Наталия Роллечек - Избранницы
"Пустая салонная кукла" в дырявых чулках выслушивала поучения монахини с тревогой на побледневшем лице. После этого она бежала в часовню, с шумом падала на колени и, стуча челом о линолеум, клялась, что она, Йоася, никогда не будет соблазняться обманчивыми благами земными, лишь бы брюнетка с изящной блестящей сумочкой пришла за нею и увела бы ее в свой дом.
— Скажи, по моему внешнему виду заметен правдивый характер? — приставала она к нам, поцелуями стремясь выудить благоприятный ответ.
— Когда ты крадешь булки в школе, то не спрашиваешь, виден ли в тебе правдивый характер, — безжалостно опровергали мы ее обман. — Твоя приемная мамуся через две недели вышвырнет тебя из дому.
— Почему?
— Потому что ты будешь красть у любимой мамуси духи и одеколон.
В ответ на это Йоася, заливалась слезами, присягала, что никогда, до самой смерти, не совершит подобного преступления.
Прошло несколько дней, а дамы так и не показывались. Йоася ходила с красными от слез глазами. По ночам она неожиданно срывалась с постели. На каждый звонок бежала открывать калитку.
Миновала еще неделя. Йоася сильно похудела. Она опускала голову под нашими насмешливыми взглядами, пряча глаза, полные слез.
"Как же, придут, — насмехалась Зоська. — Были, нюхнули приютской вони и ушли. Такие дамочки всегда сумеют выкрутиться…"
Был субботний полдень. Весь приют, вымытый, как обычно перед праздником, сушился под лучами солнца. Сестра Алоиза пошла за покупками в город. Сироты кончили с уборкой, и во всем приюте царствовала тишина. Только время от времени где-то в коридоре раздавался шум: это не успевшая еще справиться со своими обязанностями девчонка бежала к крану за водой, побрякивая ведром. Из белошвейной мастерской доносилось гудение швейных машин. Я только что поставила в кухне бидон с рассолом, принесенным со скотобойни, как Зуля вызвала меня в коридор.
— Рузя пришла.
— Какая Рузя?
— Как это какая? Наша. Иди в прачечную, погляди.
Но, прежде чем я дошла до прачечной, Зуля уже успела рассказать мне все, что сама только что узнала.
Рузя после бегства из госпиталя, откуда ее выгнал страх перед тем, как бы госпитальные ханжи не вернули ее назад в приют, очень долго болела. Муж ее работал в слесарной мастерской и повредил себе там руку. Теперь он поехал к брату в деревню, потому что потерял работу и жить было не на что. И вот Рузя хочет ему помочь. Она будет делать у нас утреннюю уборку мебели за право ночевать в приюте и за харчи. А после полудня будет ходить в пансионаты мыть посуду. Таким образом, ничего не тратя на себя, она сможет откладывать деньги на операцию мужу.
В прачечной стояли огромные густые клубы пара. Громко бурлила вода в большом чане, а из-под крышки летели брызги, с шипением падавшие на плиту.
— Закрывай, а то сквозняк.
С закатанными выше локтя рукавами возле лохани стояла Рузя. Темные волосы были уложены сзади, как у гуралки, на белом, слегка опухшем лице осели крупные капли пота. Как и раньше, она смотрела просто и спокойно своими честными глазами, в которых теперь было что-то материнское. Ее расплывшаяся в талии фигура говорила о том, что Рузя снова беременна. Присев возле топки, чтобы подбросить в нее шишек, она сказала так просто, словно мы расстались только вчера:
— Принеси-ка ведро холодной воды и потолки соду. Она лежит под лавкой.
Я послушно схватила в руки ведро, подошла к двери и приостановилась, охваченная радостной мыслью: Рузя не может от нас уйти. Не уйдет! Я поняла, насколько тяжелее жилось нашим малышкам после того, как у нас не стало Рузи и Сабины.
"Для нас просто счастье, что ее муж заболел", — подумала я с восторгом.
И, бренча ведром, радостная, выбежала из прачечной.
А когда я вернулась, то сквозь клубы пара с трудом разглядела маячивший на лавке ряд белых столбиков. Столбики пищали, вертелись, поднимали рубашонки. Один из них задрал рубашонку выше головы и, похлопывая себя по голому животу, прокричал Сташкиным голосом:
— Рузя, меня. Я первая хочу в лохань.
В ответ на это все малышки подняли дикий визг, поскольку каждая хотела первой очутиться в корыте.
— Бери за ручку! — приказала Рузя.
Мы взяли чан за обе ручки и мутную бурлящую воду вылили в лохань. Рузя бросила туда горсть соды, добавила холодной воды, и субботняя ванна была готова. Растирая в руке кристаллики соды, она спросила:
— Когда вы последний раз купали малышей?
