Фредерик Бегбедер - Идеаль
Победив в конкурсе, Лена представила меня своей матери Ольге — миловидной блондинке лет сорока. У меня было такое чувство, что я ее уже когда-то видел, но я не успел с ней даже перемолвиться, — она была так взволнована триумфом дочери, что разрыдалась и убежала за кулисы. Тогда в гримерку вошел Сергей и все испортил, пригласив Лену к себе:
— Russian Federation ready for discussion! Everybody, come to my house for huge party![107] О, дети родины, вперед! Настал день славы!
Я попытался воспротивиться:
— Заедем к тебе на десять минут, и все…
— Как это, ты ж мой кореш. Если уж приедешь, то останешься минимум на десять часов.
Я чувствовал себя куском мяса в лагмане (это узбекский суп на кошачьем бульоне с плавающей вермишелью). Мой ненавязчивый друг протягивал мне пакетик с белым порошком:
— Октав, use Colombian sodium to wake up![108]
11
Медляк станцуй со мной по-русскиИ посети анклав мой узкий,А если смелый, то рискни —Мне под ресницы загляни.
С моей душой славянской тонкойЯ западаю на подонков,Я вероломно-романтична,Стеснительно-циклотимична.
Наверно, надо мне, ты прав,Чуть сбавить жизни обороты.Восточноевропейский нравНе по зубам тебе, ну что ты.
Читая это, Лена ДойчеваПозевывала ненастойчиво,Скучала, да, — а жизнь идет —И замуж вышла через год.[109]
12
Лена в гостиничном номере 403, в трусиках с глубоким вырезом и котоновой розовой маечке:
— Значит, будешь продавать мою рожу фабрикантам злокачественных опухолей? Странная идея.
Я: Буду, но бери выше: они еще производят меланомы и метастазы… Остерегайся Идиота, он замурует тебя на своем заводе по изготовлению слез или сделает тебе ребенка, чтобы выдоить материнское молоко. Он-то и торгует необходимыми компонентами для омолаживающей косметики «Л'Идеаля». И заражает раком потребительниц вечной юности.
Лена: Так зачем ты знакомишь свою лауреатку с этим психопатом? Ты точно меня любишь?
Я: Да, любовь моя.
Лена: Точно-точно?
Я: Да, любовь моя.
Лена: Точно-точно-точно?
Я: Да, любовь моя.
Лена: Точно-точно-точно-точно?
Я: Ну нет, это уж чересчур. Никто не может быть уверен точно-точно-точно-точно, не требуй слишком многого. Твое лицо спасет западный мир. Большому капиталу требуются твои глаза и зубы! Ты можешь помочь Западу поцарить на планете еще несколько месяцев! Твоя челка, твои мочки, веки…
Лена: Прекрати влюбляться в какие-то физические мелочи! Люби душу!
Я: Красота и Добро — суть одно. Платон говорит это в «Федре».
Лена: Знаю, я сама тебе это сказала.
Я: У нас то лицо, которого мы заслуживаем, даже в четырнадцать лет. Мне нравится твоя внешность, поэтому все остальное я тоже люблю. Твой ум, твою глупость, твои твердые, словно искусственные, грудки, и твое противное нетерпение, и честолюбие, воспламеняющее твои щечки, и попку, упругую, как резиновый мячик, твою страсть к неуловимым мужикам, сияющие синие глаза и эластичную кожу, — все в одном флаконе.
Я долгое время считал, что желание можно вызвать в себе рациональным путем и что меня должна привлекать самая красивая девушка в мире. Я ошибся: со мной произошло прямо противоположное. С тех пор как я с тобой познакомился, увидел твои обгрызенные ногти и острый клык, твое юношеское одиночество, косолапые ножки и неимоверные глаза, твое сиротливое чтение и ямочку на левой щеке, ты стала для меня самой классной девочкой на свете. Красота не терпит объективности. Только субъективность может указать нам верный путь, со всем тем, что она в себя включает: мои воспоминания, твое будущее, весь мир и его разбившиеся самолеты, твою любимую песню и страны, где мы побывали и побываем еще…
Лена: Ты что-то глубоко вздыхаешь, странно.
Я: Ты часто повторяешь «странно». Лена: Чудно.
Я: Прекрати жевать жвачку, когда я влюбляюсь, это невыносимо, в конце концов. А может, родим ребенка?
Лена: Не, ты слишком старый! Он ненадолго тебя застанет.
Я: Спасибо.
Она водила по верхней губе кофейной ложечкой. Я рассмешил ее, намазав себе зубы шоколадным муссом. Она была так прекрасна, что ничего, кроме белой футболки, ей надевать не требовалось.
Я: Ты сможешь меня когда-нибудь полюбить?
Лена: Любовь — это долгая, тяжелая работа… Ты цитируешь Платона, но плохо его помнишь. В «Федре» Лисий советует больше угождать тому, кто не влюблен.
Я: ОК, я тебя ненавижу и никогда тебя не полюблю!
Лена: Поздно!
Я: Именно. Я думаю, ты явилась, чтобы заполнить собой пустоту в моем сердце. Ты даже не догадываешься, насколько совершенна.
