Алекс Тарн - Квазимодо
Патронов он и в самом деле не жалел. Не переставая вжимать грохочущий и дергающийся автомат в месиво, бывшее когда-то человеческой головой, араб задрал бородатое лицо к потолку, к небу, к своему ревнивому и ненасытному богу и зашелся однотонным пронзительным кличем, пьяный людоедской радостью убийства. «Алл-л-лау-аа-акбар!..» — подхватили его товарищи, победно вздернув свои «калачи». Когда автомат смолк, главный выщелкнул наружу пустой рожок, полез за новым и одновременно сделал шаг в сторону гостиной, шаря глазами по искусанной пулями штукатурке. Не в силах шевельнуться, Мишка смотрел, как приближается к нему этот блуждающий взгляд. Сколько ему еще оставалось жить? Секунду? Полсекунды?
«Валла!» — удивленно и радостно сказал главный, глядя прямо на него и вставляя в оружие полный рожок. «Валла…» Рожок почему-то не вставлялся. Выругавшись, араб оторвал глаза от оцепеневшего Мишки и стал сердито стучать ладонью по непослушному железу. Это вывело Мишку из паралича. Он повернулся и бросился вверх по лестнице. «Быстрее! Быстрее!» — стучало у него в голове. Сзади раздались крики. Оказавшись на верхней площадке, Мишка нырнул в сторону, упав в какую-то комнату, под прикрытие стены. Очередь ударила вслед на долю мгновения позже, забрызгав его крошками штукатурки и стеклянными осколками от висевшей в простенке картины. Мимо! Теперь — в окно… Он приподнялся на четвереньки и увидел перед собой Машу.
Маша? Как она здесь оказалась, Маша?.. Каким-то дальним краем сознания он вдруг понял, что начисто забыл о ее присутствии в доме… ну, может, не совсем начисто; что-то, где-то, видимо, оставалось, но очень далекое, выдавленное, вытесненное, выкинутое на обочину страшными картинами нашпигованного пулями вадикова тела, лизиного мозга, кровавыми брызгами дрожащего на стенах и на полу. Этот нечеловеческий кошмар владел теперь всем его существом, всем без остатка, так что для Маши там просто не хватало места, она просто не могла находиться в этом ужасе, в этом аду, она принадлежала другому миру, из которого он сам по какой-то невероятной ошибке выпал и в который следовало вернуться как можно скорее, скорее, скорее…
Привставая и оскальзываясь, он пополз к окну, извиваясь всем своим незащищенным позвоночником и скорее чувствуя, чем слыша грохот армейских ботинок по лестнице. Прыгать в окно было поздно, и поэтому он рванулся в промежуток между окном и кроватью, втиснулся, забился туда, как загнанная крыса и только тогда оглянулся на дверь. Главарь уже стоял в дверном проеме, держа автомат на плече, дулом кверху, и садистская радость убийства играла со светом и тенью на его прорезанном двумя глубокими шрамами лице. Но он смотрел не на Мишку, а на Машу. Маша так и сидела на кровати, одной рукою прижав к себе Юрку, а другой прикрывая свой огромный живот, средоточие и смысл ее последних месяцев. «Я беременна,» — сказала она смотревшему на нее бородатому мужчине, так же, как сказала несколько месяцев назад своему собственному мужу, отцу своего будущего ребенка. И мужчина улыбнулся в ответ, так же, как тогда улыбнулся муж.
«Еще и лучше,» — ответил он, и опять улыбнулся, и начал говорить детскую считалку, переводя ствол автомата с нее на Юрку, и снова на нее, и снова на Юрку… И она смотрела на него, не веря, что это происходит всерьез, что такое вообще возможно между людьми, как бы сильно они ни ненавидели друг друга. Но потом, когда он наконец закончил считать, выбрав последним слогом именно Юрку, и палец его скользнул к спусковому крючку, а на лице сквозь улыбку проступила жесткая гримаса, обычно сопутствующая стрельбе, тогда-то и она поняла, что — да, и такое, оказывается, возможно, что ее мальчик Юра сейчас умрет, а за ним — и второй ребенок — интересно, кто это был?.. мальчик?.. девочка?.. они ведь с Мишкой так и не захотели узнать, а теперь вот и не узнают, все. И последним инстинктивным движением она убрала Юрку назад и повернулась к арабу спиной, пряча таким образом обоих детей, загораживая их от смерти своими округлившимися в беременности плечами.
Мишка закрыл глаза. Голова его была пуста, в ней не было ничего, кроме оглушительного в такой маленькой комнатке грохота автомата. Потом автомат смолк, и тогда глаза снова открылись, сами, вне зависимости от его желания — просто посмотреть, что происходит. Араб перезаряжал автомат. Он уже не улыбался, по-видимому, пресытившись кровью.
