Андрей Шляхов - Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место
— Я хотела сказать — зачем нам делать кесарево без показаний? — возмутилась Юртаева.
— Как это зачем?!
Данилов отступил на шаг, чтобы до него не долетали брызги слюны. В висках, несмотря на принятую таблетку, запульсировала боль. Данилов повертел головой, надеясь, что это поможет. Перехватив настороженный взгляд охранника, сидевшего у входа, Данилов махнул ему рукой: сиди, мол, сами разберемся. Охранник кивнул, но взгляда не отвел.
— Я-то знаю, зачем вы всех тащите на операционный стол! Вам лень подолгу вести роды! Куда проще выпотрошить женщину как курицу, не заботясь о последствиях! Потрошители, б..!
Данилову было знакомо это расхожее мнение, часто обсуждаемое на форумах в Сети. Сравнивая разницу во времени и не обращая внимания на все прочие факторы (да и кому, кроме врачей, они нужны?), нетрудно было решить, что ленивым докторам и впрямь проще «потрошить», нежели часами торчать около роженицы и ждать, когда она родит. О том, что для каждой операции существуют свои показания, о том, что с послеоперационной больной возиться приходится куда больше, чем с родившей самостоятельно, люди, далекие от медицины, даже и не догадываются.
— Я работаю в окружном управлении образования, но связи у меня есть везде! И какая бы мохнатая лапа ни прикрывала ваши задницы, я смогу сделать так, что вас в Москве и санитарами никуда не возьмут! Уроды!
В глазах Юртаевой заблестели слезы.
— Идите к себе, Елена Ивановна. — Данилов оттеснил ее плечом и встал прямо перед хамом, совершенно случайно наступив ему на ногу.
— Вы чего это?.. — выдернуть ногу оказалось не так уж и просто, но мужчине все же удалось это сделать.
— Это вы чего! — Данилов прищурился и склонил голову набок, словно наблюдая редкое экзотическое явление. — Устроили дебош в родильном доме, материтесь. Думаю, что этот факт может сказаться не самым лучшим образом на вашей карьере. Знаете, как это бывает — недоброжелатели раздуют историю до небес…
— Кого ты пугаешь, козел! — Собеседник попытался оттолкнуть Данилова и вырваться на свободу, но доктор коротко, без размаха, ткнул его указательным пальцем под верхнюю пуговицу пиджака. Ткнул резко, впечатляюще. Вообще-то Данилову хотелось взять оппонента за шкирку и пару раз приложить лицом об стену. Или даже не два, а пять раз, больше — бить, пока не схлынет злость.
— Я, конечно, доктор и клялся в том, что никому не стану причинять вреда, поэтому меня незачем бояться, — миролюбиво продолжил Данилов, глядя прямо в глаза собеседника, пытающегося восстановить обычный ритм дыхания. — Но если ты, козел помойный, посмотришь на вход, то там ты увидишь охранника. Видишь, как он смотрит на нас? Знаешь почему? Ему хочется проявить власть и силу. Выбросить тебя отсюда со сплющенным носом, надорванным ухом и парочкой сломанных пальцев. Ему можно, он не врач, а охранник вдобавок еще и контуженный. А еще он садист. Так что если не хочешь неприятностей прямо здесь и сейчас, то сдуйся и в следующий раз будь повежливее.
Охранник Саша был очень миролюбивым человеком, сорокалетним инженером из Липецка, которого обстоятельства вынудили работать охранником в Москве. Он разве что карандаш мог бы сломать.
— Я бы попросил…
— Попросил — это уже хорошо. Это — вежливо, — похвалил Данилов. — Адекватному человеку многое можно разъяснить, а неадекватные в дополнительной информации обычно не нуждаются.
Они с минуту помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
— А как моя жена? — почти вежливо спросил мужчина.
Столь резкая перемена в поведении собеседника совершенно не удивила Данилова. Он с детства усвоил, что, получив отпор, подавляющее большинство хамов теряет свою напористость.
— Ваша жена в порядке. Она находится в реанимации, куда переводят всех рожениц из операционного блока. У нее была довольно сильная аллергическая реакция на медицинский клей, но нам удалось ее снять. Реакцию. Сейчас ваша жена спит. Вы можете уходить.
— А что ей можно передать?
— Негазированную воду, нежирный куриный бульон, картофельное пюре на воде. Справа на стене висит список… Но вообще-то у нас неплохо кормят. Все, было очень приятно познакомиться, но теперь я должен идти — меня ждет работа. Успехов!