Лена: Не догадываюсь… Говорят… как посмотреть… И что мне с того? Это только отпугивает самых классных мужиков.
Я: Именно.
Моя болтовня уже даже не смешила ее. Я был слишком неповоротлив. Стоило нам приехать к Сергею на вечеринку в честь ее победы, как я понял, что все пропало. Входная дверь с системой распознания по отпечаткам пальцев и голосу, электронный глазок, камеры наблюдения, вооруженная охрана на вышках — загородный дом Идиота произвел неслабое впечатление на фальшивую чеченку. Она забавлялась, как влюбленный ребенок, — открывала окно в машине, чтобы подставить лицо ветру, а я повторял, приложившись к бутылке: «Такая девка мне не по зубам. Не по зубам». Через пять минут она начала говорить с Сергеем и его коллегами по-русски. Пламя свечей плясало в ее зрачках. Я остался за бортом ее жизни. Они говорили на языке, которого я не понимал, она заводила его (наверно, чтобы я приревновал, либо хотела возбудить меня, а может, просто запала на его лысый череп и жестокую улыбку). Я старался принять беззаботный вид, но внутри у меня все кипело. Я оказался пленником этой девчонки, она ускользала от меня, при том, что я сам задумал ее побег. Мне бы выразить свое неодобрение, но я повел себя как последняя блядь, капитулировав перед властью денег. И даже пошел откупорить им бутылку «Dom Ruinart», тоже мне лакей на побегушках. Я сидел как мешок с дерьмом и дулся в своем углу, массируя спину близлежащим шлюшкам. Надеялся вызвать в ней ревность. Я снова стал иностранцем — в личном и общественном плане, и Лена с каждым мгновением все безнадежнее забывала меня. Никогда я с такой отчетливостью не ощущал, как уходит время, — Сергей стирал мое существование дежурной славянской шуткой.
На ней было декольтированное платьице телесного цвета, так что трудно было понять, где кончается материя и начинается кожа, и это сводило меня с ума. Я чувствовал, что меня захлестывает яростная ревность, как будто я вдруг осознал смысл слова «забвение». Я опрокинул несколько рюмок «Путинки» в надежде, что алкоголь послужит мне общим наркозом. У меня заплетались ноги от еле сдерживаемой боли и холодного бешенства. Я улыбался, как оглушенный боксер, который, несмотря на град ударов, отказывается признать, что он в нокауте. Я ждал гонга. Ну не падать же мне было на колени со словами: «Леночка, я тебя люблю, уйдем отсюда!» Как же я сейчас сожалею, что не сделал этого, опасаясь, что меня поднимут на смех. Боже, как смешон страх показаться смешным! Мне стыдно было признаться в своей влюбленности перед этими жлобами. Я снобировал Лену, я открыто презирал ее, я неуважительно обращался с ней, чтобы показать всем, что мне насрать (но, оставшись с ней наедине, я превращался в жидкую субстанцию и бежал от нее, как Гёте от Фредерики Брион).
Сергей обзывал меня по-русски, повторял «ne sluchaino», свита стояла за него горой, Лена отдалялась от меня, сближаясь с ним, он ничего не делал, чтобы помешать этому, а она ничего не предпринимала, чтобы защититься. Он затащил ее в свой секс-салон, где девушки стояли на коленях с голым бюстом. Я зажмурился, еле сдерживая слезы ярости, развернулся и ушел… Лена спросила вслед, не хочу ли я уехать. Я ответил: «Спокойной ночи». Мне было грустно грустить, Лене грустить нравилось. Непонимание между мужчинами и женщинами возрастает, если они не знают, что любят друг друга. Я не хотел, чтобы она заметила мои муки. У современных Вальмонов грудь стоит колесом от разбитого сердца, просто они сменили парик на мобильник с гарнитурой bluetooth. Больше мы не встречались. В окно мне было видно, как девушки, заломив ей назад руки, похотливо раздевали ее и целовали в язык, заставляя ее вылизывать мужиков снизу доверху. Сергей отдавал команды, и Лена покорно исполняла их. Я, пятясь, наблюдал за этой сценой. Я надеялся услышать крик о помощи, но она уже расслабилась и получала удовольствие. Может, она и звала меня, но я был слишком далеко и не услышал, я злился, что она поехала со мной, ненавидел себя за трусость, я хотел, чтобы она вспомнила обо мне и взмолилась: «Октав, забери меня отсюда, что мы тут делаем?» Но моя девочка охотно включилась в игру, томно прикрыв глаза и забыв обо всем. Да она и не смогла бы меня позвать, — у нее был занят рот. Может, ей нравилось, что ей отдают приказы. Может, меня вообще никогда не было. Вот последняя картинка, которая стоит у меня перед глазами: Лена нагибается, зажмурившись, чтобы облизать Сергею пальцы. В парке, окружавшем дачу, на водной глади бассейна плавали 500-долларовые купюры. Официанты, встав на четвереньки, пытались выловить бумажки, застрявшие в пластиковой решетке.