Дарья Симонова - Феромоны Монферрана
— Знаешь, говорят, что в «Курсе общей физики» нет ни одной мысли Лифшица и ни одного слова Ландау. Я тебе не предлагаю такую модель сотрудничества — один думает, другой пишет. Хотя толково изложить — это дорогого стоит. Но в данном случае, все делаешь ты. Я всего лишь…
— Цензор? — ехидно предположил Каспар.
— Не видал ты, друг ситный, живых цензоров, — усмехнулась Валентина. — Моя задача куда скромнее. Отсечь все лишнее. И не дать пропасть нужному. Без лишней скромности скажу, что два этих простейших действия вместе и означают «направить на путь истинный». В мире духовном эту задачу выполняет крещение. На взгляд неверующих это несложный ритуал. Но какую силу имеет…
— Значит, Вы — мой Иоанн Креститель?
— Я бы не стала проводить рискованные аналогии. Ритуалы вещь мистическая, тут рацио не действует. Форма может быть любая, а что дальше — нам с тобой неведомо. На востоке младенцу шепчут на ушко молитву — и он становится мусульманином. Красиво, правда? Никаких следов — одно сакральное знание… и Бог уже с тобой.
— Что-то мы углубились в духовные сферы, — вздохнул Каспар. — А я вас считал материалисткой.
— Неужели я так плохо выгляжу? — парировала Валентина. — Хотя ничего удивительного — меня воспитала бабушка, жена репрессированного священника. Как большинство женщин, она винила во всем не государство, а окружение мужа. К духовенству относилась, мягко говоря, критически. И верила в Бога весьма своеобразно — отсюда и мои атеистическо-конфессиональные перекосы. Но… дедушка вернулся из ссылки, окрестил меня и вскоре умер. Так что положение обязывает. Не могла же я оставаться на уровне своих восьми лет, когда искренне полагала, что 17-летняя ссылка — это у батюшки такая командировка. Кстати, в той части твоей работы, где ты ссылаешься на христианскую концепцию семьи, я хотела бы сделать всего лишь одну-единственную поправочку — в остальном вроде вполне сносно. Семья умерла — да здравствует семья!
Каспар очень жалел, что не познакомил Айгуль с Валентиной. Тетке сейчас так в жилу пришелся бы парадоксальный оптимизм нерадивой внучки священника! Но Айгуль была упряма, а Каспару было некогда ее уговаривать. Перед тем, как ехать на вокзал, она опять расчувствовалась, сказала, что племянник растрачивает себя на чужих людей, а лучше бы о себе позаботился, бедняжка.
— А ты, кстати, знаешь, что Фелиция хотела назвать сына в твою честь? — выдала она напоследок новость.
— Неужели? Откуда такие сведения?
— Марик рассказал Сашке. Но я тебе не решалась сказать, думала, что зря бередить, раз все равно не вышло…
— А чего же она сдрейфила? Что ей помешало?
— Не что, а кто. Отец чада. Строгий Петр.
— Чего же он вмешивается?! — неожиданно для себя обиделся Каспар на деспота-папашу. — Все-таки какое-никакое, а было бы доказательство почтения к моей скромной персоне. Так сказать, послание от благодарных пациентов…
— Я все понимаю, дорогой, я бы тоже гордилась. Но имя Каспар совсем не мусульманское. А Петр хотел, чтобы все было… ну, по правилам, в общем.
Они чуть не опоздали на поезд — Каспар никак не мог переварить новость о переходе Фелиции в иную веру. Хотя как раз об этом Айгуль ничего не слышала — но ведь нетрудно домыслить. А каково это — узнать о тайной вере дяди Пети! Хотя, в сущности, тайна была шита белыми нитками — он всегда напоминал восточного принца, которого судьба занесла в северные края.
— Но ведь у него фамилия Найш! И сам он Петр…
— Ну и что из того! Суть вещей глубже фамилий, имен, формы носа и мочки ушей. Как выражался мой четвертый муж: «Гуленька, самое верное указание в этой жизни — «см. ниже». У Марика и Петра разные отцы. Отец Марика — Найш, а отец Пети — некий господин по фамилии Вздорнов, второй муж их матери. Естественно, Петька, не будь дураком, понимал, что врачу лучше быть Найшем, чем Вздорновым. Кем он был в детстве — Найшем, Вздорновым или кем-то еще — я не знаю. В этой семье большой выбор!
— Допустим. Но от кого Петр унаследовал веру? Неужели Вздорнов был мусульманином?!
— Нет, Вздорнов был пьяницей. Правда, тихим таким, приветливым… Я видела его однажды — добродушный мужик. А вероисповедание у Пети от мамы-татарки. Такая замечательная была женщина, царство ей небесное.
— А мне этого бедного Вздорнова жалко. Один мыкается со своей фамилией!
