Алексей Иванов - Message: Чусовая

Дело Волегова продолжила династия лесоводов и краеведов Теплоуховых (Александр Ефимович и Фёдор Александрович). Граф С. Г. Строганов в 1868 году писал А. Е. Теплоухову: «…все находки в старинной Биармии могут быть очень важны для науки, поэтому, Александр Ефимович, я обращаюсь к Вам; не из-за одной прихоти, а от имени науки я прошу способствовать мне в отыскании археологических памятников означенной эпохи и радушно и щедро расплачиваться моими средствами». «Теплоуховское» собрание «шаманских изображений», «чудовищного стиля» было представлено широкой публике в начале XX века альбомом «Древности Камской чуди» историка А. А. Спицына.

XX век дал и новые находки, и новые имена исследователей, и новые интерпретации этого загадочного и страшноватого искусства.

Изделия Пермского звериного стиля представляют собой и однофигурные, и многофигурные композиции. Многофигурные композиции организованы порой художественно, а порой геральдически. Герои звериного стиля — птицы, люди, звери, пресмыкающиеся, рыбы, зверолюди, птицелюди, чудовища, ящеры. Они сливаются, переплетаются друг с другом, перевоплощаются друг в друга.

Историки и искусствоведы определили стилистику этих изображений. Характерными для Пермского звериного стиля являются статичность поз, повторение одного и того же мотива, замена целого образа его частью, вырастание одного образа из другого, окружение сложного образа простыми образами или их частями. Можно даже назвать три «образцовых» иконографических сюжета Пермского звериного стиля: это птица с распростёртыми крыльями и человеческой личиной на груди; человеколось на ящере; медведь в «жертвенной позе».

Но это не просто «художество» — это древняя, почти непонятная нам «система мира» с его членением на разные уровни, с его неуловимым перетеканием уровня в уровень и обличья в обличье, с его борьбой начал и мрачным, застывшим торжеством финалов. Страшные, как татуировки рецидивистов, эти маленькие изделия рисуют перед нами картину бесконечной, многообразной и безмерно чужой языческой вселенной.

Среди учёных существуют четыре концепции, объясняющие, что же это такое — Пермский звериный стиль. О чём говорят его произведения?

Первая концепция (и, пожалуй, самая традиционная) — «тотемическая». Персонажи — это тотемы различных родов, а взаимоотношения персонажей — это их история. С помощью тотемической концепции легко истолковать, например, бляшку, на которой медведь терзает ящера, а в затылок медведя клюёт огромный ворон: род Медведя покорил род Ящера, но сам, в свою очередь, был покорён родом Ворона. Но такой подход бессилен для объяснения сложных композиций. Например, как объяснить такую композицию: крылатая женщина с человеческой личиной на груди стоит на двух огромных пауках; к её ногам припадают два маленьких человека; на её крыльях стоят ещё два человека с птичьими головами поверх собственных голов; на её голове сверху — большая человеческая личина, волосы которой двумя косами по обеим сторонам бляшки спускаются до голов пауков?

Вторая концепция — «иллюстративная». Произведения Пермского звериного стиля — это «картинки» к древним мифам. Такое утверждение сложно доказать или опровергнуть, поскольку мифы эти не дошли до наших дней. А те мифы, что дошли, уже сильно искажены новейшими влияниями (например, русскими), к тому же они упрощены сказителями-непрофессионалами.

Третья концепция — «реинкарнационная». Она базируется на идее переселения душ. У древних финно-угров считалось, что у человека много душ — до пяти штук. Каждая душа персонифицировалась в своём существе (в птице, в животном, в рыбе). Каждая душа жила по своим законам, каждая душа после смерти своего носителя имела собственную судьбу: какая-то отправлялась на небо; какая-то уходила к предкам; какая-то становилась зверем или птицей; какая-то превращалась в мертвеца или чудовище; какая-то вновь вселялась в человека. Но мы уже не знаем «раскладки» душ по представителям фауны и характера (сценария) их существования. (Кстати, находок изделий Пермского звериного стиля в захоронениях практически нет.) Однако сам факт представления о таком сложнейшем устройстве человека и взаимосвязи человека с окружающим его миром говорит о впечатляюще высокой духовной организации носителей этого древнего сознания.

