Юрий Мамлеев - Блуждающее время
Но «второе» будущее, куда он, бедняга, подзалетел, – совершенно неузнаваемо, в любых деталях, для нас и, наверное, сначала для него. Может быть, препятствием для нашего понимания был его язык, который не расшифровывался, потому что, видимо, и не был никаким языком в нашем смысле. Собственно, еще вопрос, продолжал Черепов, что это было или какое это «будущее»: если человечества, то какого космического цикла, но ведь он не мог попасть в следующий цикл в физическом теле! Или это просто было путешествие в духе, в другой оболочке, при сохранении тела спящим? И речь идет не о каком-то там «будущем», а черт знает о чем, ибо парень, видимо, попал в такую яму, может, где-нибудь в параллельных мирах, в которой насмотрелся такого, что описать никак нельзя. А теперь вот у нас. Ему только невесту теперь здесь надо подобрать.
Павел с тоской выслушивал все эти изречения Черепова. Впервые его охватил ужас при мысли о сломе времени, о попадании в будущее. Но это пока еще не означало отказа, слишком мощным было опьянение возможностью такого слома.
Черепов окончательно задумался, и, поглядев в окно своим светло-мрачным взглядом, процедил:
– Мой личный последний вывод таков: парень выпал из мирозданья. Такое бывает, редко, но бывает. Он теперь выпадает и из нашего времени. И попадет бог знает куда, и что хуже: наверняка, уже вне физического тела, которое он потеряет навсегда. И вот это как раз жутковато, потому что пока есть физическое тело, оно защищает даже глупцов от демонов. Но, если старичок выпал из мирозданья, то он и демонам был бы рад: как никак, а твари, Творцом, так сказать, созданные… Его ситуация намного хуже.
Ответом было молчание. Егор вспомнил вдруг о милосердии Будды, об уходе в великую Нирвану.
И все-таки высказался:
– Да, на мой взгляд, чуть-чуть иначе, без мистерий с непознаваемым, просто похоже, что парень побывал уже в нескольких эпохах, спятил, все перепутал, а потом уже провалился к нам. И это еще не конец.
Черепов тяжело посмотрел на друзей.
– Это не твой вариант, Павел, насколько я понял из того, что ты мне рассказал, – проговорил Клим. – Потому не беспокойся уж так.
Павел махнул рукой.
– Как жалко, – почему-то заключил он.
– Может быть, – холодно ответил Черепов. – Но когда придет Иное, все эти миры рухнут вместе со всем мирозданьем, туда им и дорога. Будет Иное, я не скажу, что счастливее, все мы знаем, насколько это глупое и ничтожное понятие: счастье. Будет не счастливее, а фантастичней.
– Поживем, увидим, – вдруг миролюбиво согласился Егор. – У нас страна большая, и здесь всему найдется место: и тому, что фантастичней неописуемого, и этой кафушке, с травкой под окном, самоваром и водочкой.
Черепов кивнул головой.
Глава 27
Юлий обезумел от одного вопроса: почему Никиты нет. В конце концов, если его нет, то его и убить нельзя. И наказ Крушуева невыполним. А Крушуев был для Юлика неким солнечным авторитетом.
В тот день, когда «метафизические» решали закрут: откуда Никита, Юлик сидел на детской скамейке в садике, на окраине Москвы, и даже не кормил воробышков. Задумался. Никто ему в подвале, может быть, инстинктивно (мол, странный человек, неизвестно откуда, это тебе не друзья самой Марины), не давал нити к бытию Никиты. И сейчас на этой скамеечке у Юлия Посеева наступил провал. У него и раньше бывали провалы. Память слабела, и на первый план выступало что-то непонятное, вроде того, что нет в мире нигде уюта, а должен быть. От этого «должен быть» Юлий зверел и хотел тогда уничтожить все, что не соответствует «уюту». А не соответствует ему почти все. Но в нормальном состоянии всегда довлел высший приказ Крушуева: уничтожать надо только необычных людей, особенно людей духа. Вот, говорят, где-то монаха прирезали, это хорошо, если только монах от духа. Потому что духовное и необычное мешает уюту и жизни на земле. Надо все приземлить, особенно духовное. Все это проносилось молниеносно в уме Юлия: ведь таковы были, в точности, многократные наставления и слова самого Артура Михайловича.
Но помимо этого был провал. И Юлий чувствовал тогда: надо всех резать. И главное: он сам какой-то выброшенный, точно его пнули под зад и не родили, а выбросили на луну. И все потому, что нет в мире ни порядка, ни уюта. Не успеешь родиться, а тебя уже куда-нибудь забросят, не спрашивая. Может быть, или он – не то, или само мирозданье – не то.
И сразу же, тут как тут, на скамейку к Юлику подсела старушка. Она еще с противоположной скамьи за ним наблюдала, востро и пронзительно. А теперь подсела.
На данный момент Юлика смутили его длинные руки, он глянул на старушенцию и спросил:
– Чего ты хошь? Ничейная что ли?