Прежде чем я смогла ответить, она скомандовала малышкам:
— Эмилька, Веся, Сташка, Юзя — в лохань!
— В рубашках или без?
Откидывая со лба волосы, Рузя сказала смущенно:
— Можно без. Матушка и сестра Алоиза не вернутся, должно быть, так быстро из города? — вопросительно поглядела она на меня.
— Нет, быстро не вернутся. Можете все смело поснимать рубашонки.
— Засучи рукава и выскреби им получше спины. Держи тряпку! — И она бросила в мою сторону выстиранный чулок. — : Растопленное мыло — в горшочке под лавкой. Бери его поэкономнее, а то сестра Дорота дала мне только четвертинку.
Я опускала чулок в жидкое мыло и старательно терла им худые плечи, ноги, выпирающие лопатки и запавшие животы. Из-за тесноты и густого пара трудно было разобрать, кому именно принадлежат намыливаемые мною ноги. Мокрую малышку Рузя подхватывала в простыню и быстро, быстро вытирала, после чего усаживала на лавку и бралась за следующую. Девчушки вертелись в лохани, брызгали друг в друга водой, пищали и жаловались, что мыло щиплет им глаза, однако выходить из лохани ни за что не хотели.
Становилось душно. Под ногами хлюпала вода. Рузя ругала Сташку, которая не поверила в чистоту своего тела и вторично влезла в лохань.
Вдруг за дверями раздался Зоськин визг:
— Пришли пани для удочерения!
Я оставила Весю с намыленной головой и, пообещав Рузе прийти немного погодя, убежала из прачечной.
В коридоре Зоськи уже не было. Казя, ползая на четвереньках, латала половик.
— Где эти пани для удочерения?
Она показала рукою на переговорную.
— А Йоася?
— Одевается в спальне. Как нарядится, сойдет вниз.
— И давно уже эти пани ожидают в переговорной?
— Давно. Ну-ка, подвинься, а то мешаешь.
В этот момент в коридоре появились обе дамы. За ними следовала сестра Юзефа, таща за руку перепуганную Зулю.
— Беги, детка, в умывальню и хорошенько вымой руки, — властно распорядилась монахиня. — А в это время Казя принесет тебе плащик из раздевалки.
— И какие-нибудь туфельки на выход, — поспешно добавила брюнетка, бросая взгляд на развалившиеся сандалии Зули.
— Иди, Казя, принеси исправные башмаки.
— Нет исправных, проше сестру…
— Как это нет?
— Есть, кажется, но с небольшими дырочками…
Обе дамы рассмеялись.
— Это верно. Здесь ничего приличного нет, — заметила сестра Юзефа. — Может быть, найду что-нибудь в келье. — И быстро зашагала к железной лестнице, ведущей в келью.
Обе дамы молчаливо присматривались к нам. Неожиданно старшая подала голос:
— Доктор был прав. Либо рахит, либо анемия. Или и то, и другое. Вы получаете свежие овощи?
— Что такое, проше пани? — переспросила я, захваченная врасплох вопросом гостей.
— Дают ли вам сырую морковь, квашеную капусту, лук или хотя бы брюкву?
— Мы едим приготовленные овощи, если они есть, — пояснила я. — А сырую, порубленную брюкву получают у нас коровы.
— И вы не можете отобрать ее у коров?
— У коров? Так ведь нас сейчас больше тридцати. Если бы мы съели всю брюкву, то коровы подохли бы. — И, желая блеснуть знанием дела, я добавила: — От анемии!
Вошла Зуля. Вымытое с мылом лицо ее казалось прозрачным. Она остановилась у окна. Мы догадывались: она напрягает все свои силы, чтобы не разразиться плачем. Тем временем подошла сестра Юзефа с парой исправных сандалий и серым плащом в руках. Мы наблюдали, как она одевает молчаливую Зулю. Уже обутая, одетая в плащ и темный берет, она обратила на монахиню умоляющий взгляд.
— Быстрее, моя детка, а то пани спешат, — деловито сказала сестра Юзефа.
Зуля прижалась щекою к жесткой рясе и, не отпуская руку монахини, ждала — с опущенной головой и зажмуренными глазами.
Сестра Юзефа коснулась губами ее лба.
— С богом, дитя! — Она высвободила свою руку из цепкого объятия Зули и, направляясь к выходу, сказала ласково: — Если пани захотят повидаться с сестрой-воспитательницей, то прошу прийти их часов в семь.
Опустив голову, Зуля перешагнула через порог. За нею вышли обе дамы. Сестра Юзефа захлопнула дверь и направилась в мастерскую.
— Казя, как это случилось?
Прежде чем она успела ответить, на лестнице появилась Йоася. Тщательно причесанная, умытая и вся светящаяся от счастья, она сбежала вниз.
