Теа Обрехт - Жена тигра

Детский рев чудовищно заразителен. Стоило завопить одному ребенку, и ему тут же стали вторить еще шестеро. Акустика в монастырских помещениях была такова, что вскоре вся обитель звенела от плача перепуганных и возмущенных детей. Мы, конечно, знали, как громко малыши умеют кричать и плакать. Они способны сражаться не на жизнь, а на смерть и могут даже укусить доктора, если будут очень уж сильно бояться уколов. Монахи, первые полчаса в ужасе стоявшие вокруг, вскоре опомнились и пришли нам на помощь. Они крепко держали ревущих детей за руки и за ноги, одним угрожали наказанием, другим обещали поощрение в виде сластей. Последний посул многим показался столь соблазнительным, что малыши сами стали подходить к нам и не оказывали особого сопротивления, получая свою порцию вакцины. Все же мы совершили серьезную тактическую ошибку, преждевременно раздав большую часть конфет и вафель. Именно сласти оказались нашим единственным действенным рычагом в данной ситуации, теперь мы с отчаянием смотрели, как тают их запасы, и понимали, что в любую минуту можем оказаться совершенно безоружными.

В два часа дня я заметила в дверях ту молодую женщину, что жила в нашем доме. Сгорбившись, прикрыв голову и плечи шалью, она стояла там, видимо, уже довольно давно. Больная девочка сидела у нее на бедре, как обезьянка, и спала, положив голову ей на плечо. Но когда я поманила женщину к себе, она вдруг развернулась и пошла обратно во двор. Покончив с обследованием очередного ребенка, я пошла за нею и увидела, что фра Антун сумел остановить ее у самых ворот, отрезав ей путь к окончательному отступлению. Женщина стояла ко мне спиной, я не видела ее лица, зато расслышала, что она говорит фра Антуну. Оказывается, они все-таки нашли своего покойника.

Женщина все совала фра Антуну какой-то желтоватый конверт, а он поднимал руки, не желал его брать и говорил:

— Потом, потом…

Я еще немного постояла в дверях, надеясь, что он меня увидит, а когда он все-таки меня заметил, указала ему на девочку. Фра Антун улыбнулся, взял женщину за плечи, повернул лицом ко мне и жестом велел ей следовать за мною. Но она затрясла головой, попятилась от него, вырвала руку и пошла прочь, а мы стояли и смотрели, как она идет к выходу на улицу по полосатому от теней зеленому коридору из виноградных лоз, расползшихся по решетке.

Вдруг рядом со мной возникла Зора с пустой коробкой в руках и заявила:

— Все, работу продолжать невозможно! У нас сласти закончились.

Весьма кстати наступил обеденный перерыв, и мы воспользовались этой возможностью для перегруппировки сил и выработки новой стратегии борьбы. Зора включила пейджер, и оказалось, что с утра помощник прокурора уже успел прислать шесть сообщений, так что ей пришлось пойти в монастырский офис и позвонить ему. Я осталась разбираться с бумагами. Дети, сонные, облепленные пластырями, сгрудились во дворе под жарким полуденным солнцем, и я, разумеется, попыталась загнать их под крышу или хотя бы в тень. К тому времени как я снова вернулась в нашу импровизированную смотровую, фра Антун был уже там и раскладывал документы в алфавитном порядке.

Он с интересом посмотрел на тонометр, торчавший у меня из кармашка, и я сказала, что у него-то давление наверняка очень высокое, все-таки шестьдесят детей — это не шутка. Он тут же закатал рукав рясы и похлопал по обнажившейся коже. Я пожала плечами, велела монаху сесть и надела ему на руку манжету. У него было тонкое моложавое лицо. Позже я узнала от Нады, что он в детстве ловил майских жуков, сажал в банку, а потом надевал на них поводок из магнитофонной ленты. Довольно часто можно было видеть, как он идет по главной дороге, а вокруг него вьется на привязи дюжина обезумевших жуков, похожих на крошечные воздушные шарики, и лента ослепительно посверкивает в лучах солнца.

— Я слышал, вы сегодня утром устроили на виноградниках настоящий переполох, — сказал он.

Я уже хотела признать, что проявила в разговоре с Даре излишнюю непримиримость, а в свою защиту сказать, что мне всю ночь не давал спать жуткий кашель той маленькой девочки, но вдруг поняла, что фра Антун имеет в виду совсем не это, а неожиданность моего там появления.

— Вы их до чертиков перепугали, — сказал он, и я, подкачивая воздух в манжету, так и застыла, не зная, как мне реагировать на то, что монах помянул черта. Фра Антун улыбнулся и продолжил: — Вы только представьте себе!.. Люди сосредоточенно копаются в земле, ищут заветные останки, страшно устали, копали весь предыдущий день и всю ночь, и тут в предрассветный час, когда им кажется, что они вот-вот найдут то, что ищут, из кустов внезапно появляется женщина, одетая в нечто белое, весьма напоминающее саван.

