Алексей Иванов - Географ глобус пропил
И тут Витьке стало страшно. Тут он нутром почувствовал, как черная пустота, разъедая, растекается над страной и все зло, что раньше было крепко сковано и связано, освободилось и теперь только выжидает.
Отправляться домой ему не хотелось. Неуютно было дома одному с такой тревогой в душе. Минут десять он сидел на подоконнике, болтая ногами и размышляя о жизни. Потом он увидел, что по пустому коридору идет Чекушка, и спрыгнул, так как сидеть на подоконниках не разрешалось.
Чекушка отперла дверь кабинета, увидела Витьку и позвала:
— Витя, подойди сюда.
Витька взял портфель и поплелся к ней.
— Зайди, — попросила она.
Витька вошел в кабинет. Чекушка закрыла дверь, поставила свою сумку на стол, поправила шаль и присела на краешек парты. При неофициальных разговорах она всегда садилась на парту.
— Почему домой не идешь? — поинтересовалась она. — Родители опять в командировке?
— Ну, — нехотя подтвердил Витька.
— Да-а…— вздохнула Чекушка. — Самые трудные дни, когда все люди должны быть вместе, ты остался без самых близких людей… Ну, ничего, ведь друзья, наверное, помогают?
— Ну, — неопределенно согласился Витька.
Чекушка отвернулась к окну.
— Смотри, даже погода какая… Все-таки не простой человек умер. А на седьмое ноября, помнишь, какое солнце было? Он тогда уже смертельно больной на трибуне стоял…— Она снова вздохнула. — Не хочется, Витя, чтобы и ваша юность начиналась с тяжелых времен…
Витька молчал.
— Мы с ребятами из «творческой группы» решили провести вечер памяти о Леониде Ильиче, — поделилась Чекушка, и Витьку кольнула ревность, что его из «творческой группы» выперли. — И знаешь, Витя… Мы подумали и решили, что нечего тебе без дела сидеть. — Чекушка улыбнулась, и Витька тоже покорно скривился. — Возвращайся-ка ты к нам. Сейчас не время для мелких ссор.
— Ну, — кивнул Витька.
Ему стало приятно, что его отсутствие ощущается так остро.
— У тебя ведь есть магнитофон? — спросила Чекушка.
— Есть.
— На вечере памяти должна звучать траурная музыка. Вот я взяла несколько пластинок у Павла Ивановича, а ты дома посмотри, послушай, что лучше, и перепиши на пленку какой-нибудь марш. Он и будет звучать на нашем вечере памяти, хорошо?
— Хорошо, — сказал Витька.
Разобравшись с Чекушкой, Витька пошел в спортзал. На время разнообразных митингов и линеек спортивный зал превращался в актовый. Сейчас он был еще пуст. Витька завернул в раздевалку. Там сидели, дожидаясь собрания, Клюкин, Тухметдинов, Стариков из «бэ»-класса, Забуга, отличник Сметанин, еще кто-то, кого Витька не разглядел. Но самое главное, тут был и лучший Витькин друг — Будкин: мелкий, кудрявый, глазастый, по-девчоночьи красивый и потому очень застенчивый.
— Витус, ты сегодня дома будешь? — спросил он.
— Буду, а что?
— Хочешь переписать «АББу»? Мне папа привез. И «Чингисхан» тоже.
— Тащи, — обрадованно согласился Витька.
— У нас, когда сказали, что Брежнев умер, бабы так выли на уроке, — сказал Стариков из «бэ»-класса.
— У нас тоже Чекушка ревела, — сказал Клюкин.
— Брежнев бы все равно скоро умер, — произнес Забуга. — Он уже говорил-то фигово, как унитаз.
— За него все специальный артист говорил. Когда Брежнев умер, его расстреляли.
— Ага, он умер-то вчера…
— Всем только сказали, что вчера, а на самом деле пять дней уже прошло.
— Ага, пять дней, он бы уже сгнил.
— Чего гнить-то, холодно…
— Он, как умер, из него сразу мумию сделали, как из Ленина, чтобы в Мавзолей положить. А потом передумали. Я «Голос Америки» слушал.
— А где его похоронят?
— Их всех хоронят около Кремлевской стены. Только Сталина сначала в Мавзолей положили.
— Интересно, куда все медали Брежнева денут?
— Жене оставят. Или в могилу бросят.
— Выкопать бы…
— Там как похоронят, через несколько дней все тайно достают и на секретном правительственном кладбище закапывают. Ночью там танки дежурят, чтобы никто не увидел. У меня брат рассказывал, он там служил.
— А у меня брата из колонии выпустят, если будет помилование, — сообщил Тухлый.
— Только при Брежневе порядок навели, все и развалится.
— Да какой порядок… У меня батя говорит, что все пьют.
— Брежнев-то сам ничего и не делал.
— Коммунисты делали.
— Много они тебе сделали?
— Да уж побольше твоего. Посмотрел бы я, как ты сейчас бы в Америке на заводе работал. Да ты бы там вообще негром родился.
