Слава Курилов - Один в океане. История побега
Берега Иртыша под Семипалатинском были совершенно дикие, на них не было никакого следа присутствия человека – ни осколка стекла, ни консервной банки, ни бумажки. Река выбрасывала на берег только упавшие стволы деревьев. Мы пили воду во время купания – она была чистой и вкусной.
В эти годы в окрестностях Семипалатинска не было ни одной свалки – мы, мальчишки, знали это точно. Ее тут же растаскивали: все могло пригодиться в обиходе. Можно было смело держать пари – в округе невозможно было найти ни одного ржавого гвоздя, ни кусочка проволоки. Битое стекло собирали и переплавляли на стеклянную посуду – ее всегда не хватало. Для нас, мальчишек, это было трудное время. Чтобы найти осколок стекла – перерезать веревку, мы пробегали несколько километров.
В сосновом бору мы пили воду из болот в низинах. Правило было очень простое: если есть лягушки, значит, вода питьевая, иначе лягушки в ней жить не станут. Незачем было носить с собой флягу или кружку: ненужная, лишняя тяжесть, подойди к любому водоему, наклонись и напейся – что может быть проще.
В излучине Иртыша напротив Семипалатинска был Чудо-остров. Нигде больше по берегам реки не росло таких огромных деревьев. Остров был необитаем. Когда во время весеннего половодья его заливало водой, мы любили плавать на лодке в чаще леса между деревьями. Вода спадала к лету, и весь остров зарастал травой, такой высокой, что в ней мог бы спрятаться всадник. Чтобы найти дорогу, нам приходилось взбираться на дерево. Остров был разделен на три части протоками – одна из них называлась Холодный Бродок. Можно было целый день плыть на лодке и не видеть неба – деревья смыкались вершинами, и внизу был полумрак, как в джунглях. Иногда луч солнца пробивался сквозь чащу, от воды поднимался синий туман. Пение птиц днем, а вечером волшебная тишина. Нам было страшновато, мы тихо опускали весла и вглядывались в полумрак берегов, словно индейцы, ожидающие нападения. Мы общались жестами, пугаясь звуков собственных голосов, и чувствовали себя первопроходцами.
На левом берегу Иртыша лежал поселок Жана-Семей – по-русски Новый Семипалатинск. Главной достопримечательностью его был мясокомбинат, где делали известную на всю страну семипалатинскую колбасу. Когда-то тысячи голов скота гнали из Монголии на этот мясокомбинат по улицам Семипалатинска. Местным жителям продавали иногда по блату головы, хвосты и ребра. Мясокомбинат имел дурную славу – сотни мужчин и женщин не вернулись домой с работы и были отправлены в концлагеря. За двести граммов колбасы во время войны давали без суда три года. На проходной комбината стояли известные по всей области охранницы-церберши, ощупывавшие каждого проходящего с ног до головы. Немало мужчин поплатились за наивную попытку пронести кусок колбасы между ног.
В хорошую погоду от Жана-Семей можно видеть плоское нагорье до самого горизонта. Путь туда – через беспредельную степь, поросшую ковылем и полынью. Дорогой попадается много смешных сусликов – они стоят на задних лапках среди полевых цветов и смотрят вам вслед. В тех местах с давних времен жили миролюбивые и гостеприимные казахи-скотоводы.
Никто не предполагал тогда, что беда придет с этого безмолвного нагорья.
Однажды ранним утром селения казахов были разбужены гулом моторов. Всех жителей спешно посадили в грузовики и куда-то увезли. Чтобы успокоить местное население, объявили, что на этом месте будет строиться подземный аэродром. Степь наполнилась несмолкаемым гулом экскаваторов, бульдозеров, компрессоров. В верховьях Иртыша построили гидроэлектростанцию, и по реке поплыла вверх брюхом мертвая рыба в масляных пятнах. Первым пострадал Чудо-остров: в весеннее половодье воды стало меньше, перестала расти трава и обнажились корни деревьев. Холодный Бродок обмелел и скоро высох до дна. Потом Чудо-остров был раздавлен широкой автострадой. Мост проходил через Семипалатинку и дальше по руслу реки прямо в Жана-Семей. Холодный Бродок засыпали, деревья срубили для строительства бараков, весь Чудо-остров изрыли бульдозерами, а песчаные бури, проносившиеся над Семипалатинском, засыпали его толстым слоем пыли. К подземному аэродрому нескончаемым потоком шли грузовики. Из-за мрачного ландшафта это место здешние жители называли «Луной». Моего друга Генку Смагина забрали в армию, и он служил на «Луне» в строительном батальоне. Родители радовались: сын приходил в увольнение каждую субботу и ночевал дома.
