Нинни Хольмквист - Биологический материал

Она словно таяла у меня на глазах. Я непроизвольно начала плакать. Чтобы Алиса ничего не заметила, я отвернулась.

— Но дружочек, — сказала Алиса и снова отставила чашку.

— Извини, — всхлипывала я. — Я должна быть сильной. Сильной для тебя. Но я не могу… не хочу тебя терять!

— Я знаю, Доррит, — спокойно ответила она. — Я знаю. И мне тепло от этой мысли. Этого достаточно. Тебе нет нужды быть сильной. — Впервые в жизни кто-то сказал, что мне нет нужды быть сильной. — Слышишь, — продолжала она, — не хочешь прилечь рядом на минутку? Мне кажется, тебе станет легче.

Я кивнула, отставила в сторону поднос, обошла кровать и легла рядом с Алисой. Она была теплой, почти горячей.

Это был наш последний разговор с той Алисой, которую я знала. Это был последний разговор, когда она еще понимала, с кем говорит. Через неделю подругу отправили на сдачу органов. Мальчик, больной диабетом, получил ее поджелудочную железу, а одна из самых популярных ведущих на телевидении, мать двоих детей, получила вторую оставшуюся почку.

4

За все последние месяцы я почти не касалась своей новой книги, только иногда перечитывала те первые тридцать страниц, на которых когда-то остановилась. Что ж, тридцать тоже неплохо. Неплохо для меня, но мало для книги, тем более что я понятия не имела, как эта история будет развиваться дальше. Это было все равно что стоять на опустевшем перроне и глядеть вслед поезду, уносящему прочь все твои творческие порывы.

Я сделала последнюю попытку сразу после смерти Алисы. Я надеялась, что работа поможет мне отвлечься от грустных мыслей и что вдохновение вернется. Сев в свое фантастическое кресло со спинкой и подлокотниками, я включила компьютер, открыла файл. Да так и просидела перед экраном часа три или даже больше. Я написала пару строк. Стерла. Снова написала и снова стерла. Достала блокнот и попробовала писать от руки. Зачеркнула написанное, перевернула страницу и начала с нового листа. Но ничего не получалось. Я разозлилась и, не выдержав, перетащила документ в мусорную корзину. Потом очистила корзину и выключила компьютер.

Облокотилась на спинку кресла. Мой взгляд случайно упал на картину Майкен, на которой не то корчился от боли, не то ухмылялся дьявольской ухмылкой зародыш. И в это мгновение впервые ощутила толчки в животе. Короткое, ни на что не похожее ощущение, не имеющее ничего общего с несварением желудка или мышечными спазмами. Я посмотрела на живот и снова почувствовала толчок, словно малыш толкнул меня изнутри головой. Впервые я почувствовала, что он не просто растет во мне, а живет.

— Привет! — прошептала я и прижала ладонь к животу. — Привет, мой малыш!

В тот день я больше не могла писать. Я позвонила в лабораторию, где принимала участие в безвредном, но противном эксперименте, и сказала, что мне нужно отдохнуть. Они отнеслись к моему звонку с пониманием: отчасти потому, что они знали, что я беременна и все время себя плохо чувствую, отчасти потому, что понимание входило в их профессиональные обязанности. Позвонив, я легла на кровать и достала из кармана камень Юханнеса. Я лежала и крутила его в руке, накрыв другой рукой живот.

Через полчаса я почувствовала новый толчок, совсем легкий, почти незаметный. Я нежно нажала ладонью на живот, и ответом мне стал новый толчок. Я улыбнулась и расплакалась, настолько меня это тронуло. Умывшись и сходив в туалет, я снова прилегла и не заметила, как заснула.

Если бы кто-то спросил меня, что я тогда чувствовала — горе или радость, — я не смогла бы ответить. Потому что сама не понимала, что это было — единение или одиночество?

Через пару дней я сделала ультразвук. Точнее, его мне сделала Аманда Юнсторп. Она намазала мой живот холодным бесцветным гелем, ощущение было такое, словно меня щекочут, и я невольно прыснула. Аманда улыбнулась и начала водить инструментом, выводя большие и маленькие круги на животе и сосредоточенно смотря на экран.

— Все хорошо? — поинтересовалась я.

Да, все хорошо, — ответила Аманда. — Даже поразительно, учитывая все обстоятельства.

— А мне можно увидеть? — спросила я.

— Увидеть что? — удивилась она так, что даже рука на животе замедлила движение.

И тут я поняла, что не предполагалось, что я увижу своего ребенка. Не предполагалось, что я буду носить с собой расплывчатое фото и гордо демонстрировать его всем, кто окажется у меня на пути и не успеет убежать.

