Персиваль Эверетт - Глиф

– Ирисы всегда расцветают в один и тот же день? – спросила священника Дженни Дженсон.

Чакон кивнул:

– Да, Дженни. Похоже, у наших бородатых ирисов довольно точные часы. Независимо от погоды и уровня осадков ирисы распускаются в этот день из года в год, словно по расписанию. Мы видим в этом подтверждение вечного присутствия Бога.

– У вас есть какие-то особые методы ухода за этой красотой? Удобрения, что-нибудь в этом роде?

– Мы пропалываем их и поливаем, но красота? Наши старания тут совершенно ни при чем. И нет, мы их не удобряем.

– Вы опрыскиваете их от насекомых?

– Э-э, да, регулярно.

Штайммель отправила палочками в рот еще одну порцию жареного риса и указала на телевизор:

– Ты посмотри на этого жирного козла. Не удобряет он их, как же.

Дэвис села рядом на диван и взяла коробку с курицей в кисло-сладком соусе.

– Ненавижу священников, – сказала она. – Родители хотели воспитать меня католичкой. Никогда этого не понимала. Сами они католиками не были. Они говорят, думали, что организация пойдет мне на пользу.

На глазах у докторов камера приблизилась к маленькой фигурке, поднимающейся из грязи.

– Эй, это же наш ребенок! – закричала Штайммель.

Полковник Билл и Фердинанд стояли в оптовом магазине электроники «У Большого Карла» в Морино-Вэлли. Большой Карл показывал Фердинанду гигантский портативный кассетный проигрыватель с отдельными колонками.

– Эта штука дает невероятную громкость, – говорил Большой Карл. – Я сам пугаюсь. Захочешь, например, вытащить человека из здания, где он отсиживается. Ставишь в эту малютку кассету с каким-нибудь рок-н-роллом, подключаешь колонки, врубаешь звук на полную – и через секунду он выскочит. Гарантирую.

Маркос провел пальцем по черному пластику:

– Какие еще есть цвета? Знаешь, у себя в Маниле я, конечно, куплю такой за четверть цены.

Полковник Билл, отвернувшись от товара, смотрел двадцатипятидюймовый цветной телевизор «Ар-си-эй Виктор». Камера переключилась с толстого священника, стоящего перед какими-то цветами, на поднимающуюся из грязи маленькую фигурку.

– Мой говнюк! – закричал полковник Билл.

Ева только что уселась за кухонный стол с чашкой чая и газетой. Она подняла глаза к телевизору на стойке.

– Мой ребенок. Мой Ральф.

суперчисло

ФАЛЕС:[266] Сегодня у меня нет на тебя времени.

БРЮНО:[267] Времени у тебя и так нет. Время нельзя иметь. Этически, эмически или как-либо еще.

ФАЛЕС: Ты снова околачивался у этого Холла.[268] На него у меня тоже нет времени. Ты завалишься сюда и станешь мне внушать, что время одномерно. Вот что я скажу тебе – тебе, Лейбницу и всем остальным: время не относительно. Время абсолютно. Расположи его вдоль линии – вот оно. Ты можешь даже вернуться назад, но я укажу на линию и спрошу: «Как долго ты туда добирался?» Ты можешь его остановить, но я укажу на линию и спрошу: «Как долго оно стояло?»

БРЮНО: Ты устал. Тебе нужно отдохнуть.

ФАЛЕС: Думаешь, я дурак? Ты имеешь в виду, что я старый.

БРЮНО: Хочешь воды?

ФАЛЕС: Очень смешно.

гримасагаллюцинациягенезисгруппировкагонения

степени

Ma выходила из дома, и тут ее остановил Ролан Барт.

– Моего ребенка только что показали по телевизору, – сказала Ева. – Я еду за ним.

Ее голос дрожал.

– Вы не в состоянии вести, – ответил Барт. – Я поеду с вами.

Ева на полной скорости помчалась в старом «саабе» по Тихоокеанскому прибрежному шоссе.

Штайммель сидела за рулем, а Дэвис читала карту. Они неслись в желтом «БМВ-2002» Мелвина по 405-й межштатной.

«Хаммер» полковника Билла, похмыкивая, катился по 215-й межштатной к 15-й. Фердинанд подпевал Арете Фрэнклин.[269]

Я уже добрался до миссионерской часовни – жутковатой пещеры безвкусицы и слащавости. Не хватало здесь разве что утонченности. Я полз к алтарю по истертому красному ковру крайнего прохода. Слышалось слабое бормотание, которое я научился ассоциировать с молитвой. Приближаясь к сияющей, позолоченной груде золота и цветного стекла, я думал, не снизойдет ли на меня какое-нибудь духовное откровение. Но в голове было одно: ух ты, сколько денег угрохали. На стенах красовались золотые птицы и ангелы, немного похожие на меня. Помещение освещалось весьма эффектно, но мне с трудом верилось, что столько золота не обошлось бы без продуманно расположенных прожекторов. Высокие свечи стояли незажженными.

