Эльчин Сафарли - …нет воспоминаний без тебя (сборник)
Еще она читает Лорку, когда злится, – у великого испанца самая светлая печаль на свете. Тихо, почти неслышно цитирует строчки из «Песни уходящего дня», когда я заговариваю об отъезде: «Сколько труда мне стоит, день, отпустить тебя! Уйдешь ты, полный мною, придешь, меня не зная. Сколько труда мне стоит в груди твоей оставить возможные блаженства мгновений невозможных». Прячет глаза, когда злится. Отворачивает лицо, дуется, как обиженный малыш. «Мишуня, пойми, я устала. Больше нет сил. Эти бесконечные отъезды, уже третий год... Я устала быть сильной, понимающей, устала ждать, рыдать, считать дни. Только недавно приехал и опять улетаешь... Я тебе не запрещаю уезжать, мы взрослые люди... Но знай, что я... я... устала». Не плачет. Нервно грызет ноготь большого пальца. Курит. «В университете будет выставка моих фотографий... Я бы хотела, чтобы в этот день был со мной... А тебя даже не будет в Стамбуле... Ладно, я возьму Гюльсюм, родителей». Я спрашиваю, когда открывается экспозиция. «Да какая разница?! Какое имеет значение число?! Ты мне нужен всегда, а не в определенные дни. Хочешь, называй меня эгоисткой, занудой... Как я устала...»
Снег за окном прекратился. Приближается февраль.
4
...Сигарета – лучшее болеутоляющее. Вместе с дымом выдыхаешь грусть...
У моей грусти голос Нины Симон. Сейчас я тоже хотел бы «хоть немного сахара в моей кружке, хоть немного сладости в моей душе». Привык к грусти – через нее постигаю радость. Для кого-то странно, для меня привычно. Не могу быть всегда жизнерадостным. С годами начинаю принимать грусть как данность. Если она поселяется в душе, я не пытаюсь изжить ее позитивным кино, светлыми книжками, заряжающей музыкой. Любое состояние нужно принять, пережить. Да и похандрить порою полезно... Начало чего-то нового может пугать: всегда есть страх первого шага. Точнее, страх того, что за ним последует. Сотни вопросов, сомнений, подозрений...
Гюльсюм дополнила наше счастье чудодейственными ощущениями. Поистине окрыляющими. Намереваемся ближе к лету удочерить ее – подарить бабочке частичку нас самих. Это очень серьезный поступок. Под нерушимой плитой уверенности пробиваются сорняки сомнений, особенно у меня как у главы будущей семьи. Смогу ли я вырастить ребенка? Нужно время, чтобы убедиться в беспочвенности этих тревог. У нас получится...
Грусть загоняет в пещеру одиночества. Остаюсь наедине со своей тенью. Нужно время, чтобы навести порядок в мыслях. По вечерам я хожу в маленькую пивную недалеко от дома – курю, думаю, слушаю Нину Симон. «Black is the color of my true» или «Wild is the wind», душевные баллады о победах и поражениях в жизни. От томного, хрипловатого голоса Симон мой постоянный внутренний диалог сменяется тишиной. Слушаю Нину, медленно прощаясь с грустью. Грусть уходит, когда понимает, что ее причина найдена. «Это мой новый рассвет. Новая жизнь, новое начало...» Да, Нина, так оно и есть...
* * *...Боюсь задохнуться в грусти. Порой ее так много, что я теряю контроль над собой. В голове шум, в глазах темнеет, кровь закипает. Сигарета – лучшее болеутоляющее. Вместе с дымом выдыхаешь грусть... Сильные люди – те, кто распахивает дверь перед грустью со словами «добро пожаловать». Ведь и радость, и грусть – частые гостьи повседневности, ни одну из них нельзя обделять вниманием...
С утра гулял по набережной, а потом зашел в маленькую кафешку, в обеденное время. В накуренном помещении в спешке перекусывают десятки клерков. Почему-то днем грусть хочется переживать в окружении людей; вот ночью наоборот – ищешь укромное место... Заказываю гранатовый чай, кусок орехового пирога в шоколадной глазури. Прошу услужливого официанта принести еще пачку «Кента», которая обходится мне втридорога. Вытаскиваю ноутбук из сумки, подключаюсь к Интернету: забронирую авиабилет в Баку на следующую неделю и напишу письмо Зейнеп. Конечно, я бы мог ей позвонить. Но пишу письмо. Несколько строк – и в них все бесконечное разнообразие моих чувств.
Люблю свою женщину. Мне нужно время, чтобы отпустить то, что отпустить так невыносимо трудно: страх потери, страх неизвестности. Эй, расслабься! Страх в начале нового – нормальное явление, так и должно быть. Я успокаиваю сам себя. Впрочем, самоуспокоение – не признание поражения. Это больше похоже на передышку перед следующим сражением... Письмо отправлено.
От кого: El Safarli <[email protected]>
Кому: Zey Cetin [email protected]
Дата: 17 Января 2008 13:44:55
Тема: ...
«Гуляю по берегу. На мокром темно-коричневом песке черчу твое имя. Вкладываю душу в каждую из шести букв. Становится легче. Мысли о тебе дарят мне надежду, что очень скоро я обниму тебя снова... Это не кризис отношений. Это проделки зимы... Нуждаюсь в тебе. Целую».
