Валерий Кормилицын - На фига попу гармонь...
– Да будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! – вспомнив слова водилы из давнишней комедии, орал он во все горло. – Никуда отлучиться из дома нельзя, тут же воры залезут, – погрозил кулаком в сторону дальней фермы, где обретались чукчи, один из которых подновил утром флаг ВМФ на спине Филимона и отнял у того гармонь, о чем сразу же сообщил Кузьме главный деревенский браконьер, с внутренней гордостью демонстрируя пересекающиеся синие полосы.
«Утро вечера мудренее!» – вспомнил дядька Кузьма, пораньше укладываясь спать, чтоб набраться сил перед грядущими боевыми действиями.
Без интереса понаблюдав, как азартно играют в подкидного дурака на его оклад Джек и церэушник, истомленный любовью Билл вышел из обжитого коровника и медленно пошагал к реке, срывая по пути полевые цветочки и любуясь природой средней полосы России.
Наступила томная вечерняя тишина, изредка нарушаемая далеким женским смехом, скрипом колодезного журавля в деревне, стуком ведра по мшистому срубу и ленивым всплеском реки.
Мягко ступая по высокой пружинящей траве, усыпанной ромашками и васильками, Билл даже прослезился от обуревавших его чувств: «А мы когда-то хотели воевать с этой страной», наслаждался чудесным видом переливающейся в лунном свете воды и густой зелени дерева, окунавшего свои ветви в реку.
Вот из-за этого-то дерева и вышла нагая пышная нимфа с золотыми блестками влаги, желтеющими в лунном свете на мраморных точеных плечах. У счастливого влюбленного замерло сердце от вида древней как мир картины: первые звезды, колдовская луна, слабый плеск волн, ласкающих берег, и прекрасная, нагая женщина, выходящая из воды…
Он почувствовал себя Богом. Древним, как Мирозданье, и юным, как Любовь!
Медленно скинув одежду, он вошел в воду, раздвигая струи сильным торсом…
Заметив гиганта, чаровница слабо вскрикнула, прикрывая руками крепкие груди, но, покорная зову влюбленных мужских глаз, зачарованно пошла навстречу, бессильно опустив руки вдоль тела.
Они сошлись и тесно прижались друг к другу.
Постояв так какое-то время, Билл поднял ее и понес на бархатное ложе мягкой травы. Женщина даже не сопротивлялась, когда нежные ладони гладили ее грудь и ноги. Лишь слабо вздохнула под сладкой тяжестью мужского тела и чуть слышно застонала, когда он вошел в нее…
Разомкнув обьятья, Билл осыпал любимую собранными цветами и, взявшись за руки, они пошли к реке, чтоб смыть свой грех и грешить снова, до самого утра, до петухов, до раннего солнца и свежей росы…
Соратники по партии начали вечер обыденно и тривиально.
Пили водку.
На этот раз – «Фронтовую». Разговоры вели соответственно названию напитка.
– Мой папа был четырежды Героем, – выцедив соточку из алюминиевой кружки и занюхав селедочной головой, информировал дона Чезаре Пшенин.
– Мама мия! – восхитился глава преступного синдиката «Опиумный кругляшок», наполняя в очередной раз кружки.
– … воевал с гитлеровцами в лесах Белоруссии, – махнул еще одну порцию Пшенин, чтоб зря не выдыхалась, – между прочим, руководил партизанским отрядом имени Ивана Сусанина.
– А кто такой Ваня Сусанин? – занюхивал селедочным хвостом свою дозу дон Чезаре.
– Иван Сусанин? Ну-у, как путешественник Федор Конюхов, к примеру… Подрядился проводником к польским туристам… и вот четыреста лет тургруппу не могут отыскать… Заплутались в лесу…
– Понятно! – кивнул головой дон Чезаре, готовя к новому «партвзносу» кружки.
– Так вот… Мой отец пустил под откос практически весь железнодорожный транспорт Германии, – принял на грудь следующие фронтовые сто граммов Пшенин, – и к концу войны стал шестнадцатижды Героем Советского Союза…
Шест-на-а-дца-а-ти-и-жды-ы! – поднял вверх указательный палец. – А ты думал, он в обозе всю войну проболтался? – глянул на прикрепленную к стене карточку, где улыбающийся восемнадцатилетний мальчишка в расстегнутой гимнастерке облокотился на дугу запряженной в телегу лошади.
– Мой папа, между прочим, тоже герой итальянского Сопротивления, – чтоб не ударить перед товарищем лицом в грязь, раскрыл крапленые карты дон Чезаре. – А ты думал, он в Риме спагетти всю войну торговал? – отрицательно замотал пальцем перед пшенинским носом отпрыск национального героя Италии. – Бил фашистов в партизанском отряде имени Спартака.
– Я тоже за «Спартак» болею! – сообщил другу бывший колхозный секретарь парткома.
– Споем нашу, партизанскую… – предложил дон Чезаре и, размахивая пустой кружкой, завопил: – Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао, чао, чао…
Разучив слова, Пшенин влился в ряды партизанского хора.
