Сильви Жермен - Книга ночей
Она ждала повторения сна, но он не пришел ни следующей ночью, ни другими. Он привиделся ей только спустя неделю и с того времени повторялся каждую пятницу. Она никому не поверила тайну этого волшебного сновидения, и ни одна живая душа не догадывалась о том, что она стала инструментом дивного, величественного гимна.
Был день стирки. Эльминта-Преображение Господне-Мария полоскала белье в большом дымящемся корыте возле хлева, в уголке двора. Золотая Ночь-Волчья Пасть собирался в поле; проходя мимо девушки, он остановился, привлеченный се гибкими движениями, в которых чудилось что-то змеиное, — вероятно, из-за ее длинных узких рук. Внезапно она выхватила из корыта и отбросила к стене хлева узелочек с синькой, которой освежала белизну простынь, и этот жест тоже напомнил ему мгновенный выпад змеиного тела. На стене расплылся ярко-голубой шлепок, и это лазурное пятно вдруг ослепило Виктора-Фландрена. Шагнув к служанке, он встал прямо перед ней, по другую сторону корыта.
«Голубая Кровь!» — позвал он. Девушка разогнулась, вынула из корыта красные распаренные руки и отерла рукавом взмокший лоб. «Да?»— откликнулась она. Золотая Ночь-Волчья Пасть старался поймать ее взгляд, но густой пар, валивший из корыта, полностью скрывал ее лицо. «Голубая Кровь, — повторил он. — Хочешь выйти за меня?» Девушка подняла мокрые руки к вискам, слегка откинула назад голову, потом вновь занялась стиркой. Голубая жилка на ее виске поблескивала таинственно и маняще. «Как хотите», — ответила она, продолжая тереть белье. «Ну, а ты сама, — настаивал Виктор-Фландрен, — ты-то хочешь?» — «Не знаю», — просто сказала она, не отрываясь от работы. И повторила, отрешенно и бесстрастно, глядя в пустоту: «Не знаю я… не знаю».
4Золотая Ночь-Волчья Пасть и не подумал углубляться в чувства служанки. Голубая звезда на стене так потрясла его воображение, что он вмиг решил жениться на девушке — и женился. «Берегитесь! — предупредила его Матильда, которую новый брак отца уязвил до глубины души. — Эта, с ее лягушачьей мордой, народит вам головастиков!»
Но Виктор-Фландрен открыл тайну Эльминты-Преображение Господне-Марии. Он услышал песнь, словно прилив поднимавшуюся в теле его жены; увидел, как таинственные голоса заставляют вздыматься ее груди и волнами пробегают по животу, по рукам и ногам; как колышется, подобно морской водоросли, голубая жилка на виске; как расширяются и чернеют, будто пара затмений, её зрачки. Он ощутил гладкую, непривычно голую кожу, которая скользила, почти струилась у него под пальцами. Он погрузился в темные бездны ее чрева и уст и дал себя увлечь бурному потоку волшебного гимна. И гимн этот также пронизал все его существо, населив тело своими фантастическими отголосками, заполнив вены кровью, бурлящей, как раскаленная лава. И когда он изнемогал в урагане наслаждения, опаляющего чресла, выгибающего судорогой спину, изо рта его исторгался хриплый победный вопль.
Голубая Кровь любила слушать этот вопль; она любила его даже больше, чем волшебную песнь собственного тела; он отдавался в ней громовым эхо, от него вся плоть ее неистово содрогалась, подобно вспугнутым совам в вольере замка Кармен. В такие мгновения внешний мир нежданно расцветал оазисами посреди той пустыни, куда она скрылась от него, и вновь к ней возвращалась память о прежней жизни. Она научилась любить Золотую Ночь-Волчью Пасть, она даже привязалась к ферме и к некоторым из ее обитателей. Но самую большую нежность пробуждал в ней Бенуа-Кентен. Лишь ему одному поверила она тайну своей песни, а мальчик, в свой черед, рассказал ей о таинственном младшем братике, заключенном в его горбу. «Вот увидишь, — говорила она ему, — наступит день, когда твой маленький братец тоже начнет петь. И ты станешь самым счастливым мальчиком на свете! Люди сойдутся отовсюду, чтобы послушать твою песню, и будут плакать, слушая ее, такую чудесную, такую сладкую, и все пожалеют, что у них нет такого горба, как у тебя».
«Лягушачьи» предостережения Матильды не оправдались. Эльминта-Преображение Господне-Мария родила отнюдь не головастиков, а двоих сыновей, отличавшихся лишь той особенностью, которую все дети Пеньеля наследовали от отца. И жизнь на Верхней Ферме начала понемногу входить в прежнюю, довоенную колею. Земля медленно, но верно оправлялась от истощения и ран, нанесенных оккупацией, множились стада, созревала пшеница, поднимались из руин дома, и Золотая Ночь-Волчья Пасть даже возобновил сеансы волшебного фонаря на чердаке.
Одна лишь Проклятая Невеста по-прежнему жила вне времени и ежедневно влачила за собою через всю округу свое безумие и свои юбки, чтобы взглянуть на пятичасовой поезд, несущийся сквозь поля к тому волшебному городу, где ее ожидала свадебная ночь. Время проходило для нее только с изношенными юбками: каждый год одна из них распадалась на грязные лоскутья.
