Сергей Магомет - Записки Степной Волчицы
Стива и не думал скрывать, что в сигаретках, которыми он щедро угощал меня из своего портсигара, содержаться легкие наркотические снадобья. Как не скрывал и того, что сие есть излюбленное развлечение здешних одиноких и состоятельных дамочек, которые давно поняли, что им нечего терять, кроме своего одиночества. Хозяйка заведения Агния отлично разбиралась в этих вещах — рецептуры, пропорции, смеси. По сути дела, не наркотики даже, а так — невинные психотропные игрушки. Маленькие пестрые таблетки, горошинки, капсулы, вреда от которых было немного, но которые, как маленькие волшебные помощники, наилучшим образом разгоняли тоску, утоляли даже самые упорные боли, а главное, навевали сладостные любовные видения. Агния доставала их у местных цыган, — по-своему, необычайно цивилизованной и продвинутой публики, имеющей прямые поставки и контакты с самим Амстердамом. И, как бы опережая мои недоуменные вопросы, Стива объяснил, что сам лично вполне допускает неизбежность использования подобных искусственных стимуляторов — в том числе в интеллектуальной сфере и, в частности, в научных целях. По его словам, популярность синтетических наркотиков в университетской среде весьма высока. Куда больше, чем в «психоделические» шестидесятые на Западе. В особенной моде экспериментальные образчики — сочетающие новейшие компьютерные технологии с измененным сознанием. Молодые ученые, химики и биологи, отлично разбираются этих штуках. Все прекрасно понимают, что соответствующие исследования, даже с небывалой интенсивностью, ведутся в специальных закрытых проектах. В этом нет ничего удивительного, поскольку человеческое сознание, как известно, в определенном смысле давно выработало свои естественные механизмы воздействия на самое себя, — остается лишь воспользоваться некими альтернативными, комбинированными и куда более эффективными вариантами.
Что касается меня, то я, увы, безусловно принадлежала к тем одиноким «дамочкам», кому уже нечего было терять, — кроме одиночества и тоски. Как все смешалось и запуталось в моей жизни, что ждет меня впереди? По крайней мере в данный конкретный вечер я не собиралась ломать свою бедную голову еще и над морально-нравственными вопросами, касающимися медико-криминальных аспектов происходящего.
Неожиданно я заметила, что публика сильно поредела. Перед закрытием заведение почти опустело. Стива взглянул на часы.
— Ого! Скоро начнет светать. Подожди меня на улице. Мне нужно сказать буквально пару слов Агнии…
Он под руку подвел меня к выходу, а сам вернулся. Я вышла на улицу и посмотрела на небо. Была глубокая, спокойная, равномерно темная ночь. Догадаться, откуда придет новый день, было еще невозможно. Несколько темных фигур, вышедших передо мной из ресторанчика, разбрелись, и теперь вокруг не было ни души. Птицы еще не не запели. Абсолютная, подзванивавшая тишина. Голубые фонари, вокруг которых вилась разнообразная мошкара, освещали улочку. Не зная, что делать и куда идти, я зашла в ближайший палисадник, отломила веточку акации с острыми листиками и крошечными серебристыми стручками и, сложив локти на забор, принялась бессмысленно ею обмахиваться. Что будет? Кто меня отыщет в этой предрассветной мгле? Казалось, мое сердце вот-вот лопнет, но что это было — боль или счастье, я понятия не имела. Только бы вовек не просыпаться!
