Василий Лобов - Дом, который сумашедший
— Так ты же согласился.
— Держал пальцы крестиком.
— Идиот! Срываешь нам все это тонко продуманное дело! Думать нужно, сразу видно, что бьц трезв! Крестик отменяю. Спецзадание: когда будешь стрелять в голову Самого Братца Президента, промажь мимо левой половины и попади точно в правую. Понял?
— Так точно!
— А чтобы ты основательно понял, почему необходимо стрелять исключительно в правую половину, сейчас я тебе открою самую-самую-самую страшную и самую-самую-самую таинственную тайну Нашего замечательного Дома…
Братец Белый Полковник в однозубой личине пролез в тело братца Пилата III и горячо зашептал:
— Как ты считаешь, братец Пилат III, каког цвета у меня лицо?
— Черного!
— Ага! Видишь, как мы их всех запутали! Но ведь ты, по моим агентурным данным, братец не дурак, подумай как следует и скажи: как же мы могли бы такое допустить, чтобы наши враги знали, какой цвет у нас белый, а какой черный? Ты полагаешь, что могли бы? Да ты соображаешь, что ты полагаешь?! Нет, это только так считается, что белый цвет у нас — белый, а черный цвет у нас -черный. На самом же деле… На самом же деле… белый цвет у нас — черный, а черный цвет у нас — белый. Так что братец Белый Полковник у нас на самом деле не братец Белый Полковник, а братец Черный Полковник, понял? И это у нас только так считается, что Низ — это у нас Низ, а Верх — это у нас Верх, на самом деле Низ — это у нас Верх, а Верх — это у нас Низ! Когда ты выстрелишь в якобы правую, якобы черную, половину головы Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья, ты на самом деле выстрелишь в левую, белую. И с этого самого мгновения в Нашем Доме уже никогда не будет ничего левого, ничего белого, даже серых полуистинных оттеночков не останется, все-все-все будет истинно черным правым. Ясно?
Я что-то бодро рявкнул в ответ, но сам так и не понял, что именно. А братец Белый — или Черный? — Полковник в однозубой личине, выбравшись из меня наружу, торжественно провозгласил:
— В случае успешного выполнения спецзадания мы поможем тебе подняться очень и очень высоко, назначим на синекуру Самого Братца Президента!
— Служу Нашему Дому… — нестройно рявкнул я и не успел задать братцу Белому Полковнику ни одного вопроса, касающегося назначения меня на синекуру Самого Братца Президента, поскольку братец Белый Полковник сбросил однозубую личину, превратился в дымное белое облачко и дематериализовался в микрофон спецвызова техника.
Лифт медленно пополз вверх. От представления себя самого Самим Братцем Президентом у меня сильнейшим образом закружилась корона. От этого коронокружения я пнул ногой валявшуюся на полу личину, и она дематериализовалась быстрее обычного.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Братец Принцесса лежала на кровати и задумчиво рассматривала полосатый потолок. Я нажал микрокнопки на микромагнитофонах. А он сказала:
— Сядь рядом.
Я подошел к кровати и сел на кровать. И словно бы только теперь по-настоящему увидел его красоту: красоту его черного — или белого? — лица, красоту белой — или черной? — родинки над верхней красиво изогнутой губой, красоту вдруг расцветшей улыбки, сразу же отразившейся в глубоких серых — или синих? — глазах, красоту образовавшейся от этой улыбки маленькой ямочки на левой — или правой? — щеке…
Я поцеловал братца Принцессу в губы — и будто бы вышел за Железный Бастион, один, без охранников, без скафандра, а выйдя, превратился в птицу и полетел… А когда это немного прошло, потом, часа через два, когда его голова без короны покоилась на моем обнаженном, без фрака, плече, а я будто бы все еще продолжал парить в синеве неба, братец
Принцесса спросила:
— Пилатик, теперь ты не считаешь, что я сумасшедшая?
— Нет. То есть… Знаешь, во мне все окончательно перемешалось, теперь я ничего не могу понимать. Мне вот кажется… но я не трепещу от страха, что кажется. Мне кажется, что ты — совсем не сумасшедшая, и мне нравится, что мне это кажется. Понимаешь, тут или — или. Не может же такого быть, чтобы все были сумасшедшими, а ты — нет. И вот… ты — сумасшедшая, а я тебя все равно люблю… Наверное, потому что сам сумасшедший.
— Ну и ладно, ну и хорошо, ну и пусть будет так. Пусть мы оба с тобой сумасшедшие. Я не хочу быть несумасшедшей. И как сумасшедшая, я рада, что я сумасшедшая, что ты сумасшедший. Ты ушел бы со мной за Железный Бастион?
— Да, конечно. Но за Железный Бастион уйти невозможно на Центральном диспетчерском пункте всегда дежурят сразу много братцев, их всех не подкупишь. Да и воздуха в баллонах скафандров нам хватит совсем ненадолго.