5
...Не могу оставаться хладнокровным, когда посягают на мое счастье...
Я боюсь звонков ранним утром. Боюсь растерять в предрассветном лесу частички моего счастья. Боюсь потерять контроль над ситуацией. Боюсь повторения вчерашнего дня. Тревожная трель мобильного заставила меня подпрыгнуть в кровати. На часах 05:34. Хватаю «Нокию», нажимаю зеленую кнопку. Сонное «эфендим»[71]. Это Нусрет: «Гюльсюм сильно болеет...» Дальнейшие свои действия помню как в тумане. Вроде бы позвонил Зейнеп, как-то оделся, выбежал из дому. Несся с одной мыслью: не потерять малышку!
...Не могу сохранять спокойствие. Не могу держать себя в руках. Не могу оставаться хладнокровным, когда посягают на мое счастье. Я не позволю Судьбе так жестоко его отнять... Смотрю на некогда порхающую бабочку – она тает на глазах. Целую Гюльсюм во вспотевший лобик, пытаюсь уловить весенний запах кожи. Он исчез. Сейчас бабочка пахнет лекарствами. Надсадно кашляет, выдыхая остатки чудесного аромата. На ее бледных щеках соль моих слез... Зейнеп еще не подъехала. Бригада частной клиники будет через пять минут. Хорошо хоть пробок нет... Над головой белый потолок приюта, а мне так нужно увидеть небо. Я посмотрю в глаза Аллаху и спрошу: «За что?»...
...Внутри происходит непонятное. Я чувствую, как душа отделилась от тела. Если с Гюльсюм что-то случится, я навсегда лишусь души. Умру. Если не физически, то как-то по-другому, еще страшнее. С трудом поспеваю за носилками. Мы уже в клинике. Врачи везут мою бабочку, и я не знаю куда. По дороге у нее начались судороги. Высокую температуру с трудом сбили. На ней кислородная маска. Глазки закрыты. Сухощавая медсестра удерживает меня за плечи: «Вам дальше нельзя. Подождите здесь...» Хочу сказать ей, что у них в руках моя душа. Но сил больше нет. Не чувствую ног. Они ватные, неуправляемые. Меня усаживают на холодную банкетку в коридоре. Гюльсюм, я здесь!
...Закрываю глаза. Мне нужно попасть в сказочный мир моей девочки. Скорее всего она там. В домике с карамельными стенами. Мне нужно попасть туда, взять ее за руку и вернуть в настоящее. Не получается. Ледяная стена преграждает мне путь. Я пытаюсь сломать ее, колочу изо всех сил, разбиваю кулаки, но результата нет... В моих руках недочитанная книга Гюльсюм. «Приключения Эмиля из Леннеберги». Она лежала под подушкой бабочки в приюте. Гюльсюм, как и я, любит читать по ночам, под одеялом, с маленьким фонариком. Я захватил книжку, когда уезжали в больницу – малышка, наверное, захочет дочитать историю о вихрастом мальчугане. Скоро. Сейчас мои надежды поселились в этой небольшой книжке. Солнце, ты дочитаешь ее обязательно, слышишь?..
...Зейнеп сидит рядом, я слышу дыхание любимой. Ее голова на моем плече. К лицу прикасаются странные горячие сквозняки, разгуливающие по клинике в безветренную погоду. Вспоминаю молитвы, строки из Корана. Аллах должен услышать меня. Нас. Обычно он со мной, но сейчас, когда я нуждаюсь в нем как никогда, кажется, находится вне зоны досягаемости. Может, отчаяние ослепило, оглушило меня? Часто звонит Нусрет – отвечает Зейнеп. Говорит на непонятном языке. Не похож на турецкий. Я перестал различать звуки... Зейнеп обнимает меня: «Мишуня, все будет хорошо. Она поправится. Ты мне веришь?» Молчу. «Ты мне не веришь?» С трудом отвечаю. «Верю». Рука в руке...
Мы в кабинете врача. «У девочки сложная форма пневмонии. К счастью, вы вовремя обратились к нам, теперь опасность миновала. Иншаллах, через пару недель малышка поправится. Пока побудет у нас...» Мои глаза открываются. Ледяная стена рушится, внутренняя тревога сменяется нечеловеческой усталостью. Аллах услышал меня...
Мы направляемся в палату Гюльсюм: она спокойно спит. Целую ее в макушку – ее кожа снова пахнет весной! На тумбочке оставляю книгу Линдгрен... Зейнеп плачет, прижимаясь ко мне. «Я же тебе говорила, нужно верить...» – «Вы и есть моя вера, любимая»...
6
...Неужели Бегбедер оказался прав? Неужели любовь живет три года?..
Быть пьяным днем приятнее, чем вечером. Адреналин щекочет кровь, возникают будоражащие ощущения, будто исподтишка совершаешь что-то неположенное. Это похоже на земную свободу без желания воспарить в небо: не сносит крышу, всего лишь уменьшается напряжение в теле. Замерзшие внутренности согреваются, расслабляются...