— Я просто упала, провалилась в какую-то дыру, — заявила я, вставляя в уши наушники и прикладывая стетоскоп к локтевому сгибу его руки.

— Да, так и в деревне говорят, — сказал он. — А что подумали бы вы на их месте?

— Я бы поразмыслила, зачем заставляю своих детей искать в земле чье-то тело, которое сама же туда и закопала.

Монах посмотрел на меня так, словно не мог решить, можно ли мне доверить то важное, что он собирался сказать. Я снова подкачала манжету, и фра Антун покорно ждал, сунув подол долгополой рясы между коленями.

Я смотрела на циферблат, слушала глухие удары его крови, и он вдруг сказал:

— Вы, наверное, знаете, что тут водится одна тварь… — Поскольку я ни о чем подобном не знала, францисканец пояснил: — Призрак или дух. В общем, мора.[2]

— Придется перемерить, — сказала я, поскольку он меня сбил, и принялась опять подкачивать воздух в манжету.

— Всех так поразили поиски этими землекопами похороненных здесь останков, что люди как-то позабыли, что и у нас самих когда-то была мора. Мы ведь до сих пор кладем монеты и подарки на могилы наших мертвых, зная, что она их заберет. В деревне говорят, что та старуха, которая этих землекопов сюда и направила, все насчет нашей моры знает, потому и заставляет их искать тело, чтобы здесь же его и освятить.

— Откуда ей все это известно?

— Так люди говорят, — сказал фра Антун. — Я же не утверждаю, что и для меня это имеет какое-то значение.

Для меня это тоже никакого значения не имело. Даре со своим семейством явился сюда откуда-то из окрестностей нашей столицы. Наверное, и у нас там хватало всяких мор и прочих сверхъестественных существ, которых невозможно просто так увидеть. Они слоняются возле могил, требуют приношений, и это неизменно кончается тем, что все добро попадает в руки кладбищенских сторожей или цыган.

— Что же там сегодня такое готовится? — спросила я.

— Я и сам не совсем понимаю, — ответил фра Антун. — По словам Даре, та старуха велела ему обмыть и унести с собой прах покойного, оставив лишь его сердце. Во всяком случае, так Даре в доверительной беседе рассказывал Барбе Ивану, а потом слух об этом распространился по всей деревне и через неделю превратился в злобную дразнилку, которую распевали, повиснув на воротах, мальчишки и шепотом повторяли женщины в лавке у бакалейщика, а пьяные и вовсе громко выкрикивали, направляясь домой мимо нашего виноградника.

— Даже ваш попугай эти слова выучил, — сказала я. — Но вы-то, конечно, понимаете, что ни в одном теле, похороненном двенадцать лет назад, никак не могло сохраниться сердце?

— Во что они там верят, меня не касается. — Фра Антун сокрушенно усмехнулся. — Эти люди попросили меня присмотреть за совершением обряда, и я им это обещал. Если только сегодня ночью из виноградника не выпрыгнет сам дьявол, мне будет совершенно безразлично, что они сделают с этим телом.

— Просто удивительно, как это вы готовы простить им такой грех, — сказала я. — По-моему, это ничуть не похоже на католические обряды.

— Не похоже. Да и с православной церковью этот ритуал также не связан. Впрочем, не сомневаюсь, вы и сама знаете. — Он снова улыбнулся. — Но они все же хотели договориться со мной на тот случай, если что-нибудь пойдет не так. Ведь другие монахи ни о чем таком и слушать бы не стали.

— А ваша мать? Она знает, в каком обряде вы собираетесь участвовать?

— Знает. — Его улыбка стала чуть виноватой. — Понимаете, одно из преимуществ монашества заключается в том, что нет необходимости спрашивать у матери разрешение, если тебе нужно исполнить свой святой долг.

— Мне показалось, что она отнюдь не в восторге от этих раскопок на винограднике.

— Не в восторге. Ей это трудно понять. Да и неприятно, когда в твоем винограднике кто-то зарыл мертвое тело. Кроме того, эти люди, прибывшие с вашей стороны, — простите меня, доктор, но они действительно оттуда, — все там перекопали, может, что и повредили. — Фра Антун поправил очки, сползшие на нос, и посмотрел на меня. — Разумеется, моя мать предпочла бы, чтобы я даже не появлялся поблизости от виноградника, когда эти люди там копают. Дело тут не только в зарытом покойнике или в том, что они могут повредить лозы… Здесь в полях всякое случается. — Я оставила надежду измерить ему давление и внимательно его слушала. — Главное, мины. В земле их полно. Они тут на каждом шагу попадаются, даже совсем рядом, на склоне горы, где когда-то была старая деревня. Большую часть, конечно, обезвредили, но некоторые так до сих пор и таятся в земле, только и ждут, чтобы кто-нибудь на них наступил. Пастух, фермер, ребенок — если вздумают пойти напрямки, а не по проверенной тропе. Жахнет такая мина, а все вокруг стараются сделать вид, будто все шито-крыто… — Он смотрел, как я убираю тонометр. — Вот и на прошлой неделе два мальчика в Здревкове на мине подорвались.