— Ошибаешься, он далеко не бедный! — возмутилась Айгуль. — Его сейчас и Марик, и Петр содержат, он как сыр в масле. Ты лучше о своем отце подумай. Нам бы стоило его, а не Петьку, с этой Фелицией познакомить. А то вечно так с этими Найшами — деньги к деньгам, а Сашка до старости на побегушках…
— Авангардная идея заднего ума, — хохотнул Каспар. — Для конфессиональной полноты нашей слободки ему теперь следует жениться на буддистке. А дядя Марик у нас кто? Иудей?
— Скорее прохиндей, — фыркнула Айгуль.
— Мама его тоже так называла. А он мне рассказал про святой источник Зам-зам… — этот момент заступничества Марика Каспар всегда вспоминал с благодарностью.
— Марк тебе еще не то расскажет. У него на все случаи жизни есть и Зам-зам, и сим-сим, и синг-синг… Что-что, а язык у него подвешен.
И все-таки Каспара очень тронула история о несбывшемся маленьком Каспаре. Он, движимый благодарным порывом, даже подыскал в подарок Фелиции книгу по теме. Она, помнится, мечтала взахлеб читать на русском языке. Книга была из библиотеки Белозерского. Издание глухого советского периода, но не из чепухи. Профессор, правда, ее критиковал, считая, что о Пророках нельзя писать как о прогрессивных деятелях коммунистической партии. И, если уж прорезалась духовная жажда, то прежде надо прочесть канонические тексты. Но Каспар решил — чем богаты, тем и рады. Айгуль на сей раз только риторически покачала головой. С каким-то смиренным сожалением, которого раньше в ней не наблюдалось. «А ей-то я ничего не подарил!» — по-детски спохватился племянничек, будто какой-нибудь погремушкой можно было спугнуть морок времени и тоски. Тетушка куда больше заслуживает подарка, чем какая-то Фелиция. Но уж так устроено — достойный ждет куда дольше недостойного.
— Подари мне свою книгу, когда она выйдет. Не диплом — только книгу! Может, тогда я что-нибудь пойму на старости лет, — улыбнулась Айгуль, и вдруг стала похожа на Аврору, словно сестры на мгновение превратились в изображения переливной открытки.
— А ты не злоупотребляй пищевыми добавками своих фитотерапевтов! И…скажи честно, зачем темные очки напялила?
— Да просто мне идет!
Слава богу, хоть здесь обошлось без мистики. После погружения в духовные вопросы хотелось приземленной передышки вроде получения запоздалой зарплаты у Шлыкова. Каспар догадывался, что эта передышка боком выйдет, но был полон решимости отстаивать свои гражданские права. На следующее утро первым делом он позвонил в редакцию, и застал Рому в привычном его состоянии — бурном ничегонеделании.
— О, давненько тебя не слыхал! Приезжай. Деньгу дадим. Но только если поможешь мне в одном деликатном деле…
«Вот гад!» — привычно подумал Каспар. Но деликатность дела его позабавила.
— Помнишь нашу с тобой австралийскую затею? Славу Варанавичуса из белого домика с цветочками, тетку, которая за него заплатила… — небрежно начал Шлык.
— Как не помнить, — навострил уши Каспар, который хранил в памяти гораздо больше, чем мог предполагать Рома.
— Так вот, эта бабенция…
Далее последовала история, которую Каспар прекрасно знал от Наташи. Знал, но пока не подавал вида. Хваткая «бабенция» Татьяна взяла Рому в оборот и звонила каждый день, требуя подать сюда немедленно Варанавичуса. А тот ехать не торопился…
— Ты подумай, какой абсурд: он ведь предназначен для ее сестрицы! Она решила сделать ей прэзент в виде принца заморского. Но почему-то сама бьет копытом в нетерпении, словно пенсионерка в сберкассе. А эта ее сестра, Наташа, судя по всему, не жаждет нашего Славика с гитарой. Я думаю, что здесь нечисто! — возмущался Шлык, а Каспар только кивал, пряча ехидство поглубже. — И главное, я никак не мог понять, чего эта акула-сводня от меня хочет?! Чтобы я клещами выковыривал мужика с другого конца света?!
Мужика-таки «выковыряли». Как Каспар и подозревал, Наташа была далеко не холодна к другу по переписке. Они решили, наконец, явить друг другу себя в натуральную величину. Он обещал прилететь… вчера. Должен был устроиться в гостинице и позвонить. Но не сделал этого. Пропал. И в игру, которая так не нравилась Шлыкову, вступила темная лошадка, доселе не проявлявшая активности. Невеста поневоле позвонила сама, без помощи сестры-посредницы. Робко и растерянно. Несмело и виновато, как и положено канонически отвергнутой барышне. Такая куртуазность тронула Рому куда больше, чем буря и натиск Татьяны. Он даже подыскивал пару-тройку добрых слов, дабы утешить обиженную, — а это для натуры дельца и проныры сродни самопожертвованию!
