Давид Шраер-Петров - История моей возлюбленной или Винтовая лестница
Собственно, первые шаги были сделаны совершенно случайно. Дело в том, что успех спектакля по Хемингуэю оказался далеко не безразличен примадонне Раисе Павловне Селезневой. Это была высокопрофессиональная актриса, игравшая заглавные роли в большинстве спектаклей Театра. Связываться с ней опасались, остерегаясь вызвать гнев ее высокого покровителя — первого заместителя министра культуры. По какому-то чудесному стечению обстоятельств Селезнева сама отказалась играть в спектакле по Хемингуэю: «Терпеть не могу этого пьяницу, у которого на уме охота на слонов, ловля акул или убийство истекающих кровью быков!» Главреж Баркос, с долготерпением мученика выносивший тиранию этой вздорной примадонны, пригласил на роль Маргарет Макомбер Ирочку Князеву. Теперь наступило время расплаты за вольность. Но за что же было расплачиваться? «Короткое счастье» шло с огромным успехом. Вся Москва ломилась на спектакль. Билеты были распроданы на несколько месяцев вперед. В «Вечерке» либеральный критик Казимир Милянский открытым текстом написал, что «по степени таланта актриса Ирина Князева стоит в одном ряду с Татьяной Дорониной, Мариной Нееловой, Алисой Фрейндлих и Людмилой Гурченко. В особенности ее манера исполнения близка игре Татьяны Васильевой». А сотрудница отдела критики «Театральных новостей» Марта Новожилова разгадала в ударной сцене пьесы, когда Маргарет убивает своего мужа Фрэнсиса Макомбера, протест женщины против мужской тирании в разложившемся американском обществе. Хотя дело происходило в Африке, а на самой Маргарет Макомбер пробы негде было ставить. На этом самом месте примадонна Селезнева не выдержала и пустила в ход свои высокие связи в Министерстве культуры.
Однажды Ирочка спросила полузагадочно: «А что, если организовать кооперативный театр?» Мы сидели у Юрочки Димова, где временно поселилась Ирочка. Ее гастроли в Театре, расположенном на углу Малой Бронной улицы и Цветного бульвара, славно закончились. Вокруг ее имени создалась не только аура восхищения, но и антиаура сплетен, которые придерживали главрежей больших и малых московских театров от того, чтобы последовать примеру Баркоса. Кстати, он искренне жалел, что спектакли «Короткого счастья Фрэнсиса Макомбера» пришли к концу, а нового договора с Ирочкой заключить не удавалось. Перемена курса сказалась тотчас на мне. Как мне дала понять завлитша Театра, мои услуги пока что были не нужны. Я вернулся к своим стихам и переводам. Что было делать Ирочке? Были предложения на постановку «Короткого счастья…» в нескольких провинциальных театрах (Ярославль, Саратов, Воронеж и др.), но Ирочка вкусила столичной славы и не хотела от нее отказываться.
Помню решительный разговор в Юрочкиной избе. Кажется, присутствовали все наши компанейцы, которых нарочито или нечаянно Вадим Рогов назвал пайщиками. Включая даже Глебушку Карелина, приехавшего (или вызванного?) из Ленинграда. Нет, ошибаюсь. Он к тому времени переселился в Москву, получив ставку солиста Московской филармонии. Думаю, что и разговор о кооперативном театре был подготовлен Ирочкой вместе с Вадимом, наверняка, неслучайно. Отсутствовал в этот день, кажется, только капитан Лебедев. Был вечер. Пили чай с бутербродами. Никаких вин на столе не было. Сидели за массивным дубовым столом в мастерской Юры Димова. Стол был уникальный: длинный и широкий. На нем было удобно раскладывать полотна ватмана для акварельных эскизов к театральным декорациям. На этот раз на столе стоял электрический медный самовар, на макушке которого громоздился фарфоровый китайский пузан — заварной чайник. А на блюдах разложены ломти колбас (докторская, салями, любительская) и пластины сыров (швейцарский, российский, еще какой-то, не помню). На деревянной доске лежала буханка черного хлеба, батон и массивный кухонный нож. Из сладостей было только печенье «8-е марта» в квадратных красных пачечках. Чай пили из вместительных фаянсовых кружек, привезенных хозяину в подарок из Прибалтики. Да, чаепитие в поселке Левитана, или для краткости: «Чаепитие у Левитана» — в память о Кутузовском «Чаепитии в Мытищах» — было начато Вадимом с экскурса в историю. Ученый — всегда ученый. Словом, мы прослушали настоящий доклад на тему кооперативного движения в России, у истоков которого, как оказалось, стояли декабристы. Именно они — декабристы, сосланные на каторгу в Сибирь, в Забайкалье и на Петровский завод, создали в 1831 году потребительское кооперативное общество «Большая артель». Устав «Большой артели» содержал важнейшие кооперативные принципы: добровольное вступление и выход из кооператива, равноправное управление и контроль, и другие правила, существующие и поныне. «Наша компания во многом следует принципам кооперации», — вставила словцо Ирочка. «Но не колхоза же!» — съязвил Юрочка. Кто-то добавил: «Колхоз — Артель напрасный труд!» Рогов парировал: «Зависит от колхозников!» «Да их обдирают, как липку!» — не выдержал я. «Мы не дадим себя обдирать! — сказала Ирочка. — Вадим, продолжай, пожалуйста! Прения после доклада!» Словом, от Вадима Рогова мы узнали о кооперации много полезного. Прежде всего, это был вполне легальный третий сектор экономики, который существовал наряду с частным (индивидуальным) и государственным (централизованным) секторами. Как оказалось, в рыночной экономике кооперация выступает в качестве «третьей альтернативы» частному и государственному производству. Все эти хрестоматийные сведения, почерпнутые мной, да и наверняка всей нашей тогдашней компанией, я подтвердил, пользуясь русским Гуглом через полсотни лет после тогдашних изобретений нашей компании, карабкавшейся вслед за Ирочкой по винтовой лестнице познания, уходящей в бесконечность. Как уходит в бесконечность лестница библейского Иакова.