Вдруг рядом послышался шорох. Кто-то подошел ко мне сзади и, не говоря ни слова, обнял за плечи. Большие горячие руки. Я не переменила позы, не сделала ни малейшего движения запротестовать, повернуться. Лишь механически продолжала обмахиваться веточкой. Большие горячие руки ощупали мои груди, живот, бедра и колени. Я испытала изумленье, ужас и восторг. Похожее чувство возникло однажды, когда я приложила ладонь к только что включенному электрическому чайнику и ощутила нарастающую вибрацию. Теперь все мое тело вибрировало подобным образом. Моя спина сама-собой прогнулась, а большие горячие руки уже задирали юбку и стаскивали с меня трусы. В сплетениях ветвей и листвы за оградой, как это бывает при напряженно пристальном взгляде, стали мерещиться разные лица: то насуплено язвительная физиономия господина N., то печальные черты живой легенды Джона, то глупо недоуменное лицо собственного мужа. Я выронила веточку и крепче ухватилась за штакетины. Забор слегка качался и поскрипывал. У меня было такое ощущение, как будто, расставив ножки, словно маленькая девочка, я сижу на горячей отцовской ладони, которая подбрасывает меня все выше и выше, отчего у меня захватывает дух и из груди сам собой вырывается смех. Я извивалась, как рыбина, подхваченная огромным багром, но сорваться с него уже не могла. Мне хотелось подпрыгивать в такт, подниматься на носочки, но большие руки крепко придерживали меня за бедра. Оставалось лишь крепче цепляться за штакетины. Как жаль, что нельзя было расплакаться обильными слезами. А когда он отпустил меня, я еще некоторое время продолжала двигаться и становиться на носочки. Мокрая сплошь. Не только на внутренней поверхности бедер, но и на подколенных впадинах, икрах и даже на щиколотках я была облита обильной липкой влагой. Пришлось кое-как присесть, подтянуть трусы, неловко обтереться подолом. Только теперь я оглянулась на него, не зная, что говорить, что делать дальше. Он как раз нагнулся и шарил в темноте по земле. Я с наслаждением смотрела на его широкую спину. Наконец, он отыскал и поднял свою чудесную фуражку. После всего произошедшего у меня, наверное, был до того беспомощный и растерянный вид, что он улыбнулся, элегантным движением водрузил фуражку мне на голову, а затем притянул к себе и крепко обнял.
— Какая ночь, Николяша! — прошептала я, уткнувшись носом в его мокрую от пота подмышку, и жадно вдыхала его соленый дух.
— Ты слышишь? — спросил он.
Где-то далеко простучал поезд.
— Москва-Запорожье, — мечтательно произнес Николяша.
— Как будто сразу запахло антрацитом, лимонами, дальними странами, правда, Николяша?
— Я всегда мечтал стать машинистом. Или хотя бы помощником. Так ведь нет же — полный дальтоник… Или, по крайней мере, ревизором-контролером. Так ведь нет же — проклятая застенчивость… Что мне остается — только сидеть в диспетчерской…
Я крепко-крепко обняла его и стала гладить по просторной спине, которая казалась мне такой родной. Господи, какие мы все по-своему несчастные! Потом мы в обнимку двинулись к дачному поселку. Несколько раз нам перебегали дорогу бродячие собаки, кошки и крысы. Несколько раз он останавливал меня в каком-нибудь укромном месте (между гаражами, в густых кустах Иван-чая, в кленовой рощице, на чьей-то картофельной грядке, рядом с кучей ботвы, в заброшенной теплице). Нежно сосал мои тощенькие, как сухая береста, груди, пока молочные железы не разбухали так, словно снова были готовы функционировать. Потом я нагибалась или становилась на четвереньки, всё обильнее истекая горячей любовной патокой, превращаясь в набухшие медом соты. А может быть, в размораживаемый морозильник. В общем, наши мёд и молоко, смешиваясь, растекались сладостной лавой. Потом, запыленные и в клочках травы и колючках репейника, мы снова слушали проходящие поезда. Тук-тук-тук. И короткие гудки. «Жмеринка-Сумы-Москва», «Москва-Житомир», «Одесса-Киев-Москва», «Москва-Ужгород». Даже русские березы в ночи стали казаться мне малоросскими пирамидальными тополями. «Бедная моя Родина, волшебная моя страна!» — почему-то шептала я, хотя это совершенно не соответствовало действительности. И все-таки, какие мы счастливые! Николяша рассказывал про поезда и железнодорожное расписание. Я давно решила покориться судьбе. Приложив палец к губам, сама провела его в дом, поплотней прикрыла двери на половину хозяйки, и мы поднялись в мою светелку, где наконец смогли полностью обнажиться.
— Николяша, — печально, почти торжественно произнесла я, отводя глаза от его наготы, потому что от нее у меня перехватывало дыхание, как будто я повисала над обрывом, — я знаю, что все это значит. Я понимаю, что это Стива. Он остался с Агнией, а тебя попросил, чтобы ты…
— Какое это имеет значение, Александра? Я вот только беспокоюсь, как твоя хозяйка. Не откажет от дачи, если услышит, что ты привела гостя? Может, мне лучше уйти?
