Михаил Белозеров - Река на север
— А разве дело не закрыто? — спросил он.
— Возможно... — И голос ее приобрел бархатистость, от которой в былые времена мужчины теряли головы. — Возможно, вас призовут свидетелем...
Впервые за многие годы она оказалась в центре внимания и всячески подчеркивала это.
— Если меня прежде самого не заберут, — пошутил он.
— В наше время все возможно, — согласилась она, стряхивая пепел на коврик перед дверью, — но я вас вызволю, взорву все эти чертовы тюрьмы. — И засмеялась театрально, словно с подмостков. — А вы, в свою очередь, не доставляйте им такого удовольствия.
— Постараюсь... — Он отступал спиной вверх по лестнице.
— Ну так не забудьте. — Она сверкнула улыбкой, в которой было больше старушечьего одиночества, чем надежды, и проводила грустным взглядом.
В последний раз она оказалась на высоте, когда ее умалишенная соседка с воплем кинулась во дворе на Веру Даниловну и, намотав на руку волосы, принялась таскать приятельницу, с которой они до этого мирно судачили на лавочке, по земле.
В пылу помешательства она успела опрокинуть две лавочки и разогнать собравшихся зрителей, когда на сцену явилась Дина Сергеевна.
— Катя, брось ее! — приказала она. — Мы ее вместе убьем. Вот тем камнем. — И указала на валун, который зимой служил детворе горкой.
Всю нерастраченную энергию сумасшедшая Катя потратила на валун. Вера Даниловна благополучно ретировалась домой, а спецмедмашина прибыла вслед за полицией, которая усмотрела в действиях Дины Сергеевны подстрекательство к убийству.
— У соседки кран сломался... — объяснил он Саскии.
Как все истерички, часто была довольна собой без всякой видимой причины — временами же гордилась собственной невозмутимостью и хладнокровием, умением не бояться крови, тараканов и полового воздержания.
— Я очень рада. — Уронила фразу, как гирю на ногу, даже не подняв лица. Щелкая семечки, читала "постельные" объявления на последней странице местной газеты, откуда в основном черпала сведения о жизни. Пока брал из стола инструмент, чувствовал налитую враждебностью немоту. Выбрался из кухни, подталкиваемый взглядом. Выполз, обливаясь потом, обессиленный, как после трех раундов. Сбегая вниз и перепрыгивая через кучу — мухи взвились роем, — вспоминал, в чем же провинился? Конечно, Изюминка-Ю. Впрочем, ей ли его упрекать? Подумал, что у нее просто экзальтированный период ссоры.
В легкой прострации отыскал под мойкой крышку стояка, чтобы закрутить вентиль, снял кран и поменял прокладку. В лучах света из окна соседней комнаты поблескивала бронзовая фигурная ручка и плавали пылинки. Наклоняясь, чтобы открыть вентиль, боковым зрением в проеме двери отчетливо различил мужскую фигуру: лицо, устремленное на него, и руки, сложенные перед собой на ручке резной трости.
Когда повернулся, пылинки все так же спокойно плавали в радужном воздухе, на бронзовых ручках двери играли блики, подтверждая идею эйдетизма, но старик пропал.
— Где ваш брат? — вспомнил он.
Ему сразу стало не по себе. Он даже забыл о клериканском борще.
— Вы ведь, наверное, не знаете, а он был разведчиком... Да... — Казалось, Вера Даниловна отвлеклась от его манипуляций с краном на одно-единственное мгновение. — В эту самую... в войну... — У нее была правильная, внятная речь для ее возраста.
— Каким разведчиком? — тупо спросил он, косясь на проем двери.
— Этим самым... иностранным. А вы не знали? — она удивилась.
Теперь на него смотрели влажные светлые глаза. Она, извиняясь, улыбнулась, словно просила прощение за немощность и неумение уследить за его действиями с краном.
— Нет, — ответил он и вспомнил, что старик всегда шествовал по двору прямо, целеустремленно и никогда не глядел по сторонам.
— А он почему-то имел вас в виду. — Теперь она снова все свое внимание сосредоточила на раковине. Протянула руку и удостоверилась в отсутствии капель. Обрадовалась: — Спать не дает, я ведь еще хорошо слышу...
Он с трудом отвлекся от двери и внимательно посмотрел на нее. У нее были ровные фарфоровые зубы и бескровное лицо.
Она протягивала монету.
— Спасибо, — сказал он и снова уставился на дверь. Желтый кружок металла сам по себе вращался в пальцах.
— Я вам сейчас что-то покажу...
— Стоит ли?.. — спросил он почему-то шепотом, как шестиклассник, чувствуя жуткое любопытство.
