Адам Тёрлвелл - Политика
Я уже упомянул, что Анджали была бисексуальна. Она была весьма бисексуальна. И в этом она была виртуозом. У нее был дар в любой разновидности секса. У нее был талант. Но в конечном итоге Анджали не слишком нравились мальчики. Не так сильно, как девочки. Анджали предпочитала девочек. Она велась на девочек.
6
И именно поэтому, видите ли, их ménage à trois был неоднозначен. Он был не такой уж богемный, как это казалась. Как вы знаете, Моше не был до конца счастлив. И Анджали тоже не казалась слишком счастливой. Их ménage не был немецким декадансом 20-х годов. Вовсе нет.
Проблема возникала даже с тем, кто и где спит.
В обычной паре, как правило, каждый со временем занимает свою сторону постели. К примеру, в обреченной паре Стейси и Хендерсона Стейси всегда спала слева. Однако когда любовников трое, все становится сложнее. Места в постели перестают быть нейтральными. Они становятся символическими.
Вот вам пример. Чтобы отметить завершение победоносного сезона “Миротворческих сил” в театре “Три колеса”, Нана, Моше и Анджали отправились завтракать в “Лe Каприс”. Однако же из этого дорогостоящего пиршества Нана, Моше и Анджали не запомнили почти ничего. Они не были гурманами. Они много пили. Они напились, много шумели и говорили о себе. Они стали раздражительны.
До чего гламурно, думал Моше.
Но их разговор был вовсе не гламурным.
— Ниче если я сеня посплю в серединке? — спросила Нана.
— Токо сеня? — спросил озадаченный Моше.
— Ну мне уже надъело спать с краю, — сказала Нана. — Каждое утро они начинают греметь бутылками, и я просыпаюсь, и не могу потом заснуть, а потом ты встаешь, а я хожу весь день сонная. Лана?
— Да нет, — сказал Моше, — лана, ниче.
Вот вам простая схемка. Обычно они располагались в постели вот так:
Нана, Моше, Анджали.
Теперь Нана хотела лечь так:
Моше, Нана, Анджали.
Тут есть тонкая разница. Разница в том, кто лежит рядом с кем. И Моше понял эту разницу.
— И еще окно, — сказала она.
— Окно? — спросил Моше.
— Ну, я думала, привыкну и все такое, — сказала Нана. — У меня бывает бессонница и вот. Ну не знаю. Просто холодно.
— Ну так давай его закрывать, — сказала Анджали. — С сегодняшнего дня закрываем окно на ночь. Мне так тоже лучше.
Моше рассматривал паровое филе морского окуня, обернутое увядшим листом.
— Ну или можешь перелечь на другой край, а я лягу в серединке, — сказала Анджали. — С того краю будешь дальше от окна.
На новой схеме Анджали все спали так:
Моше, Анджали, Нана.
Нане схема понравилась. Моше эта схема не понравилась совершенно.
Моше обернулся, чтобы взять вино с серебряного подноса, стоявшего сзади, и оказался лицом к лицу с большой глянцевой черно-белой фотографией Элвиса Костелло. Оказывается, Элвис Костелло был завсегдатаем “Ле Каприс”. Он был одним из тех блестящих знаменитостей. Моше смотрел ему в глаза. Он вдруг возненавидел Элвиса Костелло. И прочих довольных блестящих знаменитостей.
— Раньше ты об этом не говорила, — сказал он Нане.
— Или говорила? — спросил он у Анджали.
— Может, не надо? — спросил он у Наны и Анджали.
— Ну, — сказала Нана, — я могу сеня поспать на диване. Ну просто пойти туда спать.
— На диване? — спросил Моше. — Зачем на диване? Можно просто закрыть окно.
— Давай просто окно закроем, — сказала Анджали Нане.
— Да нет, ну зачем мешать Моше? — сказала Нана Анджали.
— Это ведь твоя квартира, так ведь? — сказала она Моше. — Ты всегда говорил, что с закрытым окном жарко. Я посплю на диване, вот и все.
— Пслуш, — сказал Моше, — на самом деле это мелочи. Ничего страшного. Это никакая не жертва.
— Что ты сказал? — спросила Нана. — Прости, я не слышала. Показалось, что телефон звонит.
— Это никакая не слишком большая жертва, — повторил Моше.
— Нет, нет, — сказала Нана, — я на диване.
— Но я же сказал, что не хочу, — сказал Моше. — Я ж знаю, ты не любишь спать одна. Давай, как обычно, в спальне, со мной и Анджи? Ты ж не любишь спать одна.
Два официанта убирали с соседнего столика.
— Слушай, не дури, — сказала Нана. — Ну то есть. В смысле. Если Анджали хочет с закрытым окном, я могу спать там с Анджали.
