Тина Юбель - Это я, Дюк

Давай поиграем во что-нибудь другое, мне все равно, давай поиграем в ограбление, Дюк, я согласен. Давай что-нибудь ограбим, может, сберкассу, с заложниками; ты ведь знаешь «Killing Zoe», мы же спрашивали Зою, знает ли она его. А тебе известно, что Зоя переехала? Ты знаешь, что сила Кориолиса — это отклоняющая сила вращения Земли, говорю я. Как тебе инкассаторы, в этом есть что-то джентльменское, должно тебе понравиться, Дюк, давай ограбим инкассаторскую машину. Да, говорит Дюк. Или его вообще здесь нет, или он просто так играет. Потом мы грабим инкассаторскую машину, потому что мы крутые парни и у Дюка есть настоящий револьвер, — это уже кое-что, с ним можно грабить инкассаторскую машину, что мы и делаем. Нам следовало бы играть в «Три вопросительных знака», но нам не хотелось. Я ведь тебе уже как-то рассказывал, что раньше, когда был маленьким, я все время думал, что все, что делал тип по имени, кажется, Боб из «Исследований и архивов», называется исследованиями, в уменьшительном варианте «след»; я ведь тебе уже рассказывал, что, наверное, забавно быть маленьким; я ведь тебе уже рассказывал, что грибы — это не растения и не животные, но не рассказывал, как удержать мир.

Я жду, мразь, говорю я. Делай же что-нибудь.

Ванты ушли вниз еще на десять процентов, сэр. Да. Я знаю. Огни мерцают. А потом реклама.

Делай же что-нибудь. Синий или красный. Ты же знаешь. Наше время истекает, детка.

Красный или синий. И всего пятнадцать минут до взрыва Манхэттена. Или Буффало. Или меньше. На дисплее красные цифры движутся в сторону нуля.

Fuck you, Дюк, говорю я. Клак, говорит револьвер, так громко, как говорят только револьверы. Слышна музыка, про которую я не знаю, что это. Дай мне сигарету, говорит Дюк и сплевывает; у них масляный привкус, говорю я и даю. Дюк ухмыляется и выглядит устало. Я тоже устал. Было же время, говорю я, мне было скучно. Да, говорит он. Он вдыхает дым и протягивает мне револьвер. Нет, спасибо, говорю я, сдачу оставьте себе. Дальше играй один, Дюк, я пойду жить своей жизнью, и что-нибудь выпивать, и делать что-нибудь еще. Да, говорит Дюк. Оставь мне еще одну сигарету. Хорошо, говорю я, оставляю сигарету и ухожу — куда-нибудь, делать что-то другое, это я уже говорил.

Ты знаешь, что я не знаю, как действует сила тяжести и как движется время? А кто-нибудь здесь это знает?

Наверное, стоило бы кому-нибудь позвонить, думаю я, кому-нибудь, просто так, думаю я и слушаю музыку, какую-то, и курю, потому что делаю это всегда. Наверное, стоило бы позвонить Сабине, но Сабина не подходит к телефону, или ее нет, или она раздражена, а я не хочу ее раздражать, думаю я. Я думаю, наверное, стоило бы позвонить Дюку, и думаю, что не стоило бы, но, может быть, я все равно позвоню, сила привычки, ничего больше. И этого я не знаю, я ведь все равно мало что знаю. Просто так я звоню Дюку. В данное время абонент недоступен, говорят мне. Голос женский, но очень далекий. Спасибо, говорю я, но не думаю, что она меня слышит. В данное время я постоянно чувствую усталость, по крайней мере часто. Номер Дюка в данное время недоступен. Сабина в данное время не подходит к телефону И я даже не знаю, как оно действует, время. Но ведь невозможно знать всё, думаю я, слушаю музыку, курю и жду, что время пройдет.

