Дж. м. Ледгард - Погружение
– Да, – ответил Джеймс.
– Будет лучше. В два раза выше башен-близнецов! Такой чистоты в мире еще не бывало. Ислам и будущее смешаются в небе. В лифтах будут читать религиозные стихи. Можно будет посмотреть на закат на первом этаже, а потом подняться наверх и посмотреть его снова.
В основном Саиф проповедовал мученичество.
– Я надеюсь скоро умереть, – он высосал шкурку манго. – Я хочу этого. Думаю, тебя тоже убьют. Именно поэтому я хочу обратить тебя в ислам.
– Нет, – твердо сказал Джеймс.
Не было ни одного шанса, что он примет ислам. Это был вопрос даже не веры, а всего устройства жизни. Человек живет три раза по двадцать лет и еще десять – меньше, чем кит, меньше, чем австралийский ерш, и единственный способ примириться с собственной смертностью – сделать что-то, что переживет тебя. Поле, очищенное от камней, ювелирный шедевр, памятник, машину. Каждый человек верен тому, что знает. Даже бродяги борются за свою жизнь. Жизнь казалась слишком короткой, чтобы отрекаться от англиканского приходского храма, когда-то католического, с могилами рыцарей, подушечками для коленопреклонения, цветочными гирляндами и медным аналоем в форме орла. Тишина таких мест – древние ворота, кладбище, луг, болото – давала ему чувство принадлежности. Он был верен им. Слишком поздно отрицать английский канон, от Чосера до Диккенса, поэтов Первой мировой войны, Грэма Грина, стучащего на машинке в тумане и мороси… Он уже говорил это раньше, офицер разведки, путешествующий по всему миру, говорящий по-арабски, много читающий: если его призывали крестовые походы – а Саиф звал к обратному – он становился крестоносцем. Если ему придется погибнуть от рук фанатиков, он хотел бы остаться с теми, кого любил и кто любил его.
Вокруг них летали птицы, блестели серебристые плавники тарпонов, бродили слоны. Шумел прилив. Если везло, шел дождь. Сам собой вставал вопрос рая. Саиф не говорил о встречах с гуриями для тех, кто принял мученическую смерть в Рамадан (к которой готовился и он сам), зато рассказывал о соловьях, благоухающих цветах, зеленых лугах. Рай был персидский и совершенно неубедительный, тем более в передаче саудийца, который из всех садов мира видел только полоски травы на задворках отелей и офисных зданий Джидды и Эр-Рияда, которые перед рассветом поливали сточными водами. Саиф, лев, был гораздо счастливее в вади, где ел верблюжье мясо, поскольку жизнь там была намного спокойнее. Молитвенный коврик и песок и дни, постепенно нагревающиеся и остывающие.
* * *Английские католики часто называют «Книгу мучеников» Фокса протестантской пропагандой. Некоторые даже соглашаются с иезуитской точкой зрения, то есть почитают ее «огромной навозной кучей вонючих мучеников».
Джон Фокс был фанатиком, но при этом добрым и достойным человеком, хорошим другом. Он учил детей Генри Говарда, графа Суррей, который был казнен за измену в тысяча пятьсот сорок седьмом году. Среди этих детей был Чарльз, командовавший английским флотом в битве против Непобедимой армады, Томас, четвертый герцог Норфолк, Джейн, графиня Уэстморленд, и Генри, граф Нортгемптон. Несмотря на близость к католику Говарду, Фокс стал приверженцем культа Девы Марии. Он бежал из Англии во время правления королевы-католички Марии Тюдор и жил в бедности среди протестантов Антверпена, Роттердама и Франкфурта. Он написал первое свидетельство о христианских мучениках в Женеве, особое внимание уделяя мученикам-протестантам, и вернулся в Англию, когда на трон взошла Елизавета. Соборы и богатые церкви покупали эту книгу, и епископы, и просто священники. Фокс стал литературной знаменитостью. Позднейшие издания «Книги мучеников» достигали тысяч страниц и содержали описание смертей всех мучеников, настолько педантичное и подробное, что ни одному джихадисту такое даже не снилось. Конечно, если бы стандарты мартирологии задавались Аль-Каидой, Фокс по сравнению с ней показался бы заслуживающим доверия историком.
* * *Он был английским католиком, и редкозубое упорство Саифа его не пронимало. Он происходил от святого Томаса Мора, а по материнской линии – от блаженного Уильяма Говарда, казненного в ходе папистского заговора Титуса Оутса и беатифицированного папой Пием XI. Он уважал Донна, читал республиканца Мильтона и восхищался своими предками, не предавшими церковь, а также следовавшими после них капитанами-китобоями, юристами, фермерами, священниками и викариями, иезуитами, работавшими в английской миссии и похороненными в Риме, монахинями-бенедиктинками из монастырей Лёвена и Камбре, колониальными чиновниками, репортерами, шпионами, работавшими на Рим и Лондон. Его отец был Томасом Мором XVI.