У Аманды на щеках вспыхнули два красных пятна, и она пробормотала:

— Мне жаль, Доррит. Я думала… ты понимаешь. Я думала… Ты ведь понимаешь, что мы не можем позволить тебе привязаться к этому ребенку.

Выйдя из поликлиники, я направилась к лифтам. Рука сама собой нашла в кармане карточку-ключ и сжала. Как в тот раз с запиской Поттеру, когда я несколько раз меняла брюки, перекладывая ее из одних в другие, так и сейчас я научилась виртуозно перемещать карточку в чистые брюки так, чтобы камеры не успели ничего заснять. Я старалась как можно лучше прикрыть карточку ладонью и быстро сунуть в карман, причем другой рукой обязательно что-нибудь делала, чтобы отвлечь внимание камер: чесала голову, открывала крышку корзины с грязным бельем, поправляла складки на одежде или стряхивала невидимые пылинки. Я делала это тихо, быстро и незаметно, как и просил врач с родимым пятном на лице.

Эта карточка все время была в моих мыслях. Я часто засовывала руку в карман только для того, чтобы ощутить ее в своей ладони. И каждый раз, делая это, повторяла про себя код: 9844, 9844. Но на большее я не решалась. Я по-прежнему не знала, воспользуюсь я карточкой или нет. Но именно сейчас все, что имело отношение к этой карточке, все возможности, страхи и тревоги, с ней связанные, вдруг стали чрезвычайно важными. Все эти мысли, дремавшие где-то в моем подсознании, вдруг всплыли на поверхность, и я начала думать. Я начала думать, что настал тот момент, когда мне нужно принять решение.

Не знаю, почему это произошло именно в тот момент, не знаю. Не знаю, почему я вдруг начала смотреть на вещи иначе; я знаю только, что, когда я сжала карточку в руке и подумала, что мне надо принять решение, я заметила сотрудницу отделения, стоящую лицом к стене рядом с лифтами. Стена была выкрашена в зеленый цвет, такого же цвета была униформа сотрудницы, уже темнело, но это не помешало мне разглядеть, что перед ней была дверь. Одного цвета со стеной и без дверной ручки. И сотрудница что-то делала с этой дверью. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы провести карточкой по невидимой панели в стене, открыть дверь и проскользнуть внутрь. Спустя мгновение дверь беззвучно захлопнулась и слилась с остальной стеной.

5

Виви была все такой же стройной и привлекательной, но ее движения стали какими-то заторможенными. Она вяло толкала перед собой тележку с книгами по проходу библиотеки, видимо, чтобы расставить их по полкам. Я заметила ее через окно, когда шла вернуть книгу и пару фильмов.

В последние две недели я почти не выходила из квартиры, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями и растущим животом. Его уже нельзя было спрятать даже под самыми широкими кофтами, и только дурак мог не понять, что я беременна. Завидев меня, Виви остановилась:

— Ой! Привет, Доррит! Давно не виделись!

Подруга бросила тележку и поспешила к стойке. На голове у нее была косынка: я знала, что Виви потеряла много волос и стеснялась этого. Косынка придавала ей совершенно беззащитный вид, и глаза казались огромными и полными тревоги.

— Как дела? — осторожно спросила я.

— Все хорошо.

— А у… Эльсы?

— Получше, чем раньше.

Я положила книгу и диски на стойку и собиралась было передать Эльсе привет, как Виви сказала:

— Что у вас случилось? Вы не видитесь. Эльса никогда о тебе не упоминает. Стоит заговорить с ней о тебе, как она тут же меняет тему разговора. Что случилось?

— Она тебе ничего не сказала?

— Нет, я же сказала, она тебя вообще не упоминает.

Так вот оно как: Эльса ничего не рассказала Виви о нашей ссоре. Она не сказала ей, что я беременна.

— Да ладно! — воскликнула Виви, услышав правду. И засмеялась: — А я… а я-то думала, у тебя булимия или что-то вроде того… или что ты принимаешь участие в эксперименте, где тебя заставляют поедать немыслимое количество сладостей и пирогов! Чего они только не придумают, эти ученые! А ты просто взяла и… — Она замолчала и спросила: — Но как это произошло? Тебе давали гормоны? Искусственное осеменение?

— Зачем мне это? — изумилась я.

— Понятно, что незачем, но они могли тебя усыпить и сделать что-нибудь…

— Нет, меня не усыпляли, — ответила я. — Только один раз, когда забрали почку, а это было тысячу лет назад.

— Тогда это значит, что ты забеременела естественным путем.