Ирина Левитес - Аня
Кавардак в помещении почему-то показался уютным. И директор издательства понравился — уж очень весело он жестикулировал, одновременно общаясь и по телефону с кем-то невидимым, и с Аней. Пока он разговаривал, она его хорошо рассмотрела и еще больше прониклась доверием: симпатичными показались и глаза с хитринкой за круглыми стеклами очков в забавной детсадовской оправе, и кудельки вьющихся волос, обрамляющих блестящую лысину, и даже длинный хрящеватый нос, клюющий воздух при каждом утвердительном кивке.
Кабинет и его хозяин окончательно растопили Анину скованность, и она несколько приободрилась. Правда, еще не знала, что милейший Анатолий Иванович (папа, мама и жилетка в одном лице для юных бесшабашных сотрудников, преимущественно подрабатывающих студентов) может убить за то, что корректор перепутает тире и дефис. Она еще многого не знала и поэтому спокойно сидела, расстегнув крючки полушубка. В кабинете было жарко.
— Ну-с, что у вас? — наконец обратился к ней директор.
— Я слышала, вам нужен корректор…
— Нужен! Ой как нужен! Да меня просто на части рвут! Вон, слышали? — Анатолий Иванович обличающе ткнул пальцем в телефонный аппарат. — Монографию ему экстренно подавай! А как я подам, когда у меня всего два корректора осталось? И оба завалены выше головы. Так что за работу, за работу!
— Только я это… без опыта. Нет, вы не подумайте, я быстро ошибки нахожу. У меня врожденная грамотность, — наконец произнесла она первую из заранее заготовленных фраз.
— Да? — призадумался директор, но оптимистично продолжил: — Не страшно. Все когда-нибудь бывает впервые. Вы когда филфак-то окончили?
— Я… нет, вы меня не так поняли. На филфаке я не училась. Я медсестра.
Анатолий Иванович озадаченно уставился на странную посетительницу, а она заторопилась высказаться, пока ей не указали на дверь:
— Я понимаю, о чем вы сейчас думаете. О том, что я или нахалка, или ненормальная. Вполне может быть. Но давайте попробуем! Пожалуйста! Ну что вам стоит? Вы можете меня пока на работу не оформлять. А вдруг у меня получится?
— Боюсь, что «вдруга» не будет, — отрицательно помотал головой директор.
Но Аня добавила второй загодя придуманный аргумент, наиболее, как ей казалось, весомый:
— А еще я знаю медицинскую терминологию! — И замолчала, обреченно ожидая приговора.
Анатолий Иванович пожал плечами, выудил из ближайшей бумажной свалки первый попавшийся листочек и, неожиданно улыбнувшись, сказал:
— Что ж, давайте попробуем. Вот вам текст. Вот вам ручка — и приведите это в порядок.
— Прямо сейчас? — оробела Аня.
— А то!
Она примостилась на краешке стола и принялась читать текст, почти непонятный. Вроде и по-русски написано, а вроде и нет. Вчиталась. Речь шла о чем-то из педагогики, поскольку на листочке были выражения типа «целеполагание», «личностно-ориентированный подход», «активные методы обучения», а также вскользь упоминались безликие «обучаемые». Непривычные термины скреплялись знакомыми «для того чтобы», «на основании изложенного», «несмотря на» и «благодаря тому». Догадавшись, что не надо искать смысла в туманных строках, она старательно переставила запятые, убрав их с тех мест, куда они попали совершенно случайно, брошенные рукой неизвестного сеятеля; исправила несколько опечаток (как деликатно назвала про себя явные погрешности против орфографии) и призадумалась над датой: «В 1898 году нами было проведено исследование…» Наконец, рассудив, что автор, судя по всему, является нашим ученым современником, исправлять цифры не стала, но жирно подчеркнула их, поставив рядом знак вопроса.
— Кажется, все… — протянула листок Анатолию Ивановичу.
— Так, посмотрим, посмотрим… Неплохо. Очень даже неплохо… И дату увидела. Молодец!
