Фарид Нагим - Земные одежды
Овик курил и поглядывал на Димку исподлобья, будто чувствовал настоящую причину его прихода.
— Да я, блин, такой здоровяк тут стал, аж бороться хочу…
“Ну и черт с ними! — подумал Димка. — Это природное явление. Что, Коля дурак, чтобы добровольно отказаться от женщины? Что он сам себе назло это делает? Я же не делаю. Значит, у него с рождения такая ошибка природы. Ну и бог с ним. Он же людей не режет по ночам. Я его никогда таким счастливым и правильным не видел”.
Форс-мажор
Ивгешку привезли на мощном джипе с кузовом. За рулем сидел красивый, похожий на итальянца парень в черных очках. Она рассталась с ним равнодушно, кивнула, не поднимая глаз, и все. Это успокоило Димку. Ивгешка гремела подойником и напевала. Заметив на себе его взгляд, насмешливо и простецки подмигнула.
Киношники расположились шумным лагерем в Первом леске, снимали на барханах. Василий Кандауров и Коля встречались с продюсерами, заключили договор и намеревались слупить денег за аренду колхозных земель.
Димка заметил, что Ивгешка стала веселее, легче. “Кинематографическое” событие внесло хоть что-то новое в скучную деревенскую жизнь. И он вдруг понял, что ее необходимо увлечь какой-то общественно-полезной работой. Элементарно! А он угрюмится и ревнует, напрягает ее. Эта мысль вдохновила его, согрела и осветила все вокруг новым радостным сиянием.
Съемки закончились через неделю. Вместе с палатками, джипами и камерами исчезла Ивгешка. Она не ночевала дома. Не появилась и на следующий день. Димка не мог поверить в ее бегство, он, как это полагается, узнал обо всем последним. Друзья молчали и прятали глаза. И лишь тогда убедился окончательно, когда увидел, что исчезли все ее накопления за аренду квартиры в Оренбурге.
Лил дождь. Димка, словно мертвый, лежал на кровати в обуви.
— А красные это кто? — спросил Васянка, глядя на людей, бегающих в телевизоре. Димка равнодушно уставился в экран.
— Испанцы, Вась.
— А они добрые?
— Добрые, Вась.
— Я за красных болею, они наши.
Димка некоторое время наблюдал за матчем, а потом уснул. Проснулся в тишине. Сашенька сидела на подоконнике и смотрела в окно, ожидая, когда вернется мама. Она пальчиком пыталась остановить капли, извилисто стекающие с той стороны стекла. Повернулась и с взрослой печалью посмотрела на отца, а потом прижала лоб к холодной доске. Димка встал — Сашенька вся полыхала.
В районной больнице у нее обнаружили глубокие хрипы в левом легком. Димка лежал вместе с нею в женской палате. Он знал, что заболела она от печали и тоски по исчезнувшей маме. Приехали с продуктами Антонина и Альбина. Антонина осталась с ребенком вместо Димки. А он с тяжелейшей душой поехал в Оренбург.
Дверь распахнулась с первого звонка. Ивгешка разительно изменилась — коротко остриженная, накрашенная, в современной одежде. И по тому, с какой резкостью радость ожидания на ее лице сменилась гадливостью и отвращением, понял, что ждала она не его. Она сейчас удивительно походила на свою мать — такая же красивая и такая же недобрая. Это была несчастливая для Димки квартира. Сказать надо было так много, что он задохнулся и просто встал на колени.
— Ну вот, — она брезгливо сморщилась. — Давай, заплачь еще!
— Ивгешка, что случилось? — умоляюще потряс он руками. — Ты что нас бросила?!
— Вы не вещи, чтоб вас бросать!
— Ивгешка! — Димка потянулся к ней, чтобы обнять ее, прижаться к ней и все забыть, как страшный сон.
— Не подходи ко мне! — она отпрянула к окну.
— Ивгешка, ты еще совсем молодая! Ты еще и не жила путем. Я все пойму, все прощу…
— Прощу?! Это я тебя должна простить!
— За что? Я не понимаю, объясни, что я тебе сделал такого?
— В том-то и дело, что ничего! Не подходи ко мне, старый урод!
— Я старый урод!?
— Да! Ты! Старый урод! Ты меня изнасиловал!
— Ну, скажешь тоже! — Димка усмехнулся.
— Ничего смешного. Я всего лишь петтингом хотела заняться. А ты раз и оприходовал, как бабу!
— Ах да, я же еще пятнадцать тысяч долларов должен тебе!
— Оставь их себе. Мне другие заплатят.
— Какие могут быть другие?! У тебя есть дочь! Она ждала тебя, смотрела в окно.
— Не шантажируй, ты ничего не добьешься.
Димка явно слышал слова и интонацию другого человека, чужака.
— Ивгешка, тебя загипнотизировали, что ли?
— Я устроюсь и заберу у тебя дочь!
— Где ты устроишься? Кому и что ты хочешь доказать?!