Это Зоя, говорит мне Зоя по телефону; Зоя, это я, говорю я. Ах, говорит Зоя. Да, говорю я. Давай поиграем, говорит Дюк, давай поиграем, что я мертв. Мерзкая игра, Дюк, говорю я, для меня это чересчур мелодраматично, я сыт по горло, для меня наши игры как фильм категории Б. Но ведь иначе тебе скучно, говорит Дюк, ты знаешь это не хуже меня. Может быть, тебе скучно, Дюк, говорю я; я не знаю, скучно ли мне, я ведь не так много знаю, и я не знаю, как действует смерть или жизнь, я ведь даже не могу починить свой дурацкий автомобиль. И все равно давай поиграем, что я мертв, говорит Дюк; почему, говорю я; потому, говорит он, и, наверное, он прав. О'кей, говорю я Дюку; Дюк мертв, говорю я Зое. Я думал, может быть, ты придешь. Или что-то в этом роде. Зоя не говорит ничего. Да, говорит она потом. Почему? Потому, говорю я. Я не знаю, где Сабина, но если ты ее случайно увидишь, может быть, ты ей сообщишь. Да, говорит Зоя. Я думаю, что, наверное, уже забыл, как выглядит Сабина, но все-таки еще помню. Дурацкая игра, говорю я Дюку, но ведь Дюка здесь нет. Давай играть, что меня здесь нет, говорит Дюк. Давай играть, что ты бросаешь горсть земли на мой гроб. Я говорю, я не бросаюсь землей в мертвецов, и скептически разглядываю совочек, торчащий в куче песка, — песок совсем не подходит к разверзшейся свежей земле. Пахнет свежей землей и весной, я всегда думаю, что весну можно почувствовать по запаху, даже если она еще не наступила, но, может быть, это всего-навсего то, что когда-то говорила мама. Обычно мамы говорят какую-нибудь ерунду, а ты потом всю жизнь в это веришь. Все равно никто не отменял весенних погребений, слишком уж все было бы просто. Хотя еще не весна, не настоящая весна, почувствовать ее по запаху может разве что мама. Я скептически разглядываю кучу песка. Куча земли — сейчас я имею в виду настоящую землю — покрыта куском ярко-зеленого искусственного газона. Настоящие газоны пока еще серые. Нужно стоять в очереди, прежде чем сможешь бросить горсть земли, — не слишком долго, но тем не менее. Зоя бросает на Дюка цветок. Наверное, ему понравится, ему нравятся такие вещи. Музыка на твоих похоронах была мерзейшая, говорю я, чтобы испортить ему настроение. Я прав, музыка была мерзейшая. Да, говорит Дюк, я знаю. Сейчас моя очередь, говорю я, и сейчас моя очередь, и я смотрю в дыру, в которой мало что видно, кроме цветов. Я незаметно швыряю туда свою сигарету, просто ради красивого жеста, просто потому, что Дюку бы это понравилось. Дай мне сигарету. Я ведь уже говорил тебе, что не хочу присутствовать на твоих похоронах, я ведь тебе уже говорил, что музыка на твоих похоронах была мерзейшая. Да. Fuck you, Дюк, говорю я Дюку. Твоя очередь, говорю я Сабине, которая здесь, но не со мной, хотя она и рядом, — видимо, она пришла только в память о добрых старых временах. Добрые старые времена были мерзейшими, говорю я Дюку, но Дюк мне не верит. Нет так нет, говорю я, отхожу от дыры и встаю очередь, в которой ждут пожимания рук родителям и бормотания соответствующих слов соболезнования, но тем не менее очередь идет быстро. Я пожимаю и бормочу. Я размышляю. Прохладно и пахнет весной, как сказала бы моя мама. Значит, наверное, когда-нибудь наступит весна. Я размышляю. Пахнет работой в саду, думаю я. Давай куда-нибудь пойдем, говорю я потом Дюку или Сабине и Зое. Пойдем выпьем где-нибудь. Да, говорит Зоя, давай пойдем выпьем, я хочу выпить. За Дюка. Да, говорю я. Я знаю. Я не могу, говорит Сабина, извините, говорит она. У нее дела. Я говорю, я знаю. При этом я мало что знаю, это я уже говорил. Пойдем, говорит Зоя, пойдем выпьем. Да, говорю я, и мы идем выпить. За нас, за Дюка, за все что угодно.

Давай поиграем во что-нибудь другое, Дюк, говорю я. Давай играть, как будто появляется спасательный посланец. Да, говорит Дюк. Это ты хорошо придумал. Спасательный посланец. Хоп, хоп, едет спасательный посланец, поет он. Он поет фальшиво. Кстати, ты фальшивишь, Дюк, говорю я. Я знаю, говорит Дюк. Мы курим. Я пока еще даже не знаю про спасательного посланца, говорю я. Знаю, говорит Дюк. Мы курим и ждем. Спасательного посланца.

За все что угодно, говорю я; за тебя, говорит Зоя, и за меня. Да, говорю я, и за все что угодно. Мы чокаемся. Зоя сидит напротив меня, где-то, где мы выпиваем; мы пьем виски, не очень хорошее, «Бурбон» со льдом, давно я не пил. Это не «Джим Бим», говорю я; ха-ха, говорит Зоя; я знаю, говорю я. Мне приходит в голову какая-то фраза, но повторять, ее я сейчас не буду, даже если она чуть менее глупая, чем насчет «Джима Бима». Извини, говорю я; плевать тыщу раз, говорит Зоя. Я должен был идти куда-то не туда и жить как-то не так, говорю я, мне так кажется, но я не знаю, знаю ли я, как это. Я знаю, говорит Зоя, оставайся, и мы выпьем еще виски. Да, говорю я, а Зоя ничего не говорит и берет меня за руку, женщины иногда так делают. Я тоже беру ее за руку, потому что я тоже так делаю. Потому что это хорошо, приятное ощущение адекватности. Дюк — задница, говорю я; всегда ею был, говорит Зоя. Я тоже, говорю я; я знаю, говорит Зоя. Да, говорю я. Выпьем еще виски, говорит она, много виски. Да, говорю я. А потом пойдем куда-то жить как-то по-другому и выясним, как это. Да, говорит Зоя, позже, когда вырастем. Официант приносит нам «Джим Бим» со льдом или «Джек Дэниелс». За Джима, и Джека, и Зою, и за всех остальных, и за все что угодно. Я говорю, музыка была мерзейшая и искусственный газон тоже Искусственный газон дерьмо, говорит Зоя; искусственный газон уже в прошлом, говорю я. За нас, говорит Зоя. Да, говорю я. Дзынь, говорят стаканы. Дежавю, говорю я, и замечаю, что по моему лицу льется какая-то жидкость; соленая, думаю я. Дежавю. Откуда это? Я не знаю, говорит Зоя; я тоже, говорю я, наверное, это не отсюда. Давай останемся еще, Зоя, говорю я; да, говорит Зоя, давай останемся еще; и мы остаемся еще, недолго.