Антон Соловьев - Lubvi.NET
— Мне иногда кажется, что нет никакой справедливости. Или есть, но мы ее неправильно понимаем. Наша цивилизация построена на лжи, ложь ее фундамент. Наши отношения даже с близкими людьми построены на принципе «ты мне, я тебе». Ты мне помог — и я тебе помогу, ты меня кинул — я тебя еще круче кину. «Не завидуй грешнику, ибо не знаешь его судьбы». Так, кажется, в Библии написано. Я не знаю, что случится с вашим начальником через год, через два. Может быть, он подсядет на наркоту. Может быть, его застрелят в подъезде собственного дома или посадят в тюрьму. А тот мужик мирно себе доживет в малогабаритной квартире свою жалкую жизнь. Может быть, сопьется, а может быть, найдет какую-нибудь дуру, которая будет стирать его вонючие трусы и ощущать запах пивного перегара на лице, когда он всей тяжестью грузного тела навалится на нее и будет пыхтеть. В том-то и смысл, что этот мой гипотетический знакомый стал бы еще хуже, если бы ему дали власть и деньги, которые имеет ваш директор. Кстати, вы не можете быть абсолютно уверенной в том, что ваш директор уже был мерзавцем до того момента, как он обрел деньги и власть. Может быть, создавая свой бизнес, он мечтал о счастье жены и дочери? Бог дал ему шанс. Да, он стал богатым, он смог обеспечить жену и дочку, но каким стал он сам? Поэтому я считаю, что шанс дается только достойным, кто хотя бы теоретически может остаться хорошим человеком, получив материальные блага и обретя власть над людьми. Но это, увы, редко случается.
— Вы очень умный человек, Андрей. Не зря ведь вы написали книгу в двадцать лет. Вы очень умный, но при этом циничный и злой человек. Злой в правильном понимании этого слова. Это самая злость, ярость, rage, если хотите, не даст вам спиться, сторчаться, не позволит вам деградировать, стать человеком из толпы. Вернее, она создаст для вас достаточно правдоподобную иллюзию того, что вы не один человек из толпы, хотя мы все на самом деле всего лишь часть столпы, только сами этого не понимаем. Думаете, нас так мало? Умных образованных людей, которые не нужны никому. Ни этой стране, ни этому городу, ни какому-то другому человеку, близкому нам по духу. Цену за понимание реалий этого мира мы все платим одну и ту же.
— Одиночество.
— Да, Андрей. Именно так. Официант, еще кофе, пожалуйста!
— Тогда ответьте мне на один вопрос. Нет, на два вопроса. Сначала…. — Я задумался. — Сначала скажите мне, почему вы в первом же письме оставили телефон?
— Это простой вопрос, это совсем простой вопрос. У вас в письме были стихи.
— Стихи? — Я удивленно посмотрел на Галю.
— Ну да, стихи.
— Какие еще стихи?
— Рубаи Омара Хайяма.
— Ах, это! — Я облегченно рассмеялся. — Это называется автоматической подписью. Знаете, чтобы каждый раз не писать «С уважением, Андрей», ты забиваешь это в программу, и она автоматически ставит эту подпись под каждым письмом.
— А зачем стихи?
— Это девиз, слоган, если хотите.
— «Мы пешки лишь, а опытный игрок — не кто иной, как беспощадный рок»?
— «Он нами движет ради развлеченья и в ящик нас смахнет, когда настанет срок», — закончил я.
— А мне никогда не приходило ответов на анкету со стихами.
— А что обычно пишут?
— Всякую муть пишут, — поморщилась Галя. — «Давай трахнемся!», «Малышка, ты меня возбуждаешь!», «Я представляю тебя и дрочу». Однажды даже написала какая-то женщина лет сорока с лишним, предложила заняться сексом с «игрушками».
— А вы?
— А что я? Я отвечаю только на письма, в которых человек коротко сообщает о себе и предлагает в ближайшее время встретиться.
— Логично. А эти секс-маньяки, которую занимаются самоудовлетворением, читая вашу анкету? Почему бы с ними ради интереса не встретиться?
— Боюсь, что в связи с этим у меня могут возникнуть неприятности. С высокой долей вероятности — они несовершеннолетние. Или им меньше двадцати. Ну, а если такое пишет взрослый человек, то он скорее напоминает вашего знакомого, который курит в лифте.
— Что ж. Логично. А чего вы ждали от этой встречи?
— Чего угодно, только не такого разговора. Чего угодно. Официант, счет!
Я не позволил Галине расплатиться за кофе. Все эти феминистические штучки пусть останутся американкам, которые в букете цветов уже видят завуалированную попытку склонить к сексу. Страшно подумать! Целая нация, судя по их фильмам, помешанная на сексе и при этом создающая иллюзию пуританской страны!
Расплатиться я Галине не позволил, как и не позволил бы платить за себя любой другой женщине, с которой я пришел в заведение не на деловую встречу. Потому как женщина в роли делового партнера для меня на это время женщиной перестает быть априори.