Наконец, четвёртая концепция — «магическая». При таком взгляде на бляшки Пермского звериного стиля диапазон их функций весьма широк. Они могли быть и амулетами, и «вотивными» (посвятительными) вещами, и заменой реальных жертв, и иллюстрациями, и простым «декором», и средством усиления впечатления от магического акта, и «представителем» кого-либо или чего-либо при камлании (то есть идолом), и даже подсказкой в сложном обряде для какого-нибудь шамана-склеротика.

Возможно, что-то объясняет технология производства бляшек или качество их исполнения. Исследователь этого феномена О. В. Игнатьева пишет: «Интересным фактом является то, что при наличии высокохудожественных изображений в скульптуре и в бытовых вещах предметы культового характера, как правило, выполнены грубо, схематично, нередко в виде трёхмерных идеограмм. Почему это так? Во-первых, потусторонний мир ирреален, и всё сверхъестественное не требует обязательного реалистического воспроизведения. Во-вторых, предметы культового назначения изготовлялись не художниками-мастерами, а служителями культа».

Учёные долго отказывали Пермскому звериному стилю в праве быть «пермским». Поначалу считалось, что «шаманские изображения» заимствованы или из скифского звериного стиля, или из персидской торевтики (торевтика — изображения на посуде), или из сибирского звериного стиля. Только Ф. А. Теплоухов первым всё-таки признал, что древние пермяки попросту не могли столь долго (больше тысячелетия) «обезьянничать». К тому же на скифских и персидских образцах не могло быть, например, лосей (хотя могли быть олени — но олени есть и в Прикамье, незачем их «переделывать» в лосей), а сибирские произведения звериного стиля уступают по уровню мастерства. Сейчас уже не вызывает сомнения утверждение, что Пермский звериный стиль — продукт уральской истории и уральской мифологии.

Бляшка «Медведь в жертвенной позе» — самое известное произведение Пермского звериного стиля. Она стала символом и самого искусства Пермского звериного стиля, и всей пермской земли. Она была найдена на Чусовой в береговых осыпях в устье речки Кын. Видимо, некогда здесь стояло городище или селище древних пермяков. При строительстве строгановского завода в 1760 году его остатки были уничтожены.

Сначала «Медведь» хранился в коллекции строгановского лесничего М. Зеликмана, потом попал в Пермский краеведческий музей, а потом бесследно исчез (так что вместо него показывали муляж, а сам факт пропажи скрывали), и лишь совсем недавно при пожаре вспомогательного здания на территории музея «Медведь» поистине мистически нашёлся на пепелище.

На этой бляшке изображена голова медведя с двумя передними лапами по обе стороны носа. Простота и выразительность этой композиции по плечу лишь художнику огромного дарования. На самом деле он показывает зрителю не живого медведя — он показывает священную выкладку во время жертвенного камлания. Именно так лежали у древних костров отрубленные головы и лапы побеждённых хозяев леса — медведей. Чтобы духи их не отомстили охотникам, духов требовалось ублажить. Перед такими выкладками танцевали, пели и били в бубны шаманы, а охотники просили у медведей прощения и кормили их самыми лучшими кусками их же плоти, возвращая жизнь в жизнь и изгоняя смерть.

Но по версии сотрудника Эрмитажа Е. Оятевой, на этой бляшке изображена «протома» — верхняя половина животного. Для камланий шаман, изображающий медведя, надевал особый «комбинезон», у которого штаны и обувь были нижней половиной шкуры медведя. Для «воссоздания» медведя целиком — с верхней половиной — шаман прикреплял на грудь эту самую бляшку с медвежьей протомой.

Кроме Думной горы и Кына, произведения Пермского звериного стиля находили в городищах и могильниках нижней Чусовой. А самым щедрым на находки оказалось Гляденовское костище — знаменитый археологический памятник на Гляденовской горе в районе города Перми.

«…СВОИМ ВЛАДЕНИЕМ ВЕЛИКУЮ ОБШИРНОСТЬ…»

В XII веке хозяевами Чусовой стали вогулы — манси.

Конечно, чего уж скрывать: сейчас манси — народ вымирающий. Их и осталось всего-то несколько десятков тысяч. Живут они на восточном склоне Северного Урала и в Приобье, в черте Ханты-Мансийского национального округа.

Свой, восточный склон Урала манси называют «Мансипал», а западный склон — «Саранпал», то есть «склон саран». «Сараны» — это зыряне, коми и коми-пермяки. Чусовая воедино «сшивает» оба склона хребта.