Старушка ответила, что он попал в точку. А потом началось нечто несусветное.
Бабушка опять взглянула на него каким-то чересчур острым взглядом, как все равно с того света, и прошепелявила:
– А ведь ты, милок, убийца. И не отказывайся от этого – ни-ни. Я перед смертью стою, скоро умру, значит, потому мне все видно. Ты – убийца, – прохрипела она.
Юлик покраснел, как девочка. Засуетился:
– Да ты что, мать. С ума сошла…
– Никогда, милок, с него не сходила… Я баба ясная…
– Это что, если руки длинные и пальцы шевелятся – значит, убийца?! Ты соображай, мать!
Старушка опять оглядела его спокойным взглядом и проговорила:
– Да что ерзаешь, тени боишься… Я ведь не осуждаю тебя. Я к тебе по делу.
Юлий чуть-чуть отупел.
– Как по делу??
– Да так. Определила сразу: этот убьет. Ты мне нужен, сынок.
– Для чего? Кому я нужен?
– Нужен. Моя просьба к тебе простая: убей меня.
– Чево?!
– Убей меня, говорю. Невмоготу мне жить. Больная вся, все равно умру, а мучиться не хочу. Все тело болит. Средств нет, родных нет. Но в Бога верю. Потому руки на себя наложить не могу. А тебе убить человека – как плюнуть! У меня часы золотые остались и денег немного! Я заплачу тебе!! – Старушка почти перешла на крик. А потом потише: – Пропьешь на здоровье. Чего тебе? От лишних рублей не слабеют.
Юлий остолбенел.
– Да за кого ты меня чуешь, мамаша?! Ты что?! Я, может быть, с луны свалился, а ты откудова?
– Тише, тише! – деловито оглянулась старушка, – у нас с тобой дело непростое, еще застукают.
– Жить не хочешь, но я тебе в этом не помощник, – сурово отрезал Юлий, – на меня не рассчитывай.
Явление старушки сразу вернуло его из провала. Все должно быть как надо.
– На кого ж мне еще рассчитывать?! – рассвирепела старушка, – я сразу определила: Ты – убийца. Меня не обманешь. Всю жизнь прожила! Не отпирайся!
Юлий ушел в прострацию.
«Никиты – нет и нет, от Крушуева – нагоняй, грозится выгнать, а куда выгнать меня, я и так выгнанный, а тут еще старушенция. Ее придушить – труднее курицу прикончить, бывают такие вертлявые мушки, ты ее стукнешь – а она жива, – угрюмо думал Юлик Посеев. – Эта старушка из других – ее стукнешь, и ее вроде как нет. Но дело-то в идее. Разве может такая старушка мешать мирозданью? А Никита – как раз из таких, кто мешает. Умом моим я даже не посягаю понять, как это можно, из будущего вывалиться к нам, но раз Артур Михайлович сказал, значит, так и есть. И раз такая сволочь появляется – ее надо давить, такие вот все разрушают. Недаром Артур Михайлович говорил, большевики, те хотели все разрушить, а не получилось, а вот такие, как Никита, если им волю дать, добьют уют наш. Я слова Артура Михайловича наизусть помню», – заключил Юлий.
Старушка между тем внимательно, но чуть пугливо вглядывалась в его лицо, пытаясь прочесть мысли. Но «предсмертность» на этот раз плохо сработала.
– Ну что ты боишься? – суетливо спросила она, опять оглянувшись. – Дом мой напротив, квартирка однокомнатная, но уже захапанная родней умершего мужа, так что подарить тебе не могу. Но заплачу, все, что есть – отдам.
Юлий как будто и не слышал ее.
– Зайдем в квартеру. Способ я придумала простой. Перчатки тебе приготовила, с собой и возьмешь. И деньги с часами в комоде. Всего делов-то, пять минут. И бар у нас недалеко.
Посеев мрачнел.
– Невмоготу мне, ну совсем! – чуть не зарыдала, захрипев, как будто ей кость попала в горло, старушка. – Не могу терпеть! Измучилась. И потом – все надоело! Все надоело! Все! Хочу скорей туда. Если есть Бог – мне будет там хорошо.
Юлий, однако, запылал.
– А если нет Бога – тебе тоже будет неплохо: тебя тогда, как говорится, вообще не будет… И болей твоих заодно. Как ни раскладывай – все хорошо! – он свирепел с каждым словом.
– Да пойми ты, старая рвань, не на того нарвалась… Да, я – убийца! Но я не таких, как ты, убиваю. Заруби на носу: я тебя не убью. Потому что ты – обыкновенная…
– Обнакновенная? – растерялась старушка. – Да какая же я обнакновенная?
– Вот такая. С тобою мироздание не рухнет.
– Да ты что говоришь-то? – взвизгнула старушенция.
– Ей «все» надоело! – распалялся Юлий. – Да чего ты из «всего» видела? Картошку, поди, всю жизнь чистила! На Луну летала? Нет! Чертей видела? Нет. В будущее впадала? Нет! В Париж етот или во Владивосток и то, наверное, не ездила!!
