Марсель Эме - Ящик незнакомца. Наезжающей камерой
За столом перед папкой с документами сидит Жан-Пьер Донадье. В отверстии суфлерской будки появляется Бордер, суфлер. На сцену из глубины выходит Селестен, и пока он пробирается вперед, перешагивая через провода и доски, Бордер наигрывает на губной гармошке мелодию «Проезжая по Парижу, приложусь к бутылочке…»
СЕЛЕСТЕН (останавливается за креслом). Тук-тук.
ЖАН-ПЬЕР. Входите. А, это ты, Селестен. Здравствуй. Как дела?
СЕЛЕСТЕН. Все в порядке. А ты как? Ты посылал за мной?
ЖАН-ПЬЕР. Да, только подожди минутку. Садись.
БОРДЕР. Жан-Пьер Донадье, красивый хорошо одетый молодой человек, хозяин завода. Селестен — служащий. Его отец работал на заводе вахтером, т. е. оба этих юноши давно знают друг друга. Донадье-отец, сошедший в семейный склеп три года тому назад, захотел когда-то, чтобы Селестен получил такое же образование, что и его собственный сын. К несчастью, Жан-Пьер был всегда среди отстающих, а Селестен — всегда первым учеником, в чем и проявилось его незнание жизни. И потому, когда ему исполнилось четырнадцать лет, господин Донадье взял его на завод. Тридцать тысяч франков в месяц. Родители были в восторге. Сейчас он получает пятьдесят тысяч. Для холостяка, в маленьком городе, недурно.
ЖАН-ПЬЕР. Все, готово. Что-то мы с тобой давненько не виделись. Правда, ты теперь перебрался в корпус Г. К тому же и у меня столько работы… Тебе все-таки получше: гудок прогудел, и ты пошел себе. Ну, да ладно. Как там Эрнестина? Все еще в Париже?
СЕЛЕСТЕН. Где ж ей еще быть. Вообще-то, сестричка моя нечасто пишет.
ЖАН-ПЬЕР. Странная идея — уехать в Париж, чтобы стать программисткой. С таким же успехом она могла бы обучиться этому и у нас на заводе. Ты помнишь, как вы вдвоем приходили по четвергам к нам в сад и мы играли вместе с моей сестрой?
СЕЛЕСТЕН. Помню.
ЖАН-ПЬЕР. Ха-ха! Помню, один раз мы насмеялись… Иоланда сняла с твоей сестры штанишки, а мы все плевали ей между ягодиц.
СЕЛЕСТЕН. Ты плевал ей между ягодиц. Я — нет.
ЖАН-ПЬЕР. Да? Может быть. Во всяком случае забавно было, правда? Тебе, похоже, неприятно?
СЕЛЕСТЕН. Представь себя на моем месте. Допустим, что я пацаном плевал между ягодиц твоей сестре, а сейчас…
ЖАН-ПЬЕР (сухо). Прошу тебя.
БОРДЕР. Это не одно и то же, Селестену следовало бы это понимать.
ЖАН-ПЬЕР. Хочешь знать, зачем я тебя вызвал? Так вот. До меня доносится со всех сторон, что ты прямо какой-то донжуан и промышляешь по всему заводу. Не отпирайся. Меня хорошо информируют. Заметь, что я не собираюсь читать тебе мораль. У меня широкие взгляды, и не мне упрекать тебя, что ты спишь с девчонками с завода. Среди них, кстати, есть очень красивенькие.
СЕЛЕСТЕН. Поскольку я работаю в корпусе Г, у меня нет возможности встречаться с ними.
ЖАН-ПЬЕР. Другими словами, ты охотишься на служащих. Вот тут-то, старина, мне и придется охладить твой пыл. Сейчас девушки из хороших семей все чаще идут работать. Они становятся учительницами, редакторами, секретаршами, Бог знает, кем еще. Все просто, они шагают в ногу с историей. Понимаешь?
СЕЛЕСТЕН. Нет.
ЖАН-ПЬЕР. Не важно. Мой долг — заботиться об этих воспитанных девушках из почтенных семейств и не допускать, чтобы они сами или их семьи могли быть запятнаны. Мне сказали, что ты крутишься вокруг Ольги Кутюрье.
СЕЛЕСТЕН. Тебя ввели в заблуждение. Но даже если б это было правда, я не решился бы причинить ей зло, ибо все знают, что она была твоей любовницей.
БОРДЕР. И снова Селестен попал пальцем в небо. Ему следовало бы понимать, что приличная девушка не теряет в глазах общества, если переспит с молодым предпринимателем. Наоборот.
ЖАН-ПЬЕР. Не забывай, что ты занимаешь на заводе определенное положение. Ты относишься к тем работникам, которые должны служить примером остальным. Не могу понять, с чего это ты так вот стал бегать за юбками. Еще совсем недавно ты писал стихи, даже проспектик опубликовал, как бишь он назывался…
СЕЛЕСТЕН. «Платформа».
ЖАН-ПЬЕР. Что?
СЕЛЕСТЕН. Я говорю, что проспектик тот назывался «Платформа».
