида. Она была сегодня особенно нарядной, на голове затейливо взбитая и щедро окропленная блестящим лаком высокая прическа.

— К вам по личному вопросу.

Я еще не успел настолько обюрократиться, чтобы принимать посетителей лишь в приемные часы, но беседовать сейчас с кем бы то ни было мне не хотелось.

— Пусть зайдет, — без всякого энтузиазма сказал я.

Аделаида выплыла, унося в своей прическе солнечное сияние, а вместо нее появилась… Маша Кривина — Юлькина подруга. Еще с порога улыбаясь, она довольно бойко поздоровалась и подошла к письменному столу. Уселась в кресло неподалеку от меня и закинула ногу за ногу. Несмотря на свободную позу, я почувствовал в ее лице напряженность. Ее взгляд, обежав кабинет, остановился на пачке сигарет, лежавшей на краю письменного стола; я думал, сейчас попросит закурить, но она не решилась. А мне тем более не хотелось предлагать.

— Мы с Юлькой в прошлое воскресенье катались на лыжах, — сообщила Маша. — А вы что же?..

— Я был занят, — ответил я. В прошлое воскресенье я до вечера просидел у себя дома за срочным отчетом для министерства, хотя и подмывало бросить к черту эту бумажную канитель и выбраться в Верхи на лыжах. Я знал, что девушки там.

— Погода была отличная… — продолжала Маша.

Я промолчал. То, что погода была великолепная, я и сам знал.

— Юлька — вот отчаянная голова! — с трамплина прыгнула и лыжу пополам сломала… Так что мы рано вернулись.

Предаваться разговорам о лыжной прогулке у меня не было времени. Передвинув бумаги, я взглянул на девушку и спросил:

— У вас ко мне дело?

— Подпишите, пожалуйста, — Маша улыбнулась мне и протянула сложенный вдвое листок.

Я развернул бумажку и прочел. Маша Кривина просили отпуск за свой счет на две недели. Для чего ей нужен отпуск, не указано. Отпусками инженеров, мастеров и рабочих ведали начальники цехов, и с такими просьбами ко мне никто но обращался.

— Зачем вам отпуск? — спросил я, еще не зная, как мне поступить.

— Нужно, — сказала Маша.

— Почему вы не обратились к своему начальнику?

— Я обращалась, да он не подписывает.

— И вы решили, что я подпишу? — взглянул я на девушку. На ее скулах выступили розовые пятна, толстые губы упрямо сжались, очертив большой рот, а маленькие серые глаза стали еще меньше. Ресницы у нее редкие и короткие, а черные брови широкие, как у парня. Да, Машу Кривину красавицей не назовешь! Правда, тогда с мороза, у меня дома, она показалась мне симпатичнее.

— Вы же директор! — сказала она.

Я сложил листок пополам и вернул ей.

— Начальнику виднее, — сказал я.

— Но мне очень нужно! Понимаете?

Я не стал объяснять, что никогда не вмешиваюсь в компетенцию начальников цехов. Им, действительно, на месте виднее, можно дать внеочередной отпуск или нет. Я не отменяю распоряжения начальников цехов, если даже они мне не нравятся. Уже на опыте проверено: стоит раз вмешаться в дела, которые находятся в компетенции подчиненных, как они тут же перекладывают на тебя и все остальное. Почему-то многие руководители отделов, цехов предпочитают, чтобы директор решал за них все вопросы, и сложные, и простые. И если директор шляпа, ему постепенно перекладывают на плечи всю работу. К такому шляпе-директору, которому кажется, что он один тянет весь завод и поэтому незаменим, с утра до вечера тянутся все кому не лень по любому пустячному вопросу. Вплоть до завхоза, который просит подписать накладную для получения со склада электрической лампочки…

Я выжидательно взглянул на девушку. Розовые пятна пылали не только на скулах, но и на толстых щеках. По-видимому, Маша не ожидала отказа и растерялась.

— Так вы не подпишете? — все еще не веря, спросила она.

— Не подпишу, — ответил я. — Такие вопросы решает только ваш непосредственный начальник.

Девушка резко встала, сдвинув с места тяжелое кресло, и быстро пошла к двери. Широкая спина ее в коротком халате выражала такое откровенное негодование, что я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Вот ведь глупая девчонка! Если мы знакомы, чаи вместе пили, на лыжах катались, так, значит, я теперь должен исполнять все ее желания.

— В это воскресенье, надеюсь, покатаемся на лыжах? — дружелюбно спросил я.

Маша даже не обернулась: с сердцем рванула за медную ручку и с треском захлопнула за собой массивную дверь. Немного погодя совсем рядом кто-то шумно с облегчением вздохнул: это поролоновое кресло, прогнувшееся под тяжестью девушки, приняло прежнюю форму.

7

Я все-таки вырвался в конце недели за город. Сразу после планерки взял из гаража «газик» и, никому ничего не сказав, укатил по Невельскому шоссе в сторону Опухликов. Дни стояли солнечные и морозные. Выпал мягкий пушистый снег, и все кругом сверкало, искрилось. Заводы и котельные еще не успели припудрить эту праздничную белизну черной копотью. Не доезжая Сеньковского переезда, я увидел на автобусной остановке Любомудрова. Он невозмутимо стоял у искрящегося телеграфного столба и курил. Перчатки зажаты под мышкой. Коричневый воротник его черного полушубка с накладными карманами тоже искрился. На голове меховая ушанка с отогнутым вперед клапаном. Не знаю почему, но я остановился и окликнул Ростислава Николаевича. Он выбросил в снег окурок и подошел ко мне. Лицо невозмутимое, лишь в глазах легкое недоумение. Любомудрову нужно было совсем в противоположную сторону, однако я его пригласил в машину. Он уселся рядом и ничуть не удивился, что я повез его за город.

— Зима вот-вот кончится, а я в лесу еще не был, — сказал я. — А вы были за городом?

— Был, — коротко ответил он.

— Наверное, рыбак?

— Скорее, охотник.

Это было для меня неожиданностью. Любомудров охотник! На кого же он, интересно, охотится: на кабанов, зайцев, лосей? Я глубоко убежден, что охотиться в наше время — это варварство. Дичи в лесах почти не осталось, а лосей стрелять, которых люди зимой подкармливают, — это то же самое, что стрелять в домашних коров. Ученые-биологи, зоологи на весь мир бьют тревогу: не убивайте зверей! Их так мало осталось! Десятки видов на грани полного уничтожения. Даже извечный враг человека — серый волк — в некоторых областях взят под защиту, я уже не говорю о медведях. И вот еще находятся люди, которые хищно рыщут с ружьем по лесам, добивая последнюю живность…

— Я знаю, о чем вы думаете, — улыбнулся Любомудров. — Я действительно охочусь с ружьем за зверями и птицами… Только оно не стреляет, а фотографирует… Слышали про фоторужье? Как-нибудь покажу вам свои альбомы. Есть очень любопытные фотографии. Мне как-то повезло, и я сфотографировал длиннофокусным объективом кукушку. Она подбросила яйцо в гнездо сойки. Я засек его и каждый день наведывался… И мне повезло: я заснял тот самый любопытный момент, когда неоперившийся кукушонок выбрасывал из гнезда своих приемных братьев… Однажды сфотографировал на пустоши улыбающуюся лису. Сидит красотка на задних лапах, прихорашивается, как дамочка-модница, во всю пасть ухмыляется.