Радек Йон - Memento
Я всегда старался работать, думал Михал. Пока мог. А если не мог? Чем я отличаюсь от тех, про кого говорит этот фанатик?
— В конце концов вы накайфуетесь до пенсии по инвалидности, просто заработаете цирроз печени, вот и все. Это в лучшем случае. И, значит, до самой смерти станете требовать, чтобы общество вас кормило, а сами будете продолжать колоться. Неплохо устроились, а? Вы себе ищете острые ощущения, а общество за них расплачивается. Но как быть с теми, кто всю жизнь надрывается и исправно платит налоги для того, чтобы прокормить бездельников, вроде вас, за свои двадцать лет только и сумевших, что заработать себе больную печень. Лично я обещаю вам сделать все возможное, чтобы покончить наконец с этим абсурдом. И не я один. Уж вы поверьте. Во Франции и других европейских странах быть токсикоманом — уже преступление. Не хочешь прямиком за решетку — иди лечись. В некоторых американских штатах тюрьма полагается уже за то, что врач обнаружит на вашем теле следы уколов. У нас же сам факт токсикомании вообще ничем не грозит. Мы дожидаемся, пока вы начнете грабить аптеки или совращать других. И вот тогда наконец общество переходит к самообороне. Несколько поздновато, не правда ли?
Его голос как будто все время приближается. Что ему от меня надо?
— Впрочем, так не может продолжаться до бесконечности. Подумайте об этом… Послушайте моего совета: кончайте с этим прежде, чем в самом деле докатитесь до ручки. Лагерь в этом смысле — эффективнее любых других мер. Представьте себе, сколько старых наркоманов давно лежали бы под дерном, если бы их вовремя не вынудили хотя бы к частичному воздержанию в заключении? Если бы не было этой передышки?
Чем же он так напоминает отца? — думал Михал. Внешностью вряд ли, он намного солидней. Может, этим пафосом и презрением?
— Используйте свой последний шанс! Каждая неделя воздержания увеличивает надежду выкарабкаться. Да опомнитесь же в конце-то концов!
— Вам не полегчало, пан Отава? Слышите? Вам уже лучше? Попробуйте попить.
Новая сестра. Ее он тут еще не видел. Михалу до обморока хотелось пить, отмерять больничный чай по глоточкам казалось пыткой. Если б хватило сил самому удержать чашку, он влил бы чай в себя, пусть даже почти все протечет мимо.
Лучше. Ну и что с того. В лагерной больнице в тот раз целых три недели без дозы.
— Главное, смотрите, чтоб вас не совратили сразу после выхода из лагеря. Вы ведь для них герой, — напутствовал врач. Сейчас он говорил едва слышно и без прежнего пафоса.
К счастью, отбывать срок меня перевели в другой лагерь. Наверное, чтобы изолировать от дружков, ведь я так и не выдал, кто меня снабжал наркотиками. Больше двух лет без дозы! И без известий о Еве.
Может, тогда и вправду был шанс завязать? Не будь моего доброго духа. Милого Гонзика. А если бы он в тот раз не пришел? Как знать, чем бы все закончилось.
— Не таскайся за Михалом! И всем твоим дружкам передай, если они сюда заявятся — будут иметь дело со мной! — неистовствует в передней мама.
Я уже снова заснул, понимает Михал. Какая-то непреходящая вялость, прямо зло берет. Неужели она останется мне на память? До самой смерти? Быстренько вылезти из постели и выйти в коридор.
— Что тут такое?
— Марш назад! — поворачивается к Михалу мать.
Словно я двенадцатилетний шибздик. Вдруг до Евы дойдет, что со мной обращаются как с первоклашкой… Интересно, что с ней?
— Ну иди, иди, — выгоняет мама того, за дверью.
Но мне уже двадцать три! Кто это был? Черт его знает. Предки не только роются в моей сумке, нет ли там чего, но и разглядывают руки и ноги, не колюсь ли я снова, а скоро начнут проверять, как я вымыл уши. Да еще гонят взашей всех моих знакомых! Теперь нельзя и поговорить ни с кем, кроме матери. Будто я прокаженный. Только о чем нам говорить? О чем же еще…
Узнать бы про Еву. В квартире, где мы с ней жили, никто не открывает. Даже туда я ходил украдкой. Забежал после смены — и опрометью домой, чтобы мать не заметила опоздания. Она даже отпуск за свой счет оформила. И все ради меня.
Что же с Евой? Может, сейчас приходила она? Хотя бы ради этого нужно ускользнуть от твоей слежки, мама. Если хочешь знать, я люблю ее. А это разве жизнь? Восемь часов в день носиться курьером по типографиям. И то еще мать черт-те кого подняла на ноги, чтобы меня вообще взяли. Наркоман, да еще с судимостью. Кому такие нужны? Вечно обиженное выражение отцовского лица. Словно этой своей отсидкой я навредил не себе, а ему. Но ни слова попреков. Похоже, мама его здорово обработала. Потому и предпочитает помалкивать. Только постоянный контроль. Все в боевой готовности, как мышеловка на взводе. Никакой личной жизни. И это в двадцать три года!