— Сам ты негр, козел!..
— К Брежневу на похороны американский президент приезжает. К Ленину и то не приезжал.
— Подумаешь.
— Вот и подумаешь. К тебе-то на могилу никто не придет, только я приду — знаешь зачем?
Витька поднял шапку и кинул в спорщиков, чтобы не подрались.
— Чуханка! — крикнул он. — Если за пять секунд не передашь, вечная чухня будешь!
Дверь в раздевалку снова открылась, и вошел Вовка Колесников из десятого «А». Вместе с Леночкой Анфимовой он состоял в звене барабанщиков и сейчас был в парадной форме — в отутюженных брюках, в белой нейлоновой рубашке с комсомольским значком и в пионерском галстуке.
— Рота, подъем! — крикнул он. — Линейка сейчас начнется! Спички у кого есть?
Витька полез в карман и подал Колесникову коробок.
— Молодец, Витек, подсекаешь, — похвалил Колесников.
Классы многоголовым прямоугольником выстроились вдоль стен спортзала. На стенах торчали баскетбольные корзины и шведские лестницы. На окнах от сквозняка тихо позванивали решетки. В белом свете облачного дня блестел крашеный пол. На нем сплетались и расплетались изогнутые линии волейбольной разметки. Там, где на стене красовалась мишень для метания мячиков из разноцветных концентрических кругов, висел портрет Брежнева.
Витька, как всегда, пробился в первый ряд, где оказывались одни девочки. Под портрет Брежнева из пионерской комнаты уже принесли специальную скамейку с дырками. В дырки вставлялись знамена. Перед скамейкой стояли учителя и директриса Тамбова.
— Ребята!
Раньше директриса всегда говорила «Товарищи!». Но однажды на линейке в тишине после этого слова Витька слишком громко пробурчал: «Тамбовский волк тебе товарищ…» За это Витькиных родителей вызвали на педсовет. Тамбова в дальнейшем сменила «товарищей» на «ребят», а старшеклассники начали здороваться с Витькой.
— Советское правительство, — медленно говорила директриса, словно на диктанте, — коммунистическая партия и весь советский народ понесли тяжелую утрату. Вчера скончался… Леонид… Ильич… Брежнев… Траурный митинг объявляю открытым.
— К выносу знамени, — звонко отчеканила председатель совета дружины, она же старшая пионервожатая, Наташа Чернова, — пионерской организации! Борющейся за право носить имя Василия Ивановича Чапаева! Смирно! Равнение на знамя!
Гремел барабанный марш, и в зал внесли знамя. Расставив локти, перехватив полотнище, древко держал Колесников — теперь строгий и недоступный. Впереди и позади него, подняв руки в пионерском салюте, шагали Лена Анфимова и Люба Артемова. Руки их были в белых перчатках, ноги — в белых чулках, в волосах — белые банты, а через плечо — алые ленты. Все трое, они шагали в ногу, отбивая шаг. Витька смотрел, как приближается Леночка, как она тянет носок, как на ней разлетается короткая юбка, как сквозь рубашку просвечивает лифчик, как в отблеске тяжелого знаменного бархата лицо ее становится нежно-розовым и красивым вдвойне.
Четко поворачиваясь, знаменная группа по периметру обошла зал и заняла, свое место.
— Вольно! — скомандовала старшая пионервожатая. — В знак памяти!.. О Леониде Ильиче!.. Брежневе!.. Объявляется!.. Минута!.. Молчания!.. Смирно!.. Флаги склонить!..
Барабаны вновь затрещали. Маленькие флаги каждого класса поехали вниз, распускаясь до самого пола. Некоторое время длилась тишина.
— Вольно, — сказала Чернова.
— Ребята, — снова выступила директриса. — Вся наша страна замерла от горя. Ушел из жизни выдающийся человек. Со всех сторон Советского Союза в Москву…
«Начинается…» — со скукой подумал Витька.
Домой после митинга он возвращался с Будкиным. На улице было хмуро, сумеречно от тяжелых туч над городом. То и дело из окон доносилась траурная музыка. Она же играла по трансляции на заводе, долетая до слуха неровными волнами.
— Не знаешь, во сколько по телику похороны? — спросил Витька.
— Не-а. Что, смотреть будешь?
Витька пожал плечами.
— Историческое событие ведь, — сказал он. — Даже президент американский приезжает…
— Интересно, надолго ли?.. — вдруг задумался Будкин.
— Не знаю. А что?
— Так… Пока он здесь, они атомную войну-то не начнут…— тихо сказал Будкин.
Расставшись с Будкиным у подъезда, Витька поднялся к себе. Школьную форму он расстелил на родительской кровати — так он делал всегда, когда родители были в командировке.
На душе было очень тоскливо. За окном тянулся бесцветный день. Витька перебрал пластинки — нет, включать проигрыватель тоже не хотелось. По телевизору показывали симфонический концерт. По радио играла музыка.