— Но я же я ж сказал, что можно закрыть окно, — сказал Моше.
— Ну милые мои, — сказала Нана, — не может же так продолжаться вечно. Я прст не могу спать.
— Хрошамысль, — сказала Анджали. — Птушта когда ты встаешь, не будешь бояться меня разбудить.
— Я что, тебя бужу? — спросил Моше.
— Ну, — сказала Анджали. — Утром. Когда ползешь через меня.
Нана потрясла лед в стакане с минералкой. Моше отлучился пописать.
У одного из мужчин за столиком рядом с лестницей к туалетам, подумал Моше, прическа такая, как будто он сам ее разработал. С утра его волосы были туго завиты круглой колючей щеткой из конского волоса. Мужчина показывал фотографии своему соседу по столику. У его компаньона был темно-бурый загар, блестящая шевелюра, выкрашенная в рыжий цвет, и очки от “Хьюго Босс” в золоченой оправе, с длинной, выступающей по бокам, верхней планкой. Еще у него были усы и крупная бородавка.
Моше почувствовал горечь. Отчего-то вид этих двух мужчин за столиком огорчил его. И хотя Моше никогда не признал бы этого, я объясню вам причину. Ему стало неприятно, потому что они были вместе. Они выглядели гомосексуально.
Печально, но факт. Один из моих героев на мгновение сделался гомофобом. В мужском сортире было спокойнее. По счастью, там никого больше не было. Вместо отдельных писсуаров в туалете был один длинный мочеприемник. С наклонным матовым стеклянным обрамлением, чтобы ловить последние слабые и стряхиваемые капли. Моше выгнул спину, доставая член из своих трусов-боксеров из ткани в яркий баклажанчик. Он вытащил из-под крайней плоти застрявший волос. И стал мочиться. В туалетах, думал Моше, приятен приглушенный свет и мягкое черное ковровое покрытие. Он смотрел на ровные ряды серых, будто бы выведенных от руки, надписей курсивом — “Армитидж Шенке”. Он смотрел, как от того места, где его струя ударяет в фаянс, расходится светлое пятно. Он стряхнул последние капли. Потом он запихнул член обратно в трусы, отчего на них расплылось крохотное пятнышко, застегнул “молнию” на брюках и взъерошил себе волосы мокрыми руками. Струя воды из крана была гладкой и с пузырьками.
Когда он вернулся, на столе лежала кожаная обложка со счетом. Нана и Анджали целовались. Они целовались короткими частыми поцелуями.
У Моше проблемы, подумал Моше.
7
Как это ни смешно, проблемы Моше аналогичны проблеме оппозиции в капиталистическом обществе. Как отмечали многие левые критики, капитализму очень трудно что-либо возразить. Одним из тех, кто пытался это объяснить, был Антонио Грамши. Антонио Грамши был итальянским марксистом. В 1926 году он был арестован фашистским правительством и помещен в тюрьму. В 1928 году его приговорили к двадцати годам, четырем месяцам и пяти дням тюремного заключения. Он умер от инсульта в 1937 году. К концу жизни Грамши также страдал от артериосклероза, туберкулезной инфекции позвоночника и легочного туберкулеза. Однако не все было плохо. Грамши написал “Тюремные тетради”.
В своих заметках он наметил в общих чертах множество теорий. Одна из этих теорий касалась того, как быть революционером в капиталистическом обществе. Проблема антикапиталистической революции, считал Грамши, заключается в так называемой “гегемонии”. Гегемония, по Грамши, есть “комбинация насилия и согласия, которые уравновешивают друг друга, причем насилие не является абсолютно преобладающим. На самом деле всегда прилагаются усилия к тому, чтобы насилие казалось основанным на согласии большинства, выражаемом так называемыми органами общественного мнения — газетами и общественными объединениями…”
Ффух.
Грамши, по сути, говорит, что если вы не согласны с капитализмом, то это всем безразлично. Капитализм фальсифицирует общественное мнение таким образом, что вас просто никто не замечает. Я бы, однако, объяснил иначе, отчего всем безразличны нападки на капитализм. У меня другая теория. Нападки всегда выглядят позерством. Если вы богаты и нападаете на капитализм, люди считают вас лицемером. Если вы бедны и нападаете на капитализм, значит, вы просто завидуете.
Точно так же, если бы Моше пожаловался на то, что любовь втроем далека от идеала, вы решили бы, что он лицемерит. Взрослый мужчина жалуется на то, что у него в постели две девочки! Только представьте себе! Но, если бы он взял вас за руку, заглянул в ваши прекрасные голубые глаза и продолжал настаивать на том, что их отношения не идеальны, вы решили бы, что он просто ревнует. Он не получает того удвоенного сексуального внимания, того исключительного секса, на который он рассчитывал.
