Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
«Разве можно тут воздержаться от комментариев? Справедливости ради скажу, ведь не хотела, а опять начала дерзить от обиды, что она такой праздник мне испортила!» — хмуро подумала я и бросила на мать терпеливый тоскливый взгляд.
— Не возражай. Всяк сверчок знай свой шесток, — жестко сказала мать.
— Да не влюбилась я! Он же дядька, а не парень, — раздраженная непониманием матери, оправдывалась я.
Она не слушала моих уверений, чем огорчала до глубины души и вызывала тягостное недовольство. Я стояла как в воду опущенная, в полном душевном оцепенении и холодном отчаянии, безуспешно пытаясь унять внешнюю и внутреннюю, судорожную дрожь. В голове путались разные глупые мысли: «Настанет ли время, не омрачающее радостное светлое состояние моей души?.. В раннем детстве я умела сдерживать бурное выражение своих чувств. Страх давил... Опять сбылось пророчество и предчувствие... Вот так укореняются всякие поверья... Везет тем, чьи родители понимают и щадят детей, избавляют от мучительного унизительного осознания беспомощности перед ними...»
Слышу сердитый, приглушенный, как из подвала, возглас:
— А в дядек не влюбляются? Со стариками хороводятся!
— Мне такое даже в голову не приходило, — с усталой укоризной перебила я мать.
— Знаю тебя!
— В том-то и дело, что не знаете и всех собак на меня вешаете. Кем я только в ваших глазах ни была: и под забором валялась, и в подоле приносила. А теперь еще стариков соблазняю. Сто лет они мне без надобности! Дайте мне жить спокойно. Не хочу я взрослых гадостей. Тошнит от таких разговоров, хуже, чем от пошлых анекдотов в сельском клубе. Там хоть в шутку об этом говорят. А вы всерьез. Дурдом какой-то, а не семья! Вы и со своими учениками так же разговариваете? — все больше заносило меня.
— У них для этого родители есть.
— Для чего? Чтобы оскорблять? Вы хотите, чтобы я была такой, какой вы меня рисуете? Я терпеливая, но могу и разозлиться. Вот стану дрянью, тогда мне не обидно будет вас выслушивать. По крайней мере, будет за что! Вы этого хотите? — совсем уж слетела я с тормозов, не давая себе отчета, о чем говорю.
— Опять грубишь?! — гневно повысила голос мать.
— А по-человечески, по-доброму со мной нельзя? — взвыла я сквозь слезы и пулей выскочила из хаты.
Я знала, что никто не побежит меня успокаивать. Господи! Так хочется быть хорошей и видеть вокруг себя только доброе, радостное! А получаю однобокие взгляды, незаслуженные упреки, обвинения. С моей точки зрения, они вздор и нелепость. Любые мои действия подвергаются сомнению, охаиванию. Сплошные претензии! Опостылело все! Ну, как тут радоваться жизни? Попробуй в такой обстановке остаться спокойной. В классе я слыву шустрой, прыткой, но с трезвыми продуманными суждениями, а дома мать считает заносчивой и вздорной. Такая я, когда защищаюсь. Хотела я сегодняшней ссоры? Нет. Она хотела? Тоже нет. Так неужели нельзя по-хорошему выяснить недоразумение? Надо же верить человеку!
Чтобы не распаляться, отправилась в сарай колоть дрова. Втихомолку слезы льются, мысли крутятся в голове: «Как мне отвечать на оскорбления? Она меня с гулящей девкой сравнила, а я ей «спасибо»? Никакой логики! Сбежать бы из этого ада. Но так хочется попасть в университет! Я понимаю: мать для меня старается. Но какими дикими средствами! Бабушка пошутила как-то, что «благими намерениями выстлана дорога в ад» и флаг — «хотела как лучше» — часто заводит в трясину». Я не однажды слышала эти фразы, но до сих пор не совсем понимаю их.
Если иждивенка, так мне уж и не жить как нормальные дети? Не в рабстве. Я же не привередливая и от рук не отбилась. Что-то этот год тянется мучительно долго. От скандала до скандала. А поводы совсем мизерные. Неуправляемость моего характера постыдна и неприятна. Если не умею бороться, противостоять ему, стоит приноравливаться? И в суждениях надо быть на высоте, и перед самой собой не хочется выглядеть мокрой курицей. Где мое достоинство и самоуважение? Брюзжу как занудная старушенция. «И Димка продолжает преследовать, на нервы действует и мне, и матери», — с глухой досадой вспомнила я о навязчивом обожателе. — Хорошо было нашим предкам! К любому случаю применяли усмиряющую фразу: «На все воля Божья».