К тому времени, как младшие Пеньели, Тадэ и Батист, подросли и начали ходить в школу Монлеруа, Виолетта-Онорина решила, что уже настал срок откликнуться на призыв, властно звучавший в ее душе с самого детства. Ни гнев отца, ни слезы Жана-Франсуа-Железного Штыря не отвратили ее от намерения уйти туда, где, она твердо знала, ее ждали. И в семнадцать лет она отправилась в Кармель, вместе с сестрой, которая предпочла монастырское заточение разлуке с нею. «Ты была моей маленькой королевой, моим счастьем, — со слезами причитал Жан-Франсуа, — что ж мне теперь без тебя делать? Кто меня пожалеет, кто утешит?» Виолетта-Онорина подарила старику пару прирученных ею горлиц, и он соорудил для них огромную клетку, занявшую чуть ли не половину его сарайчика.
Эльминта-Преображение Господне-Мария проснулась нынче утром в сильном смятении. Картина солнечного затмения, каждую пятницу открывавшего ее великий сон, странным образом исказилась. Черный диск вдруг покатился вниз, освободив светило, но не солнце показалось из-за него, а черно-лиловая роза, и торжественную песнь разбил пронзительный вой рогов и труб.
Этот неожиданный образ внушил ей страстную любовь к розам, и она принялась увлеченно выращивать эти цветы. Отгородив себе деревянным палисадом клочок земли за амбарами, она многие месяцы обрабатывала его, засеивая всеми, какие смогла раздобыть, сортами роз. В первое же цветение участок затопило целое море цветов; здесь были и ползучие розы, и розовые кусты с огромными цветками, и карликовые розы, и розы-великанши на высоченных стеблях. Потом она занялась прививками и скрещиванием видов, стараясь усовершенствовать форму, размеры и цвет бутонов и цветков. Самой красивой среди всех оказалась плакучая роза, выведенная путем прививки ползучей розы с гибкими стеблями к стволу куста шиповника. Однако ее заботила не столько форма, сколько цвет, вот почему оттенки всех ее роз сводились к одному-единственному — лиловато-черному, — хотя до идеала было еще далеко. Только в ее сновидении роза отличалась именно таким цветом.
Иногда в этот уголок сада наведывалась Проклятая Невеста. Присев на корточки, она бережно разглаживала остатки истлевших белых юбок и окидывала своим навечно застывшим первоянварским взглядом 1920 года темное благоуханное великолепие цветов. «Ты мне подаришь розы на мою свадьбу?» — всякий раз просила она Эльминту-Преображение Господне-Марию, которая вместо ответа вручала ей целую охапку роз. И Марго принималась разбирать букет, порой отрывая и кладя в рот несколько лепестков, которые потом долго жевала с мечтательным видом.
Все дети высыпали из дома, заслышав тарахтение мотора и протяжный гудок. Они увидели черный автомобиль, который на большой скорости поднимался к ферме, и оторвались от ворот лишь тогда, когда он, вздымая тучи пыли, въехал во двор. Габриэль и Микаэль подбежали к нему, зачарованные видом этого огромного приземистого чудища в черной лакированной броне, дышащего бензиновой вонью, и долго оглаживали бока машины, не обращая ни малейшего внимания на человека, который из нее вышел. Прибывший бросил на кишевшую вокруг детвору тусклый холодный взгляд. На нем был светлый костюм, соломенное канотье и бледно-серые замшевые перчатки, которые он нервно дергал, пытаясь стащить с рук. «Это здесь ферма Виктора-Фландрена Пеньеля?» — спросил он наконец, не обращаясь ни к кому в отдельности. «Да, здесь, вот он я», — ответил сам Виктор-Фландрен, выходя навстречу гостю. «Рад снова увидеть вас, — сказал тот, протягивая ему руку. — Я проезжал мимо и решил по пути завернуть к вам».
Эльминта-Преображение Господне-Мария, работавшая в своем садике за амбарами, мгновенно узнала этот голос и одним рывком вскочила на ноги среди розовых кустов, которые подстригала в эту минуту. Она поднялась так резко, что разодрала шипами запястье. Ей был знаком не только этот голос, она вспомнила даже слова — некоторые из слов. «Рад тебя видеть, — сказал он тогда, подходя к ней. — Ты не хочешь прогуляться?» И, не дожидаясь ответа, тихонько увлек ее за собой к вольеру с сипухами. Обогнув клетки, он усадил девушку на траву и объявил, гладя ей волосы: «Если ты будешь умницей, послушной девочкой, я покажу тебе ее комнату. Тебе ведь хочется увидеть комнату Адольфины?» Но она не в силах была ответить, выдавить из себя хоть один звук, с ужасом чувствуя, как пальцы мужчины погружаются в ее волосы, заползают в вырез платья и щекочут грудь. «Знаешь, — глухо произнес он, — а ты похожа на нее… У нее были такие же волосы, густые, темные и волнистые, с рыжеватым отливом, совсем, как у тебя… да-да, ты похожа на нее, я это давно заметил…» Сипухи за ее спиной испускали свои гортанные пронзительные крики.