Пропев «Белла, чао» раз пятьдесят, они дербалызнули еще по одной, раскупорив следом другую бутылку под названием «Пшеничная».
– В честь меня назвали! – похвалился Пшенин.
– Да-а, а кстати, как у тебя дела на личном фронте и что нового в деревне? – сделал хватательное движение рукой глава наркосиндиката, удивляясь в душе, что Пшениных уже двое.
– Океюшки! – бодро произнесли собутыльники.
– Говорите по одному! – с трудом выговорил дон Чезаре и стал слушать левого Пшенина.
– Подозреваемый про золото партии больше не заикается, – радостно потер руки левый Пшенин, а правый, когда на него глянул дон Чезаре, наполнял кружку из бутылки. – К тому же у него в доме чем-то расплющило мужика… веришь, метр на метр и десять сантиметров в толщину, – объяснял левый Пшенин, а правый, когда дон Чезаре скосил в его сторону глаз, опрокинул в себя кружку «Пшеничной».
«Смотри-ка, пока мы беседуем, в одну харю хлыщет», – осудил правого Пшенина дон Чезаре и перевел взгляд на левого – тот жевал хлеб, продолжая сливать информацию:
– В деревне произошло воровство… Чекушкинский прокурор, делая обыск, забрал две гармони… На гармонях помешалась вся деревня, – хихикая, докладывал левый Пшенин.
Услышав про гармони, дон Чезаре вздрогнул и внутренне подобрался, отметив для себя, что правый Пшенин куда-то вышел.
– … Мой враг Кошмаров почему-то не стал звонить из своего дома, а пришел в сельсовет и просил на коммутаторе соединить его с каким-то Гогией, – икнул оставшийся Пшенин, культурно прикрыв рот, – а сторож сельсовета из сочувствующих, потому что в бытность свою председателем Игнат Семенович кинул его с горящей путевкой, которая благополучно сгорела, так никому и не доставшись. Ага… – опять икнул Пшенин, – от него-то я и узнал, что Кошмаров советовал этому самому Гогии, тайно, сегодня ночью, привезти в деревню грузовик с баянами и разгрузиться в сельсовете, он его будет там ждать. «Мы здорово с них разбогатеем», – несколько раз повторил в трубку Кошмаров.
Чувствует, кровосос, номенклатуру рынка, – сквозь зубы, нехотя, похвалил гадского кулака и мироеда бывший секретарь парткома.
От полученной информации дон Чезаре, как давеча дядька Кузьма, практически протрезвел и развил бурную деятельность. Достав из рюкзака и пряча под гимнастерку револьвер «Пьетро Беретта. Мэйд ин Италии», заверил Пшенина:
– Не дадим ему разбогатеть на людском горе… экспроприируем у экспроприатора, – следом за револьвером вынул небольшую коробку с надписью: «Тротил». – В Москве приобрел, – просветил Пшенина, – как раз для такого случая…
Не только наши отцы партизанили, – подмигнул товарищу. – А ты, друг, позвони Кошмарову в сельсовет, где он ждет транспорт с товаром, и спроси что-нибудь душещипательное, – попрощавшись за руку, дон Чезаре пошел в партизанский рейд.
«Гармони надо уничтожить… – размышлял он по дороге к жилищу деда Пашки, – а то потом среди такого количества нужную замучаешься искать», – обойдя глубоченную ямищу, постучал в дом, где остановились его головорезы.
Дверь оказалась не заперта. Дед Пашка никого не боялся с тех пор, как у него поселились двое квартирантов.
– Хэллоу… мать вашу растудыт! – поздоровался с русскими и американцами дон Чезаре.
– Здогово на четыге ветга, – ответствовал дед Пашка, удивляясь, почему такой опытный сторож как Дорофей пропустил в избу чужака.
Рисовавший карту местонахождения клада юный пионер внимательно вгляделся в незваного гостя, что-то прикидывая в уме.
– Откедова будем? – задал вопрос дед Пашка и, кося под глухого, подставил к уху ладонь.
«Пень дремучий. Чего придуряется?» – нелицеприятно подумал о старом черте дон Чезаре и, слащаво улыбнувшись, ответил:
– Странник Божий. Хожу по земле. Вот к вам забрел водички попить.
– Ну-у, воды нам не жалко. Пей хоть целое ведро, – расщедрился дед Пашка, поднимаясь со стула.
– А чего это ямища-то у вас во дворе? – задал интересующий его вопрос дон Чезаре, незаметно кивая головой в сторону двери своим шестеркам.
– Яма? Яма глыбокая и емкая… самая что надо под сог-тиг, – похвалил старикан творение Джинна-Толика.
Дон Чезаре сделал вид, что поверил.
– Спасибо за воду, – выдул он полкружки для маскировки, – нет, нет, не провожайте… молодежь укажет дорогу, чтоб в яму не упал, – попрощался с хозяином глава далекого наркокартеля. – Чего яму-то какую выкопали? – только вышли за дверь, набросился на своих боевиков босс. – Гармонью надо заниматься, а не дурью, – протянул Джинну коробочку с тротилом. – А ты чего, как собака, на четырех лапах ходишь? – поддал ногой Джонни-Дорофея.