«Видал? — сказал он Мишке устало, кивая на кровать. — Сами виноваты…»
Мишка не глядел на кровать. Он молча ждал своей очереди. Очереди… он молча ждал своей автоматной очереди, своего персонального рожка. Но рожок опять не вставлялся. Араб выругался и потряс упрямыми железками в сторону Мишки, как будто призывая его в свидетели в этой вечной борьбе человека с непослушной техникой, отказывающейся работать как надо в самые ответственные минуты. Мишка, не торопясь, встал и посмотрел в окно — куда угодно, только не на кровать. За окном было темно, в отдалении завывали сирены.
Справившись наконец с рожком, араб с облегчением вздохнул и передернул затвор. «Вот и все,» — равнодушно подумал Мишка. С лестницы послышался оглушительный лай, крики и выстрелы. Что это? Ах, эрдель… видимо, пес был закрыт в одной верхних комнат, и теперь арабы, обшаривающие дом, выпустили его на волю. Стоявший перед Мишкой главарь опустил оружие и что-то крикнул своим товарищам. Он явно не мог решить, что делать раньше — покончить с Мишкой или прежде заняться этой новой и неожиданной угрозой? Рука его непроизвольно поднялась к лицу и погладила глубокие шрамы на щеке. Да что он, боится собак, что ли?
Тем временем лай перешел в рычание, раздался отчаянный крик, и это решило сомнения главаря. Продолжая контролировать Мишку уголком глаза, он сосредоточил свое основное внимание на двери, наставив автомат на нижнюю ее треть и мелкими шажками осторожно продвигаясь наружу. Он явно собирался занять удобную позицию в дверном проеме, чтобы не быть застигнутым внезапной атакой с лестницы. Но эрдель опередил его. Он ворвался в комнату, как пушечное ядро. Араб выстрелил, но автоматный ствол просто не успел отреагировать на стремительное перемещение собаки. Яростно рыча, пес вцепился главарю в ногу. Мишка снова посмотрел в окно. На улице стоял человек и размахивал руками, что-то отчаянно сигнализируя.
«Это ты мне?» — спросил Мишка знаками.
«Тебе, тебе! — закивал человек и замахал еще отчаянней. — Сюда, сюда!»
Мишка оглянулся на араба. Тот, стреляя, крутился по комнате, волоча на себе разъяренного эрделя и безуспешно пытаясь от него избавиться. Он уже задел собаку несколькими пулями, но она упорно не разжимала челюсти.
Мишка вернулся взглядом к человеку на улице.
«Туда?» — спросил он знаком.
«Сюда, сюда!!»
Мишка пожал плечами, открыл окно и спрыгнул вниз, на мягкую клумбу. Потом он прошел по двору и вышел на улицу. Человека, который звал его, уже не было видно. Мишка в недоумении оглянулся, но тут кто-то резко потянул его вниз и вбок, под прикрытие каменного забора. Тут же из дома ударила очередь; пули щелкнули по асфальту и, срикошетив, звонко простучали по мусорным бакам на другой стороне улицы.
«Хрен вам на рыло!» — азартно прошептал спасший Мишку мужик. Потом он щелкнул предохранителем своего «узи», приподнялся над забором и открыл ответный огонь, беглыми одиночными выстрелами. Скороговорка «калашникова» оборвалась на полуслове. Дом затих; из него не слышалось уже ничего — ни выстрелов, ни собачьего лая, ни звуков борьбы.
Мужик с «узи» переменил позицию, ловко переметнувшись по другую сторону от сидящего на земле Мишки. Он был в кипе и клетчатой рубашке навыпуск и двигался с удивительной для его сугубо гражданского брюшка сноровкой. Переместившись, он сделал знак и немедленно откуда-то из темноты прибежал на полусогнутых точно такой же тип, в такой же, навыпуск, рубашке и сандалиях на босу ногу, с таким же потертым «узи» и с такой же вязаной кипой.
«О'кей, Моти, — негромко проговорил первый. — По-моему, я одного задел. Что у тебя нового?»
— «Людей не хватает. С трех сторон обложили, чтобы в другие дома не пошли, а со стороны обрыва еще нет. Сейчас солдаты приедут, с блокпоста, они и закроют.»
— «Что со спецназом?»
— «Будут через час, не меньше. А это у тебя кто? Неужели из дома?»
— «Ага. Кстати, «скорой» тоже передай, чтоб скорее. Видишь, парень в шоке. Сейчас я попробую из него что-нибудь вытянуть.»
Моти кивнул и снова растворился в темноте, а первый его двойник присел на корточки перед неподвижным Мишкой.
— «Эй, братишка, тебя как зовут? Меня — Ави.»
«Очень приятно, — механически ответил Мишка. — Я — Михаэль.»
— «Да уж, приятнее некуда… Ну и сколько их там, Михаэль?»
— «Кого?»
— «Арабонов. Сколько их там, чем вооружены?»
— «По-моему, трое. С автоматами.»
— «Угу. А наших сколько?»
