Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»
– Конечно, – согласился я. – Просто хотелось бы, чтобы журналистика не была второй древнейшей. Тебе заказали, ты написал...
– Митя.
– Что?
– Ты лучше подумай, что было бы, если бы ты не вышел на больничный? Это все пришлось бы писать тебе. Ну, может быть другими словами, но в целом то же самое. А что он должен был сделать? Ему тоже надо на жизнь зарабатывать.
– Бляди тоже зарабатывают на жизнь! – выпалил я, тут же пожалев о сказанном. Лицо у Наташи было такое, как если бы я ее ударил. Между тем, она была абсолютно права: если бы они на меня насели, то не могу сказать, как бы я поступил сам. Мое благородное негодование оказалось возможным исключительно благодаря тому, что по счастливому стечению обстоятельств меня не загнали в угол, не поставили перед необходимостью сделать выбор. По сути, Мукомолец избавил меня от грязной работы.
– Ты знаешь, что ты сейчас должен сделать? – прервала молчание Наташа.
– Что?
– Подготовить хороший очерк. Про какого-то интересного человека, что-то необычное, как ты умеешь. Показать им, что у тебя своя специализация. Что тебя есть за что ценить. С этим Кононовым не получилось, зато с другим получится отлично.
Я кивнул.
– У тебя есть кто-то на примете?
– Один молодой ученый из Новосибирска.
– Кто это?
– А мы его у твоей сестры на дне рождении встретили. Помнишь, в белой рубашке такой, с короткой стрижкой.
– А чем он занимается?
– Исследует разбалансировавшиеся системы.
– Какие системы?
– Типа той, в которой мы живем.
Она смотрела на меня и улыбалась своей виноватой улыбкой, пока дверь нашего кабинета не открылась и в коридор не выпала лохматая голова Лены:
– Митя, тебя к главному просят зайти.
– Иду.
Когда я встал с подоконника, мы оказались с Наташей почти лицом к лицу. С удивлением я увидел как она, не отрывая от меня взгляда, аккуратно сложенными в щепоть пальцами прикоснулась сперва к тому месту, где у меня сходились ключицы, потом к тому, где было сердце, потом к правой стороне груди и потом к солнечному сплетению. Крест вышел приплюснутый, но ясно, что это был крест. Повернувшись, она ушла в кабинет, а я направился к редактору.
Юрий Иванович кивнул, чтобы я сел. Я устроился у края стола, длинного, как бабелевская дорога, с очень ухоженным Юрием Ивановичем на краю.
– Как ранение?
– Проходит.
– А как это тебя угораздило, вообще?
– Поскользнулся, упал.
– Очнулся – гипс, – добавил начальник.
– Закрытый перелом, – закончил я.
Помолчали.
– Ты Римме больничный сдал?
– Сдал.
– Над чем сейчас работаешь?
– Есть пару наметок на очерк о герое производства. Радиоинженере. Корифей в своей области. Ламповые усилители его производства звучат лучше японских транзисторных.
– Это как, из области научной фантастики?
– Я послушал, действительно лучше.
– Думаешь, этот ура-патриотизм тебе сейчас поможет?
– Вы не верите, что наше может быть лучше японского?
Эта фраза его вернула к действительности, хотя косая улыбочка до конца его физиономию так и не оставила.
– Ну пиши, почитаем...
– Я пишу.
– Только не упади еще раз. Смотри под ноги.
– Буду стараться.
– Да, зачем я тебя вызвал... Значит, временно, я подчеркиваю, временно, пойдешь на понижение. Получишь должность учетчика писем. Ставка на 20 рублей меньше, но я думаю, ты эту потерю переживешь. Накатаешь на две заметки больше, я попрошу ребят в “Вечерке” и в “Знамени”, чтобы они тебя почаще пропускали. Осенью Плинтус уезжает в Москву, пойдешь на его место.
– А чем это все вызвано, если не секрет?
– Вадика Мукомольца знаешь?
– Ну, знаю.
– Он давно к нам рвется, но только у меня места для него не было, а тут еще за него походатайствовали.
– Ясно.
Помолчали.
– Так тему с Кононовым вести теперь будет он?
– Не знаю. Ты у своих знакомых спроси.
– Они мне телефон не оставили.
– Ну, тогда жди, когда позвонят.
Я не поверил своим глазам – Юрий Иванович беззвучно засмеялся, потом помахал в воздухе рукой, чтобы я очистил помещение. Когда я уже был у двери, он добавил:
– Митя, ты, главное, не принимай близко к сердцу. Работай спокойно, только помни: мы – партийный орган, а не свободная пресса. Нам ставят задачу, мы выполняем. Это понятно?
Когда я вернулся в кабинет, Наташа сказала:
– Тебе звонила какая-то Лиза, просила, чтобы ты ее срочно нашел.
– Что тебе главный сказал? – спросила Лена.
