Маэстро - Волкодав Юлия

Марат молчал. Владимир Петрович ответил сам себе.

– Потому что не вижу смысла. Через два месяца стажировка подойдет к концу, и ваш роман с Кармен прекратится сам собой. Ты же не надеешься, мальчик, что она поедет с тобой в столицу нашей родины? Или ты настолько наивен?

Марик мучительно краснел, но продолжал хранить молчание. Он не надеялся: этот разговор состоялся как раз после постыдного инцидента, когда он предложил Кармен руку и сердце. А она смеялась минут пятнадцать, после чего, как неразумному ребенку, объясняла ему, что не создана для брака и семьи, что глупо в их положении даже обсуждать такие вещи, а нужно просто наслаждаться ситуацией и друг другом. И Марат до сих пор не понимал, как такое может быть? Ему казалось, что единственный повод отказать мужчине – отсутствие к нему чувств. Но то, что происходило между ними по ночам, свидетельствовало о самых настоящих и горячих чувствах с обеих сторон. Или нет?

– А может быть, ты надеешься остаться тут? – вдруг прищурился Владимир Петрович. – Попросишь политического убежища, кинешься на ковер итальянским властям, мол, влюбился, хочу жениться, спасите-помогите, устройте в «Ла Скала» заодно? А?

– Нет, – твердо ответил Марат. – Даже в мыслях не было.

– Это хорошо! Всегда помни, что там, дома, остались твои родные. Ой, как несладко живется родителям изменников родины. Какой же мерзкий у них чай! Агдавлетов! Спроси у своей итальянки, где здесь чай хороший продается, что ли! Должна же быть от тебя какая-то польза! И иди уже, надоел хуже горькой редьки.

Марат вышел из кабинета. Он чувствовал себя подавленным и абсолютно разбитым. Эта кабинетная сволочь была абсолютно права – у них с Кармен нет никакого будущего. И хуже всего, что сама Кармен считала точно так же. А он просто влюбленный идиот, разучивающий неаполитанские романсы и готовый сделать предложение непонятно чего, стоя на одном колене с розой в зубах. Как есть идиот.

* * *

Я думаю, правильнее всего, говоря об Италии, сравнить ее с лоскутным одеялом. Кусочки такие разные, такие пестрые, разноцветные, но каким-то волшебным образом соединяются в одно целое. Так же и Италия, собранная из множества маленьких государств, не похожих друг на друга. Больше всего я люблю свою солнечную Тоскану, но мне хорошо и в слегка пафосном Милане, и в странным образом совмещающем нищету и роскошь Неаполе, и в строгом, но завораживающим древней могучей энергией Риме. Есть только один город Италии, который я не люблю. Венеция. Да, я знаю, мекка для влюбленных со всего мира, самый романтический город, каналы, мосты и маски. Но он словно давит на меня. Наступающие дома, узенькие улочки, стоячая вода каналов с отчетливым запахом старости и смерти. Первый раз я попала в Венецию зимой, в низкий туристический сезон. Со мной был прекрасный гид, увлеченно старавшийся влить в мои уши как можно больше исторических фактов. Он с энтузиазмом и красочными подробностями рассказывал, как население Венеции трижды почти полностью вымирало от чумы – вода и сырость только способствовали распространению болезни. И мне уже чудилось, что я вижу похоронные гондолы, мрачно и неотвратимо вывозящие из умирающего города зачумленные трупы.

А Марат был влюблен в Венецию. Он мог говорить о ней часами! Он знал всех персонажей комедии дель арте! У него в квартире висели венецианские маски: и красивые, с перьями и блестками, и жуткие, с длинными носами и изогнутыми ртами, – и про каждую Марат мог прочитать целую лекцию. А на письменном столе у него стояла фигурка Пульчинелло – итальянского шута, горбуна в черной маске с мандолиной в руках, тоже привезенная из Венеции.

Уже после перестройки, когда границы открыли, и Марат приехал ко мне в гости, я решила показать ему Италию во всем ее многообразии.

– Куда ты хочешь? Рим, Флоренция, Пиза?

– Поехали в Венецию! – с горящими глазами воскликнул он.

– Нет, умоляю, только не туда! Это город смерти!

– Это город искусства! И тоски по настоящей любви, без масок венецианского карнавала, – неожиданно тихо поправил меня уже седеющий, но все же мой Марик.