Я вошел в дверь слева от алтаря и сел в углу комнаты, которая казалась относительно заброшенной. Повсюду висела паутина, на столе и стульях – нетронутый слой пыли.

– Слышишь, я тебе говорю, что видел ребенка, – произнес мужской голос.

Я, должно быть, задумался или даже уснул, потому что не услышал, как кто-то входит. Голос принадлежал одному из телеоператоров, и он приближался. Я вскочил и хотел убежать, однако человек взял меня на руки.

– Я тебе ничего не сделаю, маленький, – сказал он. Он был волосатый, большерукий и пах какой-то едой.

Дженни Дженсон встала позади него.

– А, ребенок. Подумаешь.

– Ну, – сказал мне мужчина. – Ты чей? – Он покачал меня, словно думал поднять мне настроение.

Затем вошел толстый отец Чакон.

– Вы нашли его! – сказал он. – Слава Господу!

– Чей это ребенок? – спросил оператор.

– Это отродье дьявола, – ответил священник. Остальные священники собрались позади него в дверях.

Державший меня рассмеялся:

– О чем вы? Просто маленький мальчик.

– Надо изгнать бесов! – крикнул Чакон, похоже, громче, чем сам хотел. – Он одержим.

Я сделал самое милое, самое невинное лицо, на которое был способен, и оператор отказался со мной расстаться. Он ответил:

– Не отдам. Вы с ума сошли. Откуда он? Скажите, где его мать?

Он сделал шаг в сторону от священников.

– Мне нужен этот ребенок! – сказал Чакон.

– Нет, – ответил оператор.

– Схватить его! – заорал Чакон.

Оператор увернулся от О'Бриада и ухитрился оттолкнуть О'Бета. Дженни Дженсон загородила дорогу Чакону, и оператор проскочил мимо О'Нета. Скоро мы были снаружи, а священники внутри. Чакон крикнул остальным:

– Остановить язычников и вернуть чертово отродье!

Дженни Дженсон первой помчалась по среднему проходу часовни, державший меня оператор понесся за ней по пятам. Остальная бригада стояла на пороге с ошарашенным и растерянным видом. Священники кинулись в проходы слева и справа от нас. Отец О'Бриад, слева, метнулся под ноги оператору. Я вылетел у него из рук и, покатившись, подрезал Дженни Дженсон, отчего та потеряла равновесие, оступилась и упала.

– Не давайте им ребенка! – крикнул бригаде оператор.

Бригада поставила все оборудование на пол, и началось большое сражение. Священники дрались кулаками, Дженни Дженсон разбили нос. Звукооператор швырнул Чакона через хлипкие деревянные двери. О'Нет прыгнул на кого-то со святой водой, но тот отбился одной правой. Я выкатился из этой потасовки через ворота и оказался в кустах. Оттуда я видел, как Маурисио и Розенда озадаченно наблюдают за происходящим, но подойти не хотят.

В голове ли смысл?

А) То, что есть, есть то, что есть, и все, что есть, есть все, что имеется.

А.А) Все, что есть, есть, и вещи, которые в нем содержатся, есть все, что содержится в нем, в мире, в самом мире, фиктивном пространстве.

А.АА) Мир есть то, что он есть, а вещи, которые в нем содержатся, существуют лишь в той мере, в какой восприятие допускает их существование.

А.АВ) Все, что есть, определяет сюжет и образы, а заодно и то, чего не произойдет, что сказано, что не сказано, что не может быть сказано.

А.АС) Мир есть то, что происходит, а фикция есть то, что есть, и только то, что есть, не то, что произошло, но то, что должно произойти.

А.В) Мир делится на главы, а все, что делится, разлагается на множители, и поэтому мир, фикция, плодовит и в то же время окончателен и умирает, не оставляя последствий.

А.ВА) Каждое слово, которое есть мир, живет в каждом пространстве логики отдельной жизнью и, соответственно, смыслом; следовательно, оно не означает ничего, кроме своего места.

В._А) Текст есть не фикция, но положение дел, занимающее фиктивное пространство, логика которого есть его собственная логика и верна только себе.

В._АА) Суть событий текста, действия, ответные и предварительные меры фиктивного пространства есть части мира, и каждая в отдельности, полноценная сама по себе, идентична любой другой части и целому.

В._АВ) В фиктивном пространстве никакое событие не лишено последствий, никакое событие не порождает смысл произвольно, никакое событие не происходит, не сломав ни ветки и не оставив следа.