Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2005)
Любя
Новикова Ольга Ильинична — прозаик. Родилась в Кирове, окончила филологический факультет МГУ. Живет в Москве. Автор книг “В. Каверин. Критический очерк” (1986; в соавторстве с Вл. Новиковым), “Женский роман” (1993), “Мужской роман” (2000), “Приключения женственности” (2003), “Четыре Пигмалиона” (2005).
Первые новеллы из цикла “Вымыслы” были опубликованы в “Новом мире”, 2003, № 6.
1
Его разбудил мочевой пузырь. Остро и тревожно.
Не открывая глаз, Евгений бросил обе руки вверх, потянулся... Хрустнуло. В затекших мышцах, как в ветках, разбуженных весенним теплом, забродил жизненный сок.
Много счастья уготовано тем, кто волен на пути...
В полудреме он нащупал и расстегнул вторую пуговицу полушерстяного кителя. Через узкую прореху пролез во внутренний карман. За часами. Крепко зажмурился и тряхнул головой — хотелось окончательно прогнать сон, прежде чем узнавать время. Брегет этот отец даже не подарил, а просто передал ему, младшему сыну, в день окончания университета. Не золотой. Без цепочки, без крышки. Дедовский и точный.
Вовремя проснулся. Можно не спешить. Портфель на месте, зажат спиной. Бумажник с документами не сперли.
— Выспался, красавец? — окликнула знакомая уборщица.
Знакомая? Само собой вышло, что он тут знал уже всех работниц. Простые люди...
Подлезая под скамейку, косматая, неприбранная старуха бережно обогнула его начищенные сапоги (аккуратист!), чтобы не задеть их мокрой тряпкой, ловко накрученной на швабру.
— Беги в уборную, пока там опять все не зассали. Я уж для тебя постаралась — убрала весь срач. — Она разогнулась, провожая взглядом высокого, крепкого усача. Тыльной стороной ладони, красной от хлорки, расплющила слезу. На сына похож. На пропавшего сына. Убит ее Герка или посажен? Никто не говорит. Всплакнула и продолжила свою муравьиную работу.
Уже второй семестр Евгений приноровился ночевать на Курском, если припозднялся. Не отдохнешь, а устанешь, когда на перекладных тащишься на окраину Подольска и, прикорнув, — кажется, всего на мгновенье, — затемно вскакиваешь с продавленной раскладушки, чтобы в парилке или холодрыге первой электрички мчаться обратно, в Москву, безнадежно опаздывая на лекцию. В военной академии это почти преступление, которое ему, штатскому преподавателю основ аэродинамики, пока прощалось.
Пока...
А ведь именно благодаря этой службе удалось год назад вырвать родителей из охваченного раскрестьяниванием Южного Урала. Больше там никого не осталось: в четырнадцатом дед полез в прорубь спасать пьяненького попа, застудился и умер. Через три года забрили старших братьев-погодков. Храбрецов. Первый бой, прямое попадание... Военно-революционная неразбериха, а выкашивала она с разбором — самых сильных.
Успею перекусить...
Приближаясь к буфету, Евгений напрягся. Почуял, что там его ждут. Кто? Замедлил шаг. Сосредоточился. Выудил из брючного кармана папиросу и, разминая ее, отступил в темный закуток. Э-э, нет... Отсюда огонек заметят. Сдержался, не закурил, а только понюхал — вдохнул резкий, отрезвляющий табачный запах.
Какие варианты?
Люди в штатском — первое, что приходит на ум испуганному кролику, которым к маю тридцать восьмого хоть на миг побывал каждый взрослый, независимо от сословия. Он, конечно, тоже. Неприятное состояние. Но неудобство — не главное. Скучно ему становилось от своей трусости. С детства скучно, когда страх — это всего лишь природный инстинкт, предупреждающий о физической опасности. Мигом научился его преодолевать.
Легко!
Плавал как рыба, знал все пороги, воронки и отмели на реке Урал.
Горы его манили. Горы, которые начинались в двух километрах от их пятистенка. Мог и неделю бродить летом от вершины к вершине, как зверь, добывая себе пищу. Тут был парадокс: горы оказывались не там, где он сидел, разложив костер, а дальше. Вершины отодвигались. Увидеть — можно, попасть — нельзя.
Нельзя?! Как так?!
Побунтовал, но смирился. И впредь не тратил эмоций на то, над чем не властен. Помудрел.
Если драка неизбежна, то, отвлекая внимание словами — шепот лучше крика, — соображал, как отключить предводителя нападающих. Перемещался в самую выгодную для себя позицию... Пара побед — и уже только пришлые, по неведению, задирали его.