Опять успокаиваю себя словами: «Что наши мелочи по сравнению с мировой революцией?!» Витек! Ты еще не забыл ее? Только ты всегда понимал меня по-настоящему! Вразуми меня. Помоги справиться с собой!
КОМСОМОЛКА
Вступление в комсомол назначено на двадцать второе апреля. Кандидатуры обсуждались трижды. В классе все происходило обыкновенно: учительница зачитала список общественных дел за все пионерские годы, и одноклассники проголосовали «за». Колька Корнеев пошутил в мой адрес:
«Веселая, добрая, но очень старательная и очень принципиальная. Надо тебе слово «очень» из жизни выбросить. Добра желаю, честно!» Вожатая засмеялась: «Из-за таких, как ты, ей приходится быть «очень».
И на совете дружины все протекало формально, потому что всех нас знали как облупленных! А вот на комсомольском активе досталось! Сначала гоняли по Уставу ВЛКСМ. Потом такие вопросы задавали, какие раньше и в голову не приходили!
«Чем пионерская общественная работа отличается от комсомольской?», «Что главное в жизни?», «Почему у нас такие отношения с Америкой и Германией?», «Кем легче быть — Стахановым или Александром Матросовым?», «Имеем ли мы право спорить, возражать старшему, начальнику?»... Вышла из комитета: голова кругом, лицо горит. В мозгах колом стоят слова: «Подумай месяц, достаточно ли ты взрослая, чтобы двадцать второго апреля идти в райком комсомола?»
Я всегда считала, что не словами, а работой надо доказывать свои положительные качества, и делала все, чтобы мимо меня не прошло ни одно интересное или важное мероприятие. Но сегодня поняла, что я только хороший исполнитель. Анализировать события не умею, глубоко о политической жизни страны не задумываюсь, не делаю выводов. Перед сном я отчитываюсь перед собой о прошедшем дне, но в основном о выполненной работе и личных взаимоотношениях. Читаю газеты, но выступаю на политинформациях, как на уроке истории, живу событиями класса и домашними проблемами.
После собрания я стремилась больше общаться со старшеклассниками. Но их тоже в основном интересовали уроки. Немного успокоилась. Зачем переживаю? Если я активная пионерка, значит, сумею стать хорошей комсомолкой. Чего не пойму — подскажут, помогут.
И вот настало двадцать второе апреля. Семь человек из нашего класса, бледные до посинения, собрались у пионерской комнаты. Я прижимала к лицу маленькую книжечку «Устава», повторяла трудные места и тем самым отвлекалась, пытаясь усмирить дрожь в коленях.
— Тебе хорошо, а у меня голос дрожит и руки трясутся, — выбивая зубами барабанную дробь, говорила Нина, подружка по парте.
Классная вожатая Галя начала нас весело тормошить:
— Что вы как замороженные! Вас не на казнь поведут, а в комсомол, во взрослую жизнь. Это не наказание, а честь. Встряхнитесь!
Пришла Аня, новая школьная пионервожатая. Стремительная, с яркими лучистыми глазами, белозубой улыбкой. Она, оглядев нас уверенным, чуть ироничным взглядом, обратилась к Гале:
— Ты кого мне привела? Это им я должна буду вручить вместо галстука настоящее знамя?! Не поведу этих синих цыплят в райком! Ну-ка, плечи расправить, головы выше! Где твердый взгляд? Улыбку дома оставили? Может, и головы пристегнули пустые?
Мы натянуто заулыбались. Очень удачными штрихами обрисовала нас Аня.
— С улыбкой приободряется весь организм человека. Ясно? Перестроиться! Передо мной двоечники? Вы лучшие из лучших!
Мы окончательно растормозились и на станцию пошли, весело болтая о мелочах.
Погода была чудная. При подходе к улице, на которой находился райком, опять заволновались. Аня тоже стала строгой. Посмотрела на часы:
— Рано пришли. Полчаса погуляем. Нам к одиннадцати.
Пошли в сквер. Минуты ожидания казались вечностью. Чтобы как-то отвлечься, разглядываю близлежащие деревья и кусты. Раскрывались крупные почки сирени, засыпая коричневой шелухой землю. Светлая зелень неразвернувшихся листков пахучая, гладкая внутри, бархатистая снаружи. Крыжовник мелкими узорными листочками оживил серую обветренную землю парка. Издали он кажется кудрявым и праздничным. А почки черной смородины набухли, сделались шаровидными, но чуть-чуть не хватает им солнышка, чтобы разорвать зимний кафтан. Кто же придумал высадить в сквере плодовые кустарники? Умница!
