Чак Паланик - Незримые твари
- Не могу поверить, что он с тем парнем, - говорил он.
Манус кивал мне самую малость, показывая, с каким именно парнем.
- На прошлой неделе он отказался провести со мной день, - шипел Манус на выдохе. - Я не понравился, а этот паршивый светленький кусок дерьма, выходит, лучше?
Манус горбился над стаканом и говорил:
- Парни такие пидоры.
А я отвечала в духе - "дык, конеш".
И говорила себе, что все в норме. В каких бы отношениях я с кем-то не была, всегда могут наступить такие вот тяжелые времена.
Перенесемся в Кэлгэри, в Альберте, где Брэнди поела суппозитории "Небалино", обернутые в золотую фольгу, когда решила, что это "Альмонд Рока". Как же ее разрывало; Харпера Коллинза она превратила в Эддисона Уэсли. Почти весь Кэлгэри Брэнди проходила в белой стеганой лыжной куртке с воротом искусственного меха, пододев белое бикини от Донны Кэрэн. Получался забавный и вдохновенный образ, и нами владело чувство легкости и популярности.
Вечерами объявлялось полосатое черно-белое меховое платье длиной до пола, которое Брэнди никогда не застегивала полностью, с пододетыми теплыми штанишками черной шерсти. Эддисон Уэсли превратился в Нэша Рэмблера, и мы взяли напрокат очередной "кадиллак".
Перенесемся в Эдмонтон, в Альберте - Нэш Рэмблер стал Альфа Ромео. Брэнди носила эдакие короткие-прекороткие прямые танцевальные юбочки поверх черных чулок, заправленных в сапоги-ковбойки. Брэнди носила подбитое кожаное бюстье, на котором тут и там было выжжено коровье клеймо в местном стиле.
В баре хорошего отеля, в Эдмонтоне, Брэнди заявляет:
- Терпеть не могу, когда на бокале заметен шов. Я имею в виду - когда можно нащупать линию от штамповки. Как низкопробно.
Парни бегали за ней толпами. Как в свете прожекторов - да, помню я внимание такого типа. По всей этой стране Брэнди никогда не приходилось самой покупать себе напитки, - ни единого раза.
Переключимся на то, как Манус потерял должность независимого специального уполномоченного полиции нравов в детективном отделе столичного полицейского участка. Думаю, он никогда по-настоящему не смирился с этим.
У него заканчивались деньги. В банке не особо много оставалось, чтобы начать все сначала. Потом птицы склевали мое лицо.
Чего я не знала, так это что тут же была живехонькая Эви Коттрелл с нефтяными денежками, которая сказала, что - эй, а у нее есть небольшая работенка, которую нужно сделать. И Манус поехал, чтобы доказать себе, что все еще может справить нужду на каждое дерево. Тот самый вид силы "свет-мой-зеркальце". Ну, а остальное вы уже знаете.
Переключимся на нас в дороге, после больницы, после сестер Рей, и я продолжаю подсыпать гормоны, - "Провера", виски и эстрадиол. Водка и этинил эстрадиола. Было так просто, что аж страшно становилось. Он все время строил Брэнди большие бараньи глаза.
Мы все бежали от чего-то. От вагинопластики. От взросления. От будущего.
Перенесемся в Лос-Анджелес.
Перенесемся в Спокэйн.
Перенесемся в Буаз, Сан-Диего и Финикс.
Перенесемся в Ванкувер, Британская Колумбия, где мы стали итальянскими экспатриантами, говорили на английском как на втором языке, пока между нами не осталось ни одного родного.
- У вас двое грудей молодой женщины, - сказал Альфа Ромео агентше уже не помню в каком доме.
Из Ванкувера мы снова въехали на территорию Соединенных Штатов как Брэнди, Сэт и Бубба-Джоан, посредством сверхпрофессионального рта Брэнди Элекзендер. И по пути в Сиэтл Брэнди читает нам про маленькую еврейскую девочку с непонятным мышечным заболеванием, которая превратила себя в Рону Бэррет.
Все мы по-прежнему рыщем по богатым особнякам, собираем наркоту, берем напрокат машины, покупаем шмотки и сдаем шмотки назад.
- Расскажи нам гадостную личную историю, - говорит Брэнди проездом в Сиэтл. Брэнди, которая все время мною командовала. Которая сама так близка к смерти.
Вскрой себя полностью.
Расскажи историю моей жизни, пока я не умерла.
Зашей себя наглухо.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Перенесемся обратно, на съемки для журнала мод, на ту самую бойню, где цельные свиньи без внутренностей висят плотно, как бахрома, вдоль движущейся цепи. Мы с Эви одеты в праздничные платья из нержавейки от Бибо Келли, а цепь жужжит за нами со скоростью сто свиней в час, и Эви спрашивает:
- Ну, был твой брат изуродован, а дальше что?
Фотограф смотрит на шкалу освещения и говорит:
- Не-а. Не годится.