Знание восточных приемов борьбы пригождалось все реже, чего не скажешь про восточные приемы любви, освоенные сперва только из юношеского любопытства...
Конечно, там, в буфете, женщина... Евгений спрятал улыбку в свои отпущенные для солидности усы — чтобы отличаться от гладковыбритых курсантов, — поджег беломорину, глубоко затянулся и вошел в гул и духоту. Хладнокровно, совсем без волнения огляделся — которая? Женщин он не боялся никогда.
Знакомый профиль увидел сразу.
Она не следила за входом. Отрешенно рассматривала стену, неровно размалеванную грязно-голубой масляной краской. Обе ухоженные руки на виду: в ладошке правой лежит острый подбородок, а пальцы левой обнимают граненый стакан с чаем. Губы тронуты розовой помадой, в тон бусам, которые облегают чуть полноватую шею. Не разглядывал — вспоминал. С тех пор как он подарил ей эти коралловые бочонки, нанизанные на леску, ни разу не видел ее без них.
Не торопясь, нарочито медленно Евгений зашагал не к ней, а в сторону прилавка. Встал в длинную очередь, поболтал с буфетчицей, выжидая, не окликнет ли его царственная дама.
Нет.
А не могла не заметить.
Евгений подошел к ней со спины.
— Не за мной ли пришли? — игриво наклонился он к маленькому уху, накрытому крылом черных волос.
Рискованная шутка...
Анна не вздрогнула — знает, ждет. Медленно развернула голову, не убирая руку-подставку, и посмотрела глаза в глаза. Ее распахнутые карие проникли в щелочку его серо-голубых.
— Сын... Снова... Приехала... — отрывисто, но бесслезно сообщила она.
Он не выдержал ее беды — скосил взгляд. Вмиг устыдился своего балагурства. Хотя откуда ему было знать про арест сына? Но незнание не освободило от ответственности.
Суетливо — сам себя не узнал — поставив на стол общепитовскую тарелку с бутербродом, Евгений залпом выпил чуть теплый кофе и только тогда овладел собой.
Анна по-прежнему не сводила с него своих глаз. Поняла, что не от страха, а от стыда так потерялся ее друг?
Он молча накрыл своей широкой лапой крошечную, нежную кисть, беззащитно распластанную на деревянной столешнице. Сжал ее, и она, словно ожившая птица, перевернулась с брюшка на спину и лапками поскреблась о его ладонь. Конечно, все она понимает.
Как ей помочь?
Что он может?
Вопросы, на которые он не знает ответа.
Он, но не она, раз даже здесь разыскала его...
— Когда уезжаете? — Евгений все еще смотрел вбок. Себя не успел проверить. Душа рванулась, а тело?
— Ночью, — ответила Анна.
И он понял: свободен. Его ни к чему не приговаривают. Ну, если так, то... Он снова полез за часами и уже по-мужски, с ясностью известил. Глядя в ее глаза.
— У меня две лекции. После встретимся. — Он помолчал, соображая — где? Пришлось рискнуть: — Значит, через три часа на Большой Садовой?
Кивок, и она уже шествует к двери, и заспанные пассажиры расступаются перед ней.
На ходу доедая бутерброд, Евгений метнулся к телефону-автомату. Черт, монетки нет. Пока разменял, пока дозвонился — квартира-то коммунальная, — пока соседка разбудила приятеля, пока удалось уговорить его освободить помещение на пару часов...
Опоздал на лекцию.
Выговор. Третий. Это чревато...
2
Летний преподавательский отпуск. Сперва надо на Украину, побыть с женой и сыном. Больным. Из-за скитаний по Подмосковью обычная дет-ская простуда годовалого Колюхи перешла в воспаление мозга. Старого участкового врача как раз тогда посадили, а новый, выпускник рабфака и мед-училища, вовремя не распознал болезнь. И кроха, который в девять месяцев был смышленее и крепче двухлетних детей, продолжал физически развиваться еще быстрее, а умственно...
Ранним, нежарким пока утром Евгений выбирался из приземистой беленой хаты на цыпочках, чтобы никого не разбудить, в одних трусах несся к реке — не из-за спешки, а для разминки — и, сбрасывая на ходу сандалии, головой — в воду, обжигающую разгоряченную бегом кожу. Гребки делал мощные, плыл быстро, изо всех сил стараясь прогнать тревогу, которая норовила поселиться не только в мозгу, но и в каждой мышце его сильного тренированного тела.