Мы вышли из «Шоколадницы» и пошли к запаркованной неподалеку машине Гали. Это оказался новенький «Фольксваген» темно-синего цвета. Машина хорошая, надежная и при этом, по моим меркам, безумно дорогая. Хотя на западе на таких машинах коммерческие директора фирм не ездят.
Мы сели в машину. Галя завела мотор и чуть искоса посмотрела на меня. Я все понял и кивнул ей. Мне тогда подумалось, что да, так будет правильнее, что не ко мне домой, а к ней. У нее, наверное, неплохо обставленная квартира, большая удобная кровать. Но я ошибся. И это был далеко не последний раз, когда я ошибался в намерениях женщины. Даже несмотря на то, что я был магом и как раз по этой части. Те есть по части обольщения женщин.
Район метро Бауманской не похож ни на один другой район Москвы. И я отнюдь не одинок в этом мнении. Одна моя очень хорошая знакомая сказала мне как-то, что здесь она чувствует себя как в Питере. Я помню, мы тогда довольно долго блуждали с ней, ища нужную контору, и сделали огромный крюк с заходом в парк имени Баумана.
При этом мы все время говорили об устройстве больших городов, планировке и старых домах. И нам обоим казалось, что мы то в Питере, то в Нижнем Новгороде. Но намного позже я пришел к мысли, что мы оба были неправы. Этот район Москвы больше похож на западноевропейский город. Невысокие аккуратные дома, на первом этаже небольшой ресторанчик, контора или магазин. Очень тихо, спокойно. Здесь даже не чувствуется вечная московская суета. В этом районе можно бесконечно долго блуждать по лабиринтам небольших улочек и переулков, путаясь в совершенно нелогичной нумерации. Маленькие церквушки в лесах реставрации, пенсионеры на старых табуретках, принесенных прямо из дома, азартно режутся в шахматы или шашки. И не видно ни бомжей, ни пьяни. Нет, это не Питер. Это Австрия, Бельгия. Это моя мечта, мечта, которая, быть может, когда-нибудь осуществится.
Мне так хотелось бы уехать в какой-нибудь тихий европейский город с патриархальными порядками и маленькими магазинчиками. В городок, где все друг друга знают. Я хочу, чтобы мое окно выходило на оживленную улочку, по которой идут опрятно одетые горожане, а около дома стоят старенькие машины 80-х годов.
Мне даже не нужна огромная квартира с множеством комнат. Я уже привык жить один и сам о себе заботиться. Днем бы я работал, изредка наблюдая из окна за неторопливой жизнью городка, а вечерами — гулял бы по городу или сидел в кафе, курил и думал над новым романом.
Языковых проблем у меня бы не возникло: учась на журфаке МГУ, ты либо к государственному экзамену говоришь как носитель языка, либо тебя отчисляют. Ностальгия меня бы точно не мучила. Ностальгировать по московским пробкам, по толпам гастробайтеров, бомжам, хамоватым продавцам в магазинах, вечно ругающимся пассажирам в метро и автобусах? По этому я точно скучать не буду. А что касается общения с людьми, которые мне интересны, то для этого есть интернет.
Каждый раз, когда я оказываюсь в этом районе, я предаюсь этой странной и пока неосуществимой мечте. И в этом, как я подозреваю, замешана некая доля магии. Ведь на этом месте раньше была Немецкая слобода. Торговые люди, приехавшие еще в петровские времена, чтобы нести «диким славянам» цивилизацию, построили здесь свою маленькую Европу, от которой теперь мало что осталось из материальных свидетельств. Однако сам дух, дух Европы еще пока здесь жив, и каждый, кто стремится туда, в тишину и покой патриархальных маленьких городков Германии, Хорватии, Бельгии, Австрии, наверное, чувствует здесь то же самое.
Вы можете упрекать меня в том, что я не люблю Россию, не люблю свой родной город. И вы будете неправы. Потому что Россию и Москву я люблю, иначе я бы не говорил о своем городе, который постепенно превращается в бездушного идола, с такой болью в душе. Я люблю его. И радуюсь за то, что он наконец-то стал чище, ярче, наряднее. Но мне больно за то, что под слоем яркой, красочной обертки в нем умирает душа старой Москвы, по которой бродил Булгаков, о которой, по моему мнению, с гораздо большей любовью, чем о Северной Пальмире, писал Толстой. Я люблю этот город, и мне тошно смотреть, как он превращается в Нью-Йорк, а я хотел бы видеть в нем Прагу или Вену. Ну, или хотя бы ту Москву, которая отпечаталась в памяти десятилетнего ребенка. Без игровых клубов, магазинов «Интим», салонов мобильной связи размеров с пивной ларек и многочисленных забегаловок, из которых отвратительно пахнет прогорклым маслом, на котором жарят чебуреки.