По дороге с работы заскочить к Зденеку. Никто другой не пришел в голову. До его квартиры — крюк небольшой, мама и не заметит. Вдруг он знает что-нибудь про Еву?
Осторожные звуки. Наконец шарканье ног за дверью.
— Кто там?
— Михал.
Смотрит через дверной глазок. Плавающий зрачок, расширенный чуть не на полсантиметра. Ломки!
— Тебя кто послал?
— Никто. Просто хочу кое-что узнать. — Михал переступает с ноги на ногу. Снова допрос. Господи боже.
— Никто? — угрожающе повторяет Зденек.
Михал качает головой.
— Никто! — на всякий случай громко говорит он.
— У меня ключа нет, — доносится изнутри.
— Не заливай! Как же ты выходишь? — Михал невольно улыбается.
От этой улыбки Зденек, похоже, конфузится.
— Через окно во двор.
— Ну и дела, — заключает Михал. И по коридору, ведущему к подвалам, выходит на двор.
— Правда тебя никто не посылал? — еще раз спрашивает Зденек, отступая от окна, чтобы Михал мог влезть.
— У тебя окно все время открыто, даже когда тебя нет?
— А что тут красть? Уже нечего. Так всем и передай.
— Ну какого черта ты идиотничаешь? — взорвался Михал.
И наконец влез на подоконник. Да, ничего себе видик…
На полу ворох грязных вонючих тряпок, разбитая мебель, вдоль стен какие-то останки конструкций из досок и брусков, распоротые матрацы, полупустые консервные банки, грязь и тлен. Ни одной вещи, которую не побрезгуешь взять в руки. Михал вдруг понимает, что просто не сможет войти в эту комнату. И облокачивается на оконную раму.
— Что тут случилось? — вырывается у него.
Трудно даже вообразить, что такая помойка — результат постепенного распада. Скорее, тут взорвалась граната или кто-то в один миг перевернул все вверх дном.
— Они мне тут микрофоны понатыкали. Постоянно приходится все проверять.
— Кто? — ужасается Михал. До него наконец доходит, что Зденек мечется в тисках психоза.
— Да Рихард же! Он мне мстит. Хочет меня уничтожить! — Зденек лихорадочно шарит глазами по комнате.
— Рихард в тюрьме. Не сходи с ума! — как можно осторожнее начинает Михал.
— А эти его глаза каждую ночь? Эти раскосые глаза убийцы? — выдавливает Зденек.
— Сдурел? Не может же он каждую ночь из тюрьмы сматываться, — возражает Михал.
— Значит, это его люди! Он ими на расстоянии управляет. Гипнозом! — Зденек сам поразился своей догадке и схватил Михала за рукав. — Он все может!
Только теперь Михал заметил, что Зденека колотит лихорадка.
— Тогда скажи, как ты до этого допер, ну, скажи, — Михал старался говорить спокойно.
— Он хотел, чтобы я снова втянулся в эти его свинства. А то ты не знаешь? Не валяй дурака! Сразу, как умерла бабка, он подсунул мне в ящик бутылку с кайфом!
Бабка, отметил про себя Михал. Вот почему здесь такой бардак…
— Ну, а ты?
— Само собой, перестал лазить в ящик. Покупал только чистый кайф. На толчке. Чтоб он не мог свою погань подсыпать.
Михал недоверчиво оглядел разоренную квартиру.
— А на что брал?
— Не корчь из себя идиота. Мне бабка сто двадцать тысяч оставила. Накопила с пенсии. И с утиля.
Сто двадцать тысяч? Ничего себе! Да на сто двадцать тысяч уже можно кое-что предпринять. Ну, хотя бы кругосветное путешествие.
— Не дури! И ты вот так живешь? — Он еще раз огляделся вокруг. По куче грязного тряпья, похоже, прошмыгнула мышь.
— Да денежки давно уже тю-тю! — взорвался Зденек. — И не свисти ты, черт подери, будто ни хрена не знаешь. Эти суки в конце концов спелись с Рихардом. Все вы с ним заодно! Толкали мне дозу за сотню. Потом за две! Как пить дать, его работа! Думаешь, я ничего не знаю? Вы сожрали меня, вот чего он добивался. Кинули!
— Зденек, не дури…
Тот раскинул руки, как Христос на распятии.
— Нет у меня ни шиша! Все, что было, давно спустил! Так и скажи ему. Я ведь знаю, это он тебя послал. Все вы у него на службе. Скоты! За дозу и родную мать продадите! Он меня выпотрошил, понимаешь? Я пустой. Выставил вчистую! Теперь-то он может успокоиться. Чеши к нему. Что тебе я? Нет у меня бабок. Так и передай. Может, на радостях он тебе кубиков пять отвалит. Ну, все. Просек фишку? Я в ауте. Двигай отсюда! Ну понял, двигай!