Для порядка Данилов наступил хаму на вторую ногу, но не так, как на первую, а совсем легонько, для острастки, после чего повернулся и неторопливо пошел прочь. По звукам за спиной он понял, что оппонент двинулся к выходу.
В коридоре приемного отделения Данилов столкнулся с Юртаевой, выходящей из санитарной комнаты. Холодная вода помогла — по лицу Елены Ивановны нельзя было сказать, что она плакала.
— Где он?
— Ушел восвояси, Елена Ивановна. Я сам рассказал ему о клее, заменив анафилактический шок на аллергическую реакцию. Он ничего не сказал. Все нормально. Пойдемте работать.
Они направились к лифту.
— Хорошо, что я пригласила вас с собой. — Юртаева нажала на кнопку вызова лифта. — Иначе… Спасибо, Владимир Александрович.
— Не за что. В конце концов, я столько провозился с этой дамой, что имел полное право на краткую и содержательную беседу с ее мужем.
— Как подумаю, что мне завтра с ним общаться… — погрустнела Юртаева, входя в лифт.
— Все будет нормально, Елена Ивановна. В крайнем случае пригрозите, что сообщите в окружное управление образования о его поведении.
— Это подействует? — Юртаева недоверчиво посмотрела на Данилова.
«А она красивая, — подумал Данилов. — Как я раньше не замечал? Одни зеленые глаза чего стоят. Правда, нос слегка вздернут, но от этого лицо приобретает особый шарм. Особенно когда под этим носом такие чувственные губы».
В оценке женской красоты Данилов был сильно пристрастен. Почти всех женщин, которые были ему симпатичны, он считал красивыми. И наоборот — автоматически причислял всех стерв к уродинам.
Глава четырнадцатая
ШКОЛА ЗЛОСЛОВИЯ
— Лет десять назад московские врачи официально зарабатывали куда меньше водителей московских автобусов. Как-то раз один из докторов высказал свое недовольство разницей в зарплатах водителю автобуса, вторые сутки лежавшему в нашей реанимации с нестабильной стенокардией. А тот ему ответил: «Дело в том, доктор, что если мы тут все к утру сдохнем, вам ничего не будет. Отпишетесь, и все! А мне за одного-единственного человека, попавшего под колеса моего автобуса, придется в тюрьму садиться. Риски у нас с вами разные, потому и зарплата тоже разная».
Громко смеяться над своими же бородатыми байками — отличительная черта доктора Сахарова. Смеется он обычно в одиночестве, но зато громко и заразительно.
Сахарову нравится считать себя всесторонне развитой личностью, которая на голову выше всех окружающих. Он играет на гитаре, поет, пишет стихи. Сахаров сведущ в гомеопатии и иглоукалывании. На заре туманной юности он недолго проработал директором одного из многочисленных центров восточной медицины. Владельцу центра хватило двух месяцев для того, чтобы понять свою ошибку и выгнать Сахарова.
Сахаров ушел в блок кардиореанимации шестьдесят пятой больницы, где со второго дежурства начал конфликтовать с другими врачами. Доктор Сахаров очень страдал от того, что его труд не оценивался государством по достоинству, и пытался своими силами всячески компенсировать недостающее. За счет пациентов, разумеется. Реанимация — это не обычное отделение, где люди лежат неделями и с каждым пациентом врач может раз десять встретиться и рассказать, что докторам очень мало платят. В реанимации больной лежит считаные дни, а затем переводится в отделение. В худшем случае — в патологоанатомическое. Очень трудно доказать пациенту, лежащему в реанимации, и его родственникам, что ты — не просто очень хороший, а самый лучший доктор, заслуживающий дополнительной материальной стимуляции. К тому же в отделении от поступления до выписки пациента ведет один врач, а в реанимации врачи ежесуточно сменяются. Дополнительная сложность с точки зрения «ментальной обработки» пациентов.
Но как говорится, умный человек всегда и везде отыщет возможность, а дурак попросту полезет напролом. Сахаров выбрал второй путь. Заступая на дежурство, он начинал громко возмущаться тем лечением, которое проводилось пациентам в предыдущие сутки, и вносил свои изменения, очень важные и нужные. Иначе говоря, давал понять пациентам, что он о них заботится и готов принять благодарность. Разумеется, изменения, вносимые доктором Сахаровым, были не особенно важными. У Ростислава Юрьевича, так звучно звали Сахарова, хватало ума не отменять жизненно важных препаратов и не экспериментировать с их дозировками. Изощрялся он только со второстепенными препаратами.
Многие пациенты ему верили. Сахаров выглядел представительно — лысина, очки, животик, говорил медленно, веско, пересыпая свою речь медицинскими терминами.
