Вадим Живов - Двойник
— Пассажира Ермакова, вылетающего в Монреаль, просят подойти к справочному бюро.
Возле табло его ждал Иван Кузнецов, по-бычьи наклонив голову и глядя в пол.
— Ты делаешь ошибку, — проговорил он, поднимая на Германа тяжелый взгляд. — Еще не поздно исправить. Отдай мне мои два «лимона».
— Нет, — сухо сказал Герман.
— Да что я наварил на той обуви? Фигню, было бы о чем говорить!
— Хоть рубль. Договор есть договор. Нарушил — плати.
— Так не поступают с друзьями!
— Ты хорошо устроился. Когда выгодно, ты деловой партнер. Когда выгодно
— друг. Определись, кто ты. Если партнер и считаешь, что я нарушил условия договора, подавай в суд. Получишь удовольствие от процесса, а не от результата.
— На друзей не подают в суд.
— Идут к Клещу?
— А что мне было делать? — возмутился Иван. — Ты тянешь, я сижу без бабок. Я пошел к нему посоветоваться.
— Конечно, посоветоваться. Я знаю, что он тебе сказал. «Какие проблемы, Иван? Сейчас мы его возьмем за яйца. У него жена, дети. Он не захочет, чтобы его жену изнасиловал маньяк, а дети попали под машину. Отдаст бабки, никуда не денется!» Только не говори мне, что ты не знал, кто такой Клещ! И после этого ты говоришь о дружбе?
— Он повесил на меня «лимон». Нет у меня «лимона». Он включит счетчик.
— А чего ты ждал? Что так все и сойдет? Дам совет. Иди к генералу Демину. Он давно хочет посадить Клеща.
— Да? Чтобы меня потом нашли с перерезанной глоткой?
— Тогда тебе придется прятаться у африканского слона в жопе. Другого выхода у тебя нет.
— Есть, — с хмурой угрозой возразил Иван. — Но он тебе не понравится.
Герман молча повернулся и прошел в зал таможенного контроля. Его трясло от бешенства. И отпустило лишь над Атлантикой, далеко внизу перекатывающей холодные водяные валы.
В Монреаль Герман прилетел в сумерки, в Торонто приехал во втором часу ночи. Даунтаун сверкал огнями реклам, а фешенебельный Норд Йорк уже был погружен в сон. Огрызок луны сквозил в разрывах низких дождевых облаков, оловянные отсветы лежали на черной кровле особняков. Герман ожидал увидеть и свой дом таким же темным. Из аэропорта он позвонил Кате, сказал, что приедет ночью, попросил не ждать. Она всегда вставала рано, чтобы накормить ребят перед школой.
Нижний этаж, где была кухня, общая столовая и комнаты для гостей, был темный. Верхний, с детскими комнатами, тоже темный. А в гостиной на втором этаже горел свет. Там был кабинет Германа, комната Кати, их спальня и гостиная. Герман удивился и обрадовался: Катя ждала. Еще больше он удивился, когда обнаружил в гостиной празднично накрытый стол с холодным ужином, с зажженными свечами, в свете которых мерцал хрусталь, с серебряным ведерком со льдом, из которого выглядывала узкая бутылка французского шампанского «Дом
Периньон». Катя была в вечернем платье, а на спинке кресла лежал черный фрак Германа, по традиции он надевал его в новогоднюю ночь.
— У нас праздник? — спросил он, лихорадочно пытаясь сообразить, не запамятовал ли он какую-нибудь семейную дату.
— Да, — сказала она. — Переоденься.
— Без фрака нельзя?
— Нет. Сегодня у нас знаменательный день.
— Какой?
— Потом поймешь.
Как хорошо дома. Господи, как хорошо дома!
— За тебя, — сказала Катя, поднимая хрустальный фужер с шампанским.
— За нас, — поправил Герман. — Вчера я стоял у входа в парк
Горького и вспоминал, как ты спешила ко мне на свидание. И думал, что было бы, если бы ты не пришла.
— Что?
— Ничего. Ничего не было бы. Может быть, не было бы и меня. Был бы кто-то другой. Кто? Не знаю. За тебя.
— Нет. За тебя, — глядя как-то странно, тревожно повторила она.
— Может, мы поужинаем потом? — предложил Герман, беря ее руку и поднося к губам. — Ну, чуть позже. А?
— Как скажешь. Сегодня твой день, — сказала Катя и первой вошла в спальню.
«Положи меня, как печать на сердце твое, как перстень, на руку твою, ибо крепка, как смерть, любовь…»
Когда Герман проснулся, Кати рядом не было. Сквозь сон он слышал, как по лестнице прогремело, будто по ступенькам катилась пустая бочка. Это встали ребята и спустились в столовую. Потом снизу доносились вопли, это они завтракали. Загудела, поднимаясь, дверь подземного гаража. Это пришел тесть и вывел машину, чтобы отвезти Ленчика и Илью в школу. После этого дом затих.
Белые портьеры были налиты свежим утренним солнцем. Герман посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Неслабо он придавил. Впрочем, если вспомнить, что заснули они на рассвете…
В спальню заглянула Катя — в элегантном костюме, с дневным макияжем.