Господь поможет ему. Он – влага, изливающаяся в песок.
Он хотел бежать, как французский офицер разведки в Могадишо, который ушел от своих похитителей, пока те спали, и бежал босой по ночным улицам полуразрушенного города, пока через несколько часов не добрался до безопасной Виллы-Сомалии, служившей президентским дворцом Переходного федерального правительства Сомали.
Англия потеряла его, как и Британия. Все вокруг было зеленым – но это не был рай. Мешанина листьев, лоз, топей и зыбучего песка напоминала о комиксах, которые он читал в детстве. В них часто рассказывалось о сражениях с японцами в Бирме в ходе Второй мировой. На косоглазых японцах были толстые очки, и они пробирались через джунгли, примкнув штыки и напоминая насекомых, пока по рации не раздавался голос Томми: «Бей, ребята!» – и япошки, как их называли в комиксах, разлетались, вереща «Йиии!».
Йиии: когда он был мальчиком, то полагал, что это японское слово.
Американская военная база в Манда-Бэй даже ближе, чем Ламу. Несколько часов на катере. Он знал, что там внутри спрятана взлетно-посадочная площадка для вертолетов и домики, принадлежащие тайному подразделению, направляющему разведчиков-диверсантов ССО и других профессионалов в Сомали после воздушных ударов по врагу. Подразделение должно было приносить доказательства убийства: брать образцы ДНК у трупов после налета.
Небо всегда открыто. В две тысячи десятом один из лидеров Аль-Каиды Салех Али Набхан был убит американской ракетой. Он двигался в сопровождении свиты по прибрежной дороге между Могадишо и Кисмайо. Через несколько минут после убийства люди из Манда-Бэй вылезли из вертолета. Попирая Сомали ботинками, даже не отстегивая обвес, они убрали тело Набхана и еще один труп в пакеты и забросили в вертолет.
Страшно подумать, каким количеством пальцев и других частей тел мусульманских мучеников владеет Америка. Их замораживают и нумеруют. Кто знает, где хранятся эти макабрические реликвии, долго ли они будут храниться, приводят ли туда мусульманского священника, чтобы он помолился за их души?
Он не знал, как можно подать сигнал американцам. Лагерь не засекали спутники – если не знать, куда смотреть. Но, даже если они его найдут, почти невозможно будет убить всех воинов Аллаха и сохранить жизнь ему одному.
Четки, пот, дождевые капли. Мужчины сидели на простыне, скрестив ноги. Разговор становился все громче и воинственнее. Он был воспитан в милосердии, но война всегда требовала другого. Его похитители заслуживают смерти. Пусть они станут мучениками. Важно уничтожить их до того, как они начнут очередную атаку на мирных жителей, как произошло в Кампале в две тысячи десятом. Джихад не может победить.
Предположим, что это произошло. В халифате возникнут собственные властные структуры и карьеристы. Все вокруг будут отскребать с дешевым мылом. Женщин закутают по глаза и укажут им место. Макроэкономика подчинится режиму. Организованная преступность будет процветать, потому что клирики не представляют, как бороться с порнографией, азартными играми и наркоманией. Разве что публичными порками и казнями.
Он читал джихадистскую литературу. Уважительно выговаривал эти слова вслух. Арабская культура велика, но он воспитан на других книгах. Он предпочитает «Новую Атлантиду» Бэкона «Утопии» Мора. Он читал ее снова и снова. Первый раз она попалась ему случайно, в армии. Она успокоила его примерно так же, как молитва. Она предлагала проект общества, построенного на знаниях и чувстве жалости.
Он снова вообразил себя на корабле, плывущем в тысяча шестьсот двадцать третьем году из Перу в Японию. Корабль сошел с курса в неисследованной пустыне Тихого океана. Моряки, оставшиеся без пищи, готовились к смерти, когда увидели землю на горизонте: Новую Атлантиду. Подойдя поближе, они разглядели, что это был не какой-нибудь камень, а настоящий остров, плоский и лесистый, как северные острова вроде Готланда или Англси. Они вошли в гавань столицы, Бенсалема, маленького городка, постройки которого напоминали Далмацию и особняки Сомерсета, и их самым сердечным образом встретил человек в головном уборе в виде чалмы, искусно сделанном, но размером поменьше, чем носят турки. Этот восточный персонаж, чьи волосы спускались локонами, как у суфия, был христианином. Новая Атлантида очень рано обратилась в христианство, ибо ковчежец кедрового дерева, затонувший в Средиземном море, чудесным образом был перенесен течением и всплыл неподалеку от острова. Над ним горел шар света, и, когда лодки приблизились и встали полукружием, он раскрылся, являя столп света. Он имел форму колонны (или цилиндра) и подымался к небу на большую высоту; вершину его увенчивал крест, сиявший ярче, нежели самый столп.