— Нет, нет! Во-первых, она разрешила мне. А во-вторых, даже если она завтра бы и выгнала меня вон, я бы не отказалась от сегодняшней ночи. Мне только неловко перед тобой. Сегодня я ужасно грустная, не в состоянии быть такой легкой и волшебной, как ты…
— Что ж, не будем сильно шуметь, верно? Просто обнимемся покрепче, пожарче. Стива предупредил меня, что у тебя куча проблем…
Единственное, что я успела сделать: тихонько запустить на ноутбуке «Битлз». Впрочем, чем теперь для меня были вся музыка, поэзия, литература, высокое искусство — пустым звуком! Я снова чувствовала себя варваром и лицемеркой, предавшей вечному забвенью всю мировую культуру, которая еще недавно была для меня блаженством и спасательным кругом. Но как же было сладко, как сладко! И как я была благодарна моему чудесному другу Стиве, который так деликатно и мудро преподнес мне такой царский подарок! Жаль только, что мне не дано было просто, по-бабьи, разреветься. Я стала хищно, взасос целовать, лизать его плечи, грудь, живот. «Ох, ох! Николяша! Я уж и думать не гадала…» — хнычущим, сбивчивым шепотом лепетала я, сотрясаемая его вулканами и лавинами, переполненная до краев. «Ничего, — отзывался он, весело отдуваясь, — свято место пусто не бывает!» В короткие промежутки отдохновения я расспрашивала Николяшу о его жизни. У него была чрезвычайно простая и незамысловатая жизнь, а сам он был милым и примитивным, как полевой цветок или травинка. Как и Стива, он родился и вырос в этом городке, — но с мечтой о карьере машиниста. В отличие от Стивы, у него не было никаких особенных талантов, глубины, высшей устремленности, если не считать того, что он с юности пользовался необычайным вниманием женщин-дачниц. А тут еще абсолютный дальтонизм. Что красный семафор, что зеленый — один черт. Словом, прямая дорога на цементный завод, банду или «подай-принеси» грузчиком на привокзальный рынок. Если бы не Агния, пропал как пить дать. Она устроила его диспетчером на железнодорожную станцию. Чтобы хоть как-то поближе к мечте. Потому что без мечты мужчина спивается или совсем сходит с ума. Теперь из своей стеклянной будки он мог не только смотреть на поезда, но и вещать о них миру. К тому же, бесплатно пара обуви на год, форменная одежда на три, фуражка, да еще выслуга лет. Вот только зарплата до того мизерная, что ее не хватало даже на буханку хлеба и банку килек в сутки, не говоря уж про пиво или портвейн. Однако, взявшись однажды ему покровительствовать, Агния и тут его не оставила. Приодела, приласкала, чуть-чуть подучила манерам, танцам, секретам интимного обращения с женщинами. Откупила от бандитов, отмазала от армии. Затем в качестве одного из первых своих «сотрудников» в свободное от железнодорожной будки время стала приглашать к себе в заведение «ВСЕ СВОИ», поучаствовать в «бизнесе». Как говориться, по-честному. В ресторанчик то и дело захаживали состоятельные одинокие дамочки (и не только дамочки), готовые снабжать карманными деньгами, осыпать подарками, ссужать изрядными средствами. Словом, местная индустрия развлечений в условиях новых экономических отношений. Бывало даже, что он по месяцу-двум проживал на даче у очередной клиентки или даже сопровождал ее куда-нибудь в Турцию или Египет. Деньги, иногда немалые, не задерживались долго в кармане. К хорошему быстро привыкаешь — вкусное вино, сочное мясо, изящная одежда. Всякие мелочи, вроде мобильника, плеера, видика. Даже при желании — подержанной иномарки. Такая жизнь пришлась Николяше по душе, — по сути нежному, легкому, благодарно-любвеобильному созданию, простодушно радующемуся мгновенью, даже испытывающему гордость за свое несомненно привилегированное положение, просто не способному думать о завтрашнем дне. В конце концов, кто он такой — обыкновенный провинциальный парень, звезд с неба не хватающий, далеко не заглядывающий.