Я учился в автодорожном техникуме на последнем курсе; по субботам вместе с Генкой и еще тремя друзьями мы ходили на танцы.
Я помню странные лица моих товарищей и фразу «Генка умер».
– Как умер, совсем? – не веря своим ушам, переспросил я.
– Умирают только совсем, – невесело пошутил приятель.
– Но он же был с нами на танцах позавчера, в субботу! Что случилось?
– Врачи говорят – кровоизлияние в мозг.
– Но он же ничем не болел, – не унимался я. Друзья пожали плечами.
Родители Генки потребовали произвести вскрытие и подали в суд. Но с ними провели беседу, они еще больше помрачнели и затихли. Мы хоронили Генку в запаянном гробу. Через месяц непонятно чем заболел наш общий знакомый, служивший там же, на «Луне». Он умер в больнице, и его тоже хоронили в закрытом гробу.
После смерти Генки мне пришлось побывать в районе «Луны» – у нас была практика по автовождению, я вел ЗИС-150, нагруженный цементными блоками. Дорога все время шла по пустыне, степь вымерла. Мы проезжали бесконечные строительные площадки, огороженные колючей проволокой, повсюду виднелись одноэтажные бараки армейских частей. В распоряжение одной из этих частей мы и разгрузили нашу машину. Я запомнил мрачные лица солдат, встреченных по дороге.
…Три года я не был в родном городе, и вот сейчас, демобилизовавшись из армии, еду к родителям. Путь мой лежит через Семипалатинск, и я выхожу на знакомом перроне. Дедушка с бабушкой умерли, в доме моего детства живут чужие люди, но соседи все те же.
Я иду навестить друзей, и радости нет границ: все недавно вернулись из армии, съехались со всех концов Союза. Мы снова, как когда-то, ходим на танцы, веселимся, кутим и не можем нарадоваться встрече. «А помнишь…» – повторяется много, много раз. С нами нет только Генки Смагина.
«А что происходит на “Луне”, где он служил?» – спрашиваю я. «Там построили какой-то подземный аэродром и проводят какие-то секретные взрывы». Я осторожно расспрашиваю знакомых. Никто ничего не знает. Город живет своей обычной жизнью и никакими секретами не интересуется. «Правда, – рассказывают мне, – за три последних года построили несколько новых больниц – в старой не хватало места для больных белокровием». Что такое белокровие, никто не знает и путают с малокровием. «Тут как-то через Семипалатинск шел поезд из Владивостока с японскими туристами. Что с ними было! Они заблажили дурными голосами, закрыли окна и двери и потребовали немедленно отправить поезд. Вот чудаки! Над ними так смеялись!» Я прощаюсь с друзьями, с родным городом. На душе тяжелое предчувствие, что мы больше не увидимся.
Через год мы получили тревожное письмо из Семипалатинска от моей тети, а вскоре приехала и она сама с дочерью, оставив в Семипалатинске квартиру, мебель, все нажитое. «Все началось с сильного взрыва, – рассказывали они. – Стекла вылетели почти во всех домах, дверцы печей распахнулись, угли выпали на деревянные полы. Начались пожары». Именно тогда жители Семипалатинска узнали страшную весть: начались испытания атомной бомбы. Перед каждым взрывом жителей города оповещали о времени испытания и напоминали о мерах противопожарной безопасности. Взрывов было много, иногда три раза в неделю. Стекла вылетали постоянно, их вставляли за государственный счет. В больницах не хватало коек для больных лучевой болезнью. В городе началась паника, многие хотели уехать, но город закрыли на неопределенный срок. Первое время отпускали только к ближайшим родственникам. «Мы взяли лишь самое необходимое, все остальное бросили. Тот, кто успел, бежал…»
Летом 1957 года я в звании сержанта выполнял обязанности химического инструктора саперного батальона, расквартированного в Калининградской области. По полученному приказу нас, химических инструкторов, должны были отправить на боевые учения в район, где будет произведен атомный взрыв. Мы ждали отправки несколько дней, но приказ по неизвестной причине отменили.
Я никогда не забуду день, когда всех нас, химических инструкторов, собрали в клубе для просмотра учебного кинофильма, снятого в районе боевых учений с настоящим атомным взрывом. Это были именно те учения, в которых мы должны были участвовать несколько месяцев назад.
В зале погас свет, я читаю титры… «Совершенно секретно… Фильм снят на полигоне Министерства обороны в районе… Семипалатинска».