— Доброе утро, — сказал Герман. — Куда ты собралась?
— В город. Ты в офис поедешь?
— Нет. Буду валяться в постели и ждать тебя.
— А в спортзал?
— Никаких спортзалов!
— Значит, весь день будешь дома?
— Ну да, — сказал Герман. — А что?
— Просто спросила. Бай-бай!
Только к полудню Герман выбрался наконец из постели, позавтракал и прошел в кабинет. Включив компьютер, хотел набрать пароль для выхода в Интернет, чтобы посмотреть почту, но пароль уже был набран, а в графе «сохранить пароль» стояла галочка. Герман разозлился. Опять кто-то из ребят работал на его компьютере. Засранцы, мощности их компьютеров им уже не хватало. Илья, скорее всего. Но мог и Ленчик. Как и все мальчишки в Канаде, он в свои восемь лет был опытным юзером, и поставить программу для расшифровки пароля никакой трудности для него не составляло. Герман спустился в столовую, где хозяйничала Лора, средних лет служанка с севера Онтарио.
— Лора, я просил проследить, чтобы дети не заходили в мой кабинет, — сдерживаясь, проговорил он.
— Сэр, они не входили в кабинет.
— Кто же работал на моем компьютере?
— Мадам.
— Мадам?
— Сэр, я не могу делать ей замечания.
— Да, конечно. Извините.
Герман вернулся в кабинет и открыл почту. Сразу обратил внимание на письмо Яна Тольца: «Нужно встретиться. Позвоните, как только вернетесь. Дело срочное». Герман потянулся к телефону, но тут в кабинет вошла Лора. Вид у нее был почему-то испуганный.
— Сэр, к вам пришли.
— Кто?
— Посыльный из суда.
Герман нахмурился:
— Из суда? Что ему нужно?
— Не знаю. Он ждет внизу.
В холле стоял молодой человек в серой униформе министерства юстиции, в руках у него был большой конверт из плотной желтой бумаги.
— Мистер Ермаков? Распишитесь, пожалуйста, в получении.
— Что это?
— Документы из суда. Мне поручено вручить их вам
Герман расписался и поднялся наверх, на ходу вскрывая конверт. В нем было полтора десятка страниц с английским текстом, отпечатанным на лазерном принтере:
«ONTARIO SUPERIOR COURT OF JUSTISE
Petitioner: EKATERINA ERMAKOVA.
Respondent: GERMAN ERMAKOV.
A legal proceeding for Divorce has been commenced against you by the petitioner. The claim made against you appears on the following pages…»
Верховный суд Онтарио (англ.)
Истец: Екатерина Ермакова (англ.)
Ответчик: Герман Ермаков (англ.)
Гражданское дело о разводе инициировано против Вас истцом. Суть претензий излагается ниже...
Это было заявление о разводе.
Жизнь кончилась.
Часть вторая
ПО ЭТУ СТОРОНУ СМЕРТИ
I
Что же ты наделала, Катя?
Если бы ты заболела неизлечимой болезнью, я перелил бы в тебя, как кровь, мою жизнь, я мучался бы твоей мукой, как тогда, когда ты рожала, мы вместе заставили бы болезнь отступить. Мы заставили бы ее отступить, говорю я тебе, любовь моя, потому что мы были бы одним целым, ты и я.
Если бы ты умерла, я омыл бы тебя своими слезами, Катя, я похоронил бы тебя и остался смиренно ждать того часа, когда наши души соединятся там, на той стороне смерти, а здесь, на этой стороне смерти, мы останемся в наших детях.
Ты не заболела. Ты не умерла.
Ты предала нашу любовь.
Что же ты наделала, милая моя?
По углям в камине пробегали синие огни, затевали возню. Тенями разбегались по залу, взлетали по стенам, возились на карнизах, как маленькие еноты, ссорились. Стоило посмотреть на них, замирали, истаивали. Стоило отвести взгляд, снова ссорились, шипели друг на друга, злились. Лунный квадрат, то четкий, то мутный от набегающих облаков, лежал на паркете, медленно передвигался по залу, ломаясь на белых стульях. От ветра, проникавшего через приоткрытую фрамугу, шевелилась портьера, накрывала диван, и тогда казалось, что на диване кто-то сидит.
На диване сидел Эдуард Маркиш, в той же телогрейке, в какой был в деревне под Калязином, в той же черной, натянутой до бровей вязаной шапке, из-под которой во все лицо расползалась черная бородища, в тех же резиновых сапогах в мокром песке. А за панорамным, во всю стену окном, посреди Рыбинского водохранилища в чеканке лунного серебра, возвышалась белая Калязинская колокольня, перст Божий.
Герман знал, что это не Рыбинское водохранилище, а канадское озеро Симко, на берегу которого стоит его загородный дом, посреди воды не Калязинская колокольня, а маяк, с незапамятных времен сохранившийся на участке, а человек на диване не может быть Маркишем, потому что на паркете и белом ковре нет следов песка. Но когда реально то, что реальностью быть не может, реальностью становится все.