— Внуки... — Казалось, она одним движением скользнула туда, где только что стоял ее брат. Ей явно хотелось удивить Иванова. Он так и остался у мойки, пока она, потревожив пылинки, копалась в ящике стола. — Внуки все равно разорят. Кому это надо?! Накануне Инна разбила гитару... — Она замолчала, а он испугался, что она забыла, о чем надо говорить, — ...о Сашу, — коротко хихикнула, бросив на него веселый взгляд. — "Ты над нами издеваешься!" — кричит она мне. А я над ними издеваюсь, пожалуй, лишь тем, что долго живу. — Теперь она вещала в раскрытую тумбу стола.
— Странные у вас внуки, — согласился Иванов, не решаясь перешагнуть порог комнаты.
— Ты ж, наверное, не знал? — спросила она, меняя тон. — И я не знала. Он был скрытным. Одним словом, тяжелым человеком...
Слабый голос еле достигал его слуха. Все равно придется подойти. Отсюда она выглядела как прошлогодняя трава, запорошенная снегом. Волосы аккуратным пушком лежали на черепе.
— Не знал, — согласился он.
И тут же припомнил, что недели две назад слышал марш Шопена, и все понял. Тогда покорность тарелок совпадала с ее нынешними движениями головы на тщедушной шее. Он сделал два осторожных шага и заглянул. Обои в углах дверного проема, протертые до известки ее пальцами, а в углу стояло старинное пианино, заваленное книгами и журналами. Она тихо шелестела страницами на диване. Он все боялся, что старик появится снова.
— Вот, смотри, — артритные пальцы легли поверх фотографий.
Отвлекся и увидел.
— Это он. Не спрашивайте, какое у него звание, все равно не знаю. Проштрафился перед самым главным начальником. Не помню, перед кем уж, но проштрафился, поэтому и оказался здесь, в безвестности.
Военный в звании капитана. Фото было сделано после сорок третьего, потому что у военного на плечах блестели погоны. Широкие скулы и светлые пристальные глаза.
— Почему вы раньше ничего не говорили? — спросил он.
С этим человеком было трудно разговаривать. Он вспомнил окончательно. Старик, до последних дней сохранивший прямую спину и бодрую молчаливую походку. Из всех наград носил одну — французский крест за Парижа.
— Трубка не любит болтунов, — говорил он, расставаясь на секунду с "данхиллом". — Здравствуйте, молодой человек.
Два слона и три секвойи в придачу. Курительная трубка — единственная ценность старого разведчика. Зауважал Иванова после того, как он его раскусил. Вместо старости от него пахло дорогим табаком. На быстрое откровение он не удосужился до самой смерти, не подозревая, что его сосед просто начитался Сименона и о трубке спросил наобум. Но оказалось, что трубка действительно подарена ему великим детективщиком. Это выяснилось из бумаг. Франция стала его второй родиной. Там он скрывался от всех, кого он интересовал. Но кого не опьянила победа? И он сделал ошибку, вернувшись.
— Он с меня слово взял. Это я для тебя нарушила. — Старушка снова улыбнулась. Пушок на ее голове встрепенулся свежим порывом воздуха из форточки. На прошлой неделе она просила его снять шторы. Он забыл. Намеренно.
— Спасибо, — ответил он.
Ему было совестно.
— Ничего, ничего. — Она стояла, как истукан, забывший, что надо делать. Показала свои искусственные зубы. Лицо озарилось улыбкой. — Ведь я ему завидую, — произнесла она вдруг так же, как минуту назад о нерадивых внуках, — заговорщически и вполне осознавая происходящее.
— В чем? — спросил он и тут же устыдился вопроса.
— Легкой смерти, — ответила она, — во сне...
Ее интересовало то, что когда-нибудь заинтересует и его.
— А... — протянул он.
Завидовать действительно было чему.
— Я тебе так скажу. — Она доверительно потянулась к нему, как, наверное, всю жизнь тянулась к внукам. — Он ведь никому ничего не рассказывал. Даже сыну...
— А где же сын? — спросил он.
— Не знаю, — простодушно ответила она. — Пропал. Я хочу взять грех на душу...
Он испугался за нее и чуть не спросил: "Зачем?"
— Я тебе дам его архив. Я думаю, тебе бы он согласился... Может, вы что-нибудь себе подберете для работ. Жалко сжигать.
— Спасибо, — сказал он и покосился на дверь — старик явно не возражал.
Он поднялся. Она проводила следом, швыркая тапочками по пыльным дорожкам. По прежнему аппетитно пахло клериканским борщом. Иванов почувствовал, как от голода у него свело желудок.
— Ну вы там... — сказала она, придерживая дверь.
— Да... — отозвался он вежливо.