ЖАН-ПЬЕР. Вот именно, «Платформа». Кстати говоря, красивое название и точно отвечает тому, что оно должно значить. Почему бы тебе не продолжить это занятие? Все же лучше, чем приставать к девицам. Уверен, что времени на это уходит меньше.
СЕЛЕСТЕН. Ты знаешь, я очень много переписываю заново. К тому же, согласись, это разные вещи.
ЖАН-ПЬЕР. Послушай, Селестен, что я тебе скажу. Благоразумнее всего тебе было бы жениться. Ты вполне можешь найти хорошую девушку…
СЕЛЕСТЕН. Спасибо, но мне пока не хочется.
БОРДЕР. Парень явно что-то скрывает.
ЖАН-ПЬЕР. Разумеется, никто тебя не неволит. Главное… (понизив голос) …главное для меня, чтобы ты не лез к Ольге Кутюрье. И хоть она перестала быть моей любовницей, я не хочу, чтобы она стала твоей. Я говорю тебе это по-свойски, совершенно по-свойски.
В глубине сцены появляется сестра Жан-Пьера, Иоланда. Бордер наигрывает на гармошке «Ах, как я любила мужа своего». Когда она поравнялась с плетеным креслом, Жан-Пьер вздрагивает.
ЖАН-ПЬЕР (взбешенный). Иоланда, прошу тебя, не хлопай дверью. Терпеть этого не могу.
ИОЛАНДА. Тем более стоит хлопать. Смотри-ка, Селестен. Вот так сюрприз. Рада тебя видеть.
СЕЛЕСТЕН. Я тоже. Как поживаешь?
ИОЛАНДА. Очень плохо. Садись. Слышно что-нибудь от твоей сестры? Она по-прежнему в Париже? Все так же работает программисткой? Бедная Эрнестина. Кстати, что это такое — программист?
СЕЛЕСТЕН. Она пробивает специальным устройством дырочки в бумагах.
ИОЛАНДА. Вряд ли это увлекательная работа. Бедняжка. Помнишь, как вы приходили играть с нами с саду по четвергам?
СЕЛЕСТЕН. Так хорошо помню, словно это было вчера. Мама всегда одевала нас в самое лучшее.
ИОЛАНДА. А мы всегда вам пачкали одежду или рвали. Бедная Эрнестина, никогда не забуду, как она в тот день лежала на аллее, я держала ее за ноги, а Жан-Пьер плевал ей между ягодиц. Вы помните это, вы двое?
ЖАН-ПЬЕР. Конечно, помним. Я только что говорил об этом Селестену.
ИОЛАНДА. Ты был омерзителен. (Жан-Пьер дернул головой.) Да, омерзителен. А меня, когда я смотрела на этого мерзавца, который все плевал и плевал, меня как будто бы било током. Даже сейчас, как подумаю об этом… (Пауза. Она смотрит В одну точку.)
ЖАН-ПЬЕР. Ты ходила на теннис?
ИОЛАНДА (резко). Да, ходила, но сразу же ушла! Да ты просто смеешься надо мной. (Селестену, который собрался уйти.) Не уходи, Селестен, останься. (Брату.) В конце концов Селестен наш друг, и мне хочется поговорить с нормальным человеком, а не с деревяшкой, бревном. (Селестену.) Ты знаешь, как я теперь живу. Вот уже полтора года как я вдова, после двух лет замужества. Мой брат, дурак, счел необходимым выдать меня за сорокадвухлетнего мужчину.
ЖАН-ПЬЕР. Извини, но я всего лишь познакомил тебя с Виктором.
ИОЛАНДА. Да, мужчина сорока двух лет, приятной наружности, широкоплечий, накачанный, но уже с поизносившимся сердцем. Виктор всю жизнь жил в Париже и ничем, кроме лошадей, виски да женщин, не занимался. Просто невероятно, сколько женщин может быть у сорокадвухлетнего мужчины! Когда он получил в наследство замок своего дядюшки, он подумал, что одна женщина будет утомлять его не так, как две сотни. Он хотел, чтобы мы спали отдельно, но я-то тоже знала, чего хочу.
ЖАН-ПЬЕР. Иоланда, Селестену необязательно это знать. Мне, впрочем, тоже.
ИОЛАНДА. Да, но мне нужно об этом рассказать. Я хочу выговориться. Не в исповедальню же мне это нести. Виктор был мой муж, и мы жили с ним не в грехе. В тот вечер, когда он овладел мною…
ЖАН-ПЬЕР. Это возмутительно!
ИОЛАНДА. Я заставляла его рассказывать о былых похождениях. Он хотел спать, пытался уклоняться, но я садилась ему верхом на живот. (Садится верхом на стул.) Помнишь, он был весь волосатый, аж до шеи. Я запускала обе руки в его волосы на груди. Рассказывай, Виктор! Рассказывай!
БОРДЕР (высунув голову из будки). Но, дорогая, что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? (Зевает.) Это всегда одно и то же.
ИОЛАНДА. Рассказывай. Ну, например, про горничную. Я уверена, что у тебя бывало и с горничными.