– Сказал, что переводит на должность учетчика писем. Временно.
– Ничего, Плинтус сейчас уедет в Москву, снова станешь корреспондентом.
Теперь стало ясно, почему мои сожительницы избегали смотреть в мою сторону на летучке.
– Меня другое интересует: я могу тут оставаться или мне какое-то другое место выделят? – спросил я. – Где-то поближе к параше.
– Мукомольца к Жанне посадят. У нее там стол пустой.
Мы еще посидели так молча, потом Наташа сказала:
– Впечатление такое, что тебе сейчас не до работы.
– Отчего же, творческие планы меня просто переполняют, – ответил я.
– Не хотела бы я, конечно, быть на твоем месте, – пожалела меня Лена.
– Напьешься – будешь, – ответил я.
– Ты только не пей сейчас, – сказала Наташа. – От алкоголя будет только хуже. Хочешь, чаю тебе сделаю?
На улице был чудесный день. Теплый, солнечный. Чай в такую погоду пить не хотелось. А выпить я как раз был бы не против.
– Ладно, девочки, – я встал из-за своего стола. – Пойду соберу впечатления для новых произведений.
Я сунул в сумку газету со статьей и пошел к Кащею. Хотелось обсудить эту публикацию с ним. И потом, я хотел действительно написать очерк о нем, о его ламповых усилителях.
Прочитав статью, Кащей стал мять всей пятерней лицо, наконец сказал:
– Вы понимаете, кого они теперь ищут?
– Догадываюсь.
– Этот ваш, как его – Рукомоец, поторопился выполнить задание, поэтому копать глубоко у него просто не было времени. А поскольку нашим неутомимым чекистам надо работать, то, скорей всего, они попросят его копать дальше. И в случае успеха, они найдут сами знаете кого, а потом всех остальных, включая вас.
– Что вы предлагаете?
– Во-первых, забудьте про меня. Никаких очерков о героях производства. У вас явный талант привлекать к себе внимание.
– Спасибо за комплимент.
– Знаете, что бы я сделал на вашем месте?
– Что?
– Я бы взял Лизу и уехал с ней в какой-нибудь Чернигов, в Умань, любой маленький городок, расписался бы с ней там, а оттуда мотанул в Америку. Что вы рот разинули?
– Жениться на ней, это я еще понимаю, но мотануть в Америку? Это как?
– Это очень просто, сейчас дверь снова открыли. Послушайте меня, еще год-два – и народ повалит отсюда валом.
– Насколько я понимаю, уезжают по вызову родственников. Это называется воссоединением семей.
– Ерунда! Половина вызовов липовая. Их там клепают в любой конторе за копейки. Получите вызов от какого-нибудь дяди Бени из Тель-Авива, подадите документы в ОВИР и через полгода будете в Штатах. Решайте быстро. Вызов все равно надо заказать, пройдет время. Может быть два-три месяца.
– Что значит решайте быстро?
Ощущение у меня возникло такое, словно передо мной разошлась земля, и теперь надо было срочно решить прыгать или на другую сторону, или оставаться. Даже дух захватило.
– Я же вам объяснил, – раздраженно сказал Кащей.
– А зачем мне ехать куда-то? Все бросать, зачем?
– А что у вас есть? Усилитель “Бриг”, вертушка “Техникс” и полсотни пластинок на окне чужой комнаты в коммунальной квартире? Или перспективная работа в комсомольской газете?
– Вы просто боитесь, что все это дойдет и до вас.
– Я, безусловно, боюсь, что это дойдет до меня. Причем, через вас. А вы ничего не боитесь?
– А чего мне бояться?
– Нечего, да?
– Я ничего не сделал такого.
– Только помогали укрывать архив с фотопленками, а так ничего. А что будет с Лизой, вам безразлично?
– Ну, пытать же они ее не станут. Скажет, что ничего не знает и все. Чем бы ни занимался Кононов, она к его книжным делам не причастна.
– Если вы только не подскажете им, зачем лазили с ней в опечатанную комнату.
– А зачем мне это подсказывать им?
– Ну, я так понял, что вас из вашей редакции не сегодня-завтра просто выкинут. Что вы тогда будете делать? Кононов, тот мог лопатой махать, а вы на такого не похожи. Так что, если вы еще не расстались со своей мечтой сделать карьеру в журналистике, то самое время пойти к ним с повинной и полным отчетом обо всем, что вы видели и слышали.
– Ладно, пойду, – я встал и уже у дверей сообразил, что сказал двусмысленность. – В смысле домой.
– Я так и понял, – сказал он. – Всех благ.
Часть вторая
Immigrant Song
Глава 22
Вид у моей подруги был аховый. Она сидела на постели, скрестив по-турецки ноги, прижимая к лицу кухонное полотенце, в которое был завернут лед. С полотенца капало, поэтому футболка на ней была мокрой, из-под ткани рельефно выступал сосок.