Арт-директор сообщает:
- Девочки, туши сильно бликуют.
Каждая свинья проплывает мимо, огромная как пустотелое дерево, вся красная и блестящая изнутри, и покрытая снаружи по-настоящему прелестной свиной кожей, как раз после того, как кто-то убрал щетину горелкой. В сравнении начинаю казаться себе щетинистой, и отсчитываю дни, прошедшие с моей воскоэпилляции.
А Эви начинает:
- Твой брат...
А я вроде как считаю: пятница, четверг, среда, вторник...
- Как он от уродства дошел до смерти? - спрашивает Эви.
Свиньи эти проплывают мимо слишком быстро, чтобы арт-директор успевал припудрить их блеск. Становится интересно, как свиньям удается поддерживать кожу такой миловидной. Сейчас фермеры что, крем от загара используют, что ли? Пожалуй, прикидываю, прошел месяц с того времени, когда я была такой же гладенькой. Как некоторые салоны жгут своими новомодными лазерами, даже с охлаждающим гелем, - с тем же успехом они могли бы применять и газовые горелки.
- Девушка в облаках, - зовет меня Эви. - Позвони домой.
Все просторное помещение охлаждается слишком сильно, чтобы шляться тут в платье из нержавейки. Ребята в белых мешковатых халатах и сапогах на низком каблуке продувают раскаленным паром места, где у свиней были внутренности, - а я готова поменяться с ними занятием. Я готова поменяться занятием даже со свиньями. Отвечаю Эви:
- Полиция не повелась на историю с баллоном лака. Они были уверены, что отец измывался над лицом Шейна. Или что мама бросила баллон с лаком в мусор. Они называли это "преступная небрежность".
Фотограф спрашивает:
- Что если мы перегруппируемся и подсветим туши сзади?
- Слишком сильный стробоскопический эффект, когда будут ехать мимо, - возражает арт-директор.
Эви спрашивает:
- А почему полиция так решила?
- Сдается мне, - говорю. - Кто-то постоянно устраивал им анонимные звонки.
Фотограф предлагает:
- Мы можем остановить цепь?
Арт-директор отвечает:
- Не раньше, чем люди перестанут есть мясо.
До настоящего перерыва остаются еще долгие часы, и Эви спрашивает:
- Кто-то врал полиции?
Свиные ребята приходят нас проведать, и некоторые из них очень даже милы. Они смеются и елозят руками туда-сюда по блестящим черным паровым шлангам. Показывают нам изогнутые языки. Флиртуют.
- Потом Шейн сбежал, - рассказываю Эви. - И все дела. Пару лет назад моим предкам позвонили и сказали, что он мертв.
Мы как можно ближе подступаем к плывущим мимо свиньям, которые все еще хранят тепло. Пол очень скользкий наощупь, а Эви начинает мне рассказывать вою идею римейка на "Золушку", где звери и птицы, вместо того чтобы шить ей платья, делают пластические операции. Певчие птички дают ей подтяжку лица. Белки дают импланты. Змеи липосакцию. Плюс к этому, Золушка начинает в роли маленького одинокого мальчика.
- С тем вниманием, какое ему перепало, - рассказываю Эви. - Не удивлюсь, если мой братец сам положил в огонь тот баллончик.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Перенесемся в один из моментов, в нем ничего особенного, только мы с Брэнди, ходим по магазинам на утыканной лавками центральной улице какого-то городка в штате Айдахо, с окошком "Сирз", закусочными, магазинчиком просроченных хлебобулочных изделий суточной давности и офисом риэлтера, куда наш мистер Уайт Вестин-Гауз отправился уламывать какого-то агента. Мы заходим в одежный секонд-хенд. Это дверь по соседству с прибыльными булками суточной давности, и Брэнди рассказывает, как ее отец проделывал эдакий трюк со свиньями перед тем, как везти их на рынок. Она рассказывает, что тот обычно кормил их просроченными сладостями, которые покупал целыми грузовиками у булочных окошек вроде такого. Солнечный свет падает на нас сквозь чистый воздух. Горы с медведями вне пределов пешего перехода.
Брэнди смотрит на меня поверх вешалок с подержанными платьями.
- Знаешь такое кидалово? Это самое, солнышко, со свиньями? - спрашивает она.
Этот ее отец еще рассыпал картошку через печную трубу. Держишь сетчатый мешок раскрытым и по всей длине ставишь в него печную трубу. Кладешь вокруг трубы крупные клубни из урожая нынешнего года. В трубу насыпаешь прошлогодние мягкие, порезанные и гниющие клубни, чтобы никто не смог разглядеть их снаружи мешка. Вытаскиваешь трубу и туго зашиваешь мешки наглухо, чтобы внутри ничего не перемешивалось. Продаешь их у обочины, твои детишки тебе помогают, и даже при небольшой цене делаешь большие деньги.