— Ну и пусть ненадолго! Я уверена, что никакие баллоны нам не понадобятся!
Я хотел было возразить, что мне жить пока не надоело, но почему-то передумал. А он продолжила:
— Я попробую переговорить с отцом. Может быть, он согласится нас выпустить, не насовсем, конечно, но там будет видно, что-нибудь придумаем. Главное — отвязаться от охранников… Давай сегодня вечером сходим в наш дворец, переговорим вместе…
Тут меня что-то словно бы взяло и мгновенно перенесло из синевы окружающей среды, где я был, в Наш Дом, в апартаменты отеля, где меня вроде бы не было. Я вдруг отчетливо вспомнил о было совсем забытом спецзадании, полученном от братца Белого Полковника и братца Цезаря X. В моем желудке возникло сразу несколько мыслей, но главной из них была та, которая подсказывала мне, что я не имею никакого права не выполнить спецзадание и что у меня появился хороший шанс его выполнить безотлагательно.
— Ты приглашаешь меня в свой шикарный дворец? Поглядеть на Самого Братца Президента? Я согласен, так точно!
— Сегодня же вечером. А сейчас — обними меня и спи.
Но я не заснул, а как только заснула братец Принцесса, вышел из отеля, сел на скамейку невдалеке от входа и впал в глубочайшую задумчивость. Спустя минуту мне захотелось вернуться к братцу Принцессе и уже никогда с ним не разлучаться. Но два ордена, приколотых к лацканам моего фрака, жгли мне всю мою грудь. Я подумал, что должен от них как-то срочно избавиться. И тут же поразился очевидной глупости собственной мысли, что не знаю — как. Избавиться от них можно было единственным способом: отдав по назначению…
Пока все складывалось как нельзя лучше: братец Принцесса пригласила меня в свой шикарный дворец, там я смогу выстрелить в голову Самого Братца Президента, в якобы левую ее половину, он умрет, но потом воскреснет и назначит меня Самим Братцем Президентом… Постой, сказал мне мой ум, ну вот он умрет, потом воскреснет, потом назначит меня Самим Братцем Президентом… а сам-то куда после всего этого денется? Да уж куда-нибудь денется, не может же у нас быть сразу два Самих Братца Президента…
Я отчетливо представил себе себя Самим Братцем Президентом. От этого представления моя корона так и пошла, так и пошла кругами, однако очень скоро ходить перестала, так как я вспомнил о черной якобы ванне на первом нулевом ярусе. Но не станут же они растворять в ванне Самого Братца Президента, когда я им стану, возразил мне мой ум, такого просто никогда не бывает…
Я немного успокоился. Однако, когда немного успокоился насчет братца Пилата III, тут же почему-то забеспокоился о братце Принцессе. Ну а братец Принцесса? — спросил я себя. С ним-то что будет, когда эти записи используют по назначению? Да уж что-нибудь будет… А что будет? Ничего хорошего не будет… А может, вернуться в апартаменты и отдать микромагнитофоны братцу Принцессе? Пусть делает с ними что хочет.
Но если я отдам записи братцу Принцессе, прокричал я сам себе шепотом про себя, я предам и братца Белого Полковника, и братца Цезаря X, всех наших братцев предам, стану предателем Нашего замечательного Дома! Я вскочил со скамейки.
«Ну ты даешь, — рявкнул я на себя, — ты что, трезв?! Трезв на спецслужбе?! Куда ты метишь? В предатели Нашего Дома метишь?! Врагам продался, а, братец Пилат III? Никак нет, братец Пилат III, никому я не продался — держал пальцы крестиком, когда мечтал о предательстве. Молчать! Так точно! Служить! Так точно! В стойку! Так точно!»
Я застыл по стойке смирно двадцать первой степени… и подумал, что, если я отдам записи братцу Белому Полковнику, стану предателем братца Принцессы.
Мои кости в ногах подкосились, мое тело рухнуло на скамейку.
Я, братец Пилат III, стану предателем братца Принцессы? Братца, которого люблю и который любит меня? Я стану его предателем? С ума ты сошел, что ли, братец Пилат III?
Но твой, братец Пилат III, святой долг перед Нашим Домом? О нем ты забыл? Встать! Молчать! Служить! Самозабвенно служить!
«Да пошел ты куда подальше!» — крикнул я сам на себя во весь свой внутренний голос. Надоело! Вставать надоело, молчать надоело, служить надоело. И что это за долг такой, если он толкает меня на предательство братца, которого я люблю? Неправильный это долг, вот что. Неправильный, если вообще толкает на предательство. Может, если у них тут все наоборот, если белое — это черное, левое — это правое, а Низ — это Верх, то и сумасшедшие у них — вовсе не сумасшедшие?…