* * *

– Ты зря расстраиваешься, мальчик!

Маэстро Чинелли откинулся на спинку стула и с удовольствием закурил. Перед ним стояла крошечная чашечка с очень крепким – Марик уже успел в этом убедиться – кофе. К своей Марик едва притронулся. Он с куда большим удовольствием налегал уже на второе панини с мясом и сыром. Тоска тоской, а молодой организм, истосковавшийся по нормальной еде, требовал свое. Чинелли только усмехался, глядя на него.

– У тебя таких Кармен будет сотня. Или две. Выходишь ты, скажем, в роли Фигаро. Или Фиеско. Берешь верхние ноты. И всё, весь партер твой, только пожелай.

Марик перестал жевать, а Чинелли засмеялся.

– Ну всё, всё, не вспыхивай! И настоящая любовь у тебя будет. Если захочешь.

Они сидели за столиком уличного кафе недалеко от площади Сан-Марко, и Марику не верилось, что он не спит. Всего какой-то час прогулки по набережной, а Венеция уже успела его очаровать: такая гордая, надменная красавица. Девушка с характером. Чинелли пообещал, что после небольшой остановки на обед они прокатятся на гондоле, а потом, если Марик захочет, он может сходить во Дворец дожей, где расположился музей искусства. Вечером опера, разумеется, настоящая венецианская опера, где Марат наконец-то услышит, как нужно исполнять партию Грифаньо [2], ибо сил у маэстро больше нет терпеть ту слабую пародию, которая у Марика получается.

Все это Чинелли ворчал себе под нос, не переставая благодушно улыбаться и потягивать кофе. А Марат думал о том, как он благодарен старику.

Несколько дней назад, после сложного разговора с Владимиром Петровичем и еще более сложного объяснения с Кармен, он пришел на занятия в совершенно разобранном виде. Честно старался сосредоточиться на материале и объяснениях наставника, но ничего не получалось. Перед глазами вместо нот маячило расстроенное лицо Кармен. Она не понимала, почему они должны расстаться, ведь им так хорошо вдвоем, а уезжать Марику еще только через полтора месяца. Полтора месяца любви – зачем от них отказываться? Потом вдруг помрачнела.

– Тебя вызывали в КГБ, да? Тебе приказали от меня отказаться? Потому что я невозвращенка?

– Нет!

Марат пытался ей объяснить, что все совсем не так. Что органы им недовольны, но никто не требует от него рвать отношения. Он сам, сам не может их продолжать, потому что это нечестно, ненормально! Но чем больше он объяснял, тем сильнее Кармен хмурилась. И когда замолчал, указала на дверь.

– Пошел вон.

И он пошел, разбитый и физически и морально, не смея спорить с женщиной и навязывать ей свое присутствие еще хотя бы минуту. Всю следующую ночь не спал, сидел на крошечном балконе их общего с Олегом номера, который они использовали как курилку, и смолил одну за одной. А утром пришел на занятия к Чинелли и, конечно, не звучал. У него не получалось даже взять верхние ноты, не говоря уж о том, чтобы вжиться в образ глупого старика Грифаньо. И Чинелли, промаявшись с ним полчаса, не выдержал и начал расспрашивать. Марик давно подозревал, что маэстро к нему привязался – он и занимался с ним чаще, чем с остальными, и выкладывался эмоционально, сто раз объясняя, показывая, делая замечания. Олег и Валдис рассказывали, что с ними Чинелли даже с кресла редко встает, весь час сидит с чашкой кофе, развалившись, и время от времени выдает какие-нибудь корректирующие реплики, пока те надрываются у рояля. Симпатия была взаимной, Марат тоже привязался к эксцентричному старику, даже научился не реагировать на его подколы касательно личной жизни. И в тот раз не выдержал, рассказал всё как есть. Чинелли похмыкал, покачал головой, а потом сказал, что в ближайшую субботу они едут в Венецию. Потому что нельзя полгода прожить в Италии и не увидеть Венецию. И потому, что нельзя спеть венецианского купца, если никогда не видел город гондол и каналов. Но Марик подозревал, что дело не только в искренности исполнения, о котором заботился Чинелли. Слишком уж внезапным было предложение, да и остальных ребят он посмотреть Венецию не звал, хотя Олег пел герцога Острогото, а Валдис – кузена главной героини Бельфусто.