— Я продаю эту квартиру и уезжаю в Москву, навсегда, жить, понял!
— Это ужас какой-то! — Димка так и сел.
Внешне Ивгешка особо не изменилась, и это больше всего поражало — та же самая родная женщина, говорила с ним, как с чужим человеком. Он полюбил ее душу, познал устройство, и все интимные особенности ее тела, а она не подпускала его к себе, выкрикивая чужие, манерные слова. Снова завис над ними этот страшный, непрошибаемый бык, отнимающий у Димки любимого ребенка.
— Ты пропадешь без нас, Ивгешка.
— Я?! Да я в Париже буду жить.
— Какая же ты, все-таки, еще молодая и глупая, Ивгешка!
— Фу! Ты меня достал! Все кончено между нами! Досвидос!
— Не понимаю, так не бывает… Милая моя, — Димка снова потянулся к ней.
— Не переходи эту черту! — она отчертила между ними носком тапка.
Димка даже усмехнулся детскости ее поведения и вдруг рассвирепел.
— Ах ты, сучка такая! Сейчас свяжу тебя и увезу домой! — он в ярости кинулся на нее, но она успела ударить его чем-то тяжелым по голове. Не удержав равновесия, он завалился на вешалку, сверху попадала одежда, шарфы, шапки. Дверь так хлопнула о косяк, что еще с минуту сыпалась штукатурка. В глазу щипало, потом что-то горячее и соленое протекло по губам.
— Что же делать?! Что же делать?! — Димка метался по квартире, выходил на балкон, бродил по двору. Обнаружил на трюмо записку, которую, видимо, оставляли в двери. “Жека! Вечером идем в боулинг. P.S. Напомни купить тебе мобилу”, — Димка с ужасом и неверием пялился на почерк пошлого человека, подкупившего его жену. Он будто специально изводил Димку отвратительным, фамильярным именем — Жека.
Полночи просидел, глядя в стену, постепенно перед его взором проявились мелкие фантики с детскими лицами Сергея Бодрова, Леонардо Ди Каприо, Бритни Спирс, Натальи Орейро, и он догадался, что сидит за Ивгешкиным школьным столом, за столом подростка, с которым прожил два года, но так и не понял. Просто жил, как с женщиной, а во внутренний мир не проник. Неужели она любила этого губошлепого, долговязого и совсем не бойцовского Бодрова? Он был добрым, “правильным”, ей нравились его светлые глаза. Ведь он точно не брюнет. С какого-то времени, наверное, у женщин включаются инстинкты, и тогда примерные отличницы и тихони превращаются в развратниц, безоглядно влюбляются в преступников и проходимцев, только потому, что они “брюнеты” или “блондины” и губят свою судьбу случайным всплеском гормонов.
Ивгешки не было всю ночь. Утром Димка увидел свое лицо в зеркале, бледное, осунувшееся, с засохшими потеками крови.
Не появилась она и к обеду. Где-то шляется сумасбродная, не нагулявшаяся дура! Завистливый и загребущий мир зла, походя, отнял у него любимую женщину. Димка написал ей записку, порвал и снова сел писать, тупо глядя в ничего не значащие, бессильные слова.
За ним приехали Кандауров с женой, увезли его почти силой. Они рассуждали о земных проблемах, невыносимо пустяковых, и чувствовалось, что смысл разговора не важен для них, их объединяло это влюбленное пение.
Пустым взором смотрел Димка на тучные колхозные поля. А потом попросил высадить его, обещая, что дойдет домой пешком.
Рожь стояла по пояс. Спицы стеблей гнулись под тяжелым, остистым колосом. Кажется, прыгни и полетишь в сухую, желтую пропасть. А приглядишься и видишь серую землю и серую птичку, бегущую меж стволов. Димка глубоко вздохнул, опустил руки, повернул их ладонями вперед и шагнул в шерстистую нежность поля. Набухшие, затвердевшие колосья скользили по рукам.
Утрата
Его разбудил Васянка. Димка не мог понять, сколько же он проспал. Оторопело и обиженно смотрел на мальчика.
— Что?
— Дядя Овик повесился, вот что!
Димка одевался, в груди что-то вздрагивало и хлюпало, он словно бы хныкал от ужаса.
— И с дядей Колей что-то не то, короче…
Шел, ничего не видя и не слыша, все повторял про себя: “Коля, брат! Я тебя не виню, не осуждаю, никто ни в чем тебя не винит и не осуждает. Люби, кого хочешь, в рамках правового поля, это твое дело. Но только живи, твою мать!”
— Коля! — твердо сказал Димка, вступив в комнату.
Он сидел пьяный за столом, в руке стакан, волосы распущены, как у женщины.
— Митяй! Молчи, пси батак! Это бог дал мне эту любовь. Я за ней сюда тысячи километров ехал. А вы все убили его… На хера, ребята?! Что он вам сделал, этот мальчишка? — Коля протянул руку, шаря по воздуху. — Митяй, ты где?
— Вот же, Коль, перед тобой!