Мы все были позитивно возбуждены. Задавали Вадиму множество вопросов. Прежде всего: где будет располагаться наш театр, которому немедленно было придумано название: «Московский Кооперативный Театр». Кто-то предложил добавить: под художественным руководством Ирины Князевой. Но предложившего не поддержали: «Зачем дразнить гусей?!» Предполагалось выбирать пьесы под главную исполнительницу — Ирочку Князеву. На роль постановщиков решено было приглашать лучших режиссеров: Волчек, Товстоногова, Ефремова, ну, и конечно — Баркоса, который так успешно поставил пьесу по Хемингуэю. Обязанности в будущем театре распределялись вполне естественно: Даниил Новосельцевский — завлит, Глеб Карелин — музыкальная часть, Юрий Димов — художник театра. Предполагалось, что Вадим Рогов будет курировать финансовую часть, а Василий Рубинштейн — инженерно-сценические работы.
Как и во всяком предприятии, основание кооперативного театра упиралось в деньги, приток и отток которых контролировался государством. Для того чтобы зарегистрировать будущий театр в Центросоюзе (главный орган российской кооперации, размещавшийся на Мясницкой улице в роскошном здании, построенном Ле Корбюзье), нужно было держать на счету около сотни тысяч рублей. Ловчил ли Вадим Рогов или не хотел отказываться от своей идеи кооперативного театра, которая так увлекла Ирочку, мне было трудно судить тогда, в ту памятную зиму конца семидесятых, когда мы собрались у меня в комнатухе на Патриарших прудах, чтобы окончательно решить, что же будет с нашей прекрасной мечтой. Из окна виден был заснеженный пруд и одинокие пенсионеры, истово глотающие свою лечебную дозу кислорода. С театром многое, конечно, упиралось в деньги. Да и не только в деньги, но, как нам казалось, и в невозможность существования в двух измерениях. На самом деле, оказалось, что можно одновременно быть пайщиком кооператива и работать где-то. Рогов привел простой пример: он служил в Московском университете на кафедре экономики и входил в жилищный кооператив на Ленинских горах. Или Ирочка Князева вступила в строящийся кооператив сотрудников Института имени Курчатова (по связям капитана Лебедева, который по роду службы не мог вступать в театральный кооператив, но, как всегда, помогал всячески) и, одновременно, собиралась стать пайщицей кооперативного театра. Надо сказать, что для Ирочки это было настоящее «испытание на разрыв». Оказалось, что без московской прописки никто не может вступать в жилищные кооперативы, находящиеся на территории Москвы. Ирочка была прописана в Ленинграде на Кировском проспекте. В то же время, очевидно было, что каждый из нас был готов пойти на любое нарушение законности, лишь бы выполнить желание и волю нашей королевы. Выбор пал на меня и Юрочку Димова. Ирочка должна была вступить в фиктивный брак с одним из нас, прописаться в Юрочкиной избе, которую он купил к тому времени, или в моей коммунальной комнатухе, развестись и получить право вступать в кооператив в связи с моральной невоможностью жить вместе с ненавистным мужем. В конце концов, решили, что Ирочка выйдет замуж за Юрочку. Тем более что в поселке Левитана привыкли к тому, что в избе у театрального художника Димова давно поселилась красавица-натурщица. Брак зарегистрировали в ЗАГСе Ворошиловского района г. Москвы, а через три месяца расторгли, высвободив для Ирочки право получить двухкомнатную квартиру в кооперативе Института им. Курчатова в обмен на ее ленинградскую квартиру. Думаю, что не без поддержки мощной руки капитана Лебедева. Как в балете, где поддержка танцора жизненно необходима для успеха балерины. Словом, мы пили чай и прикидывали, какие деньги и откуда сможем собрать, чтобы положить в сберкассу на счет будущего театрального кооператива.