Аня вспыхнула от похвалы, а Анатолий Иванович взял ручку с красной пастой и стал черкать листок. Рядом с Аниными аккуратными синими пометками из-под танцующего пера стремительно появлялись многочисленные загогулинки, стрелочки, закорючки, линии — волнистые, двойные, прерывистые, зигзагообразные. В считанные секунды робкие синие помарки скрылись под густым слоем красных символов.
— Ой! — сказала Аня. — Это я столько ошибок пропустила?
— Это вы столько не знаете. И не видите. Пока. Смотрите: это красная строка, здесь пробел уменьшить, тут увеличить, здесь пустить курсив, отсюда убрать болд…
— Что?
— В смысле?
— Ну, это… как вы сказали? Болд.
— А, это — жирный шрифт. Тут он ни к селу ни к городу.
— Всего-навсего?
— Да. Но вы не бойтесь. Было бы желание — научитесь. Правда, учиться придется крепко. Не боитесь?
— Нет! — Аня решительно приподняла подбородок и расправила плечи.
— Отлично. Значит, поступим так. Я вас сейчас передам в надежные руки нашего редактора. Словари дома есть?
— Энциклопедический. И Ожегова. Ой! Чуть не забыла: еще военно-морской, для юношества!
— Ну, если военно-морской, тем более для юношества, тогда все в порядке. Еще нужны справочники. Один пока могу дать взаймы, только с возвратом. Работу корректоры на дом берут, у нас с помещениями напряженка. Не скучно будет?
— Нет, у меня ребенок маленький.
— Прекрасно! — почему-то обрадовался Анатолий Иванович. — Пойдемте, я вас с Викой познакомлю…
Аня шла домой. Грудь побаливала, напоминая о том, что пора кормить. Она прибавила шаг, заторопилась. Тяжеленная сумка, набитая допотопной картонной папкой, справочником, двумя словарями и тоненьким скоросшивателем с рекомендациями-шпаргалкой, больно оттягивала руку, но Аня этого не замечала, переполненная новыми впечатлениями: беглой экскурсией по издательству и столь же беглым знакомством с будущими коллегами — менеджером Оксаной, верстальщицей Аленой, печатником Славиком, дизайнерами Сережей и Наташей. Непосредственный начальник — редактор Вика — окинула Аню недоверчивым взглядом и вскользь бросила:
— Думаешь, это легкая работа? Не каждый филолог справится. Грамотность — само собой. А сверху этого — ужас! Ужас! — Вика картинно схватилась за голову, изображая священный трепет перед трудностями, ожидающими неискушенную новенькую, но сменила гнев на милость и довольно толково, хотя и с пулеметной скоростью, дала первый урок начинающему корректору, точнее, просто ввела в курс дела и отпустила с миром, дав в качестве домашнего задания корректуру на неделю.
Глава двадцать первая
Корректура, и не только
Соня спала. Ангел: волосики золотые, румянец нежный, ресницы длинные. Сегодня ангел повеселился. Поковылял вдоль стенки, но дверцы были наглухо замотаны лентами; похлопал ладошками по тумбочке, но косметика давно перекочевала на книжную полку; уселся в углу и занялся пирамидкой. Притих.
Аня утратила бдительность — решила быстренько позвонить Марии Федоровне, спросить про колонтитул. Она старалась чередовать двух опытных корректоров, чтобы не надоедать. Но поговорить не успела: «Ой, извините! Мы, кажется, горим!» — и бросилась в кухню. Из духовки валил едкий дым. Довольная Соня сидела на рисово-гречнево-сахарной горе и курлыкала. В духовке запекался плюшевый медведь. Уже почти дошел до полной готовности. Пришлось устраивать аврал, но, несмотря на принудительный сквозняк, до сих пор запашок в квартире был еще тот.
— Ань, конфеты есть? — заглянул Петр.
— Ш-ш-ш, — зашипела Аня и вышла. — Есть, есть. Мне вчера за вдову презентовали. Куда я их засунула? А, вот.
— Каку-таку вдову? — удивился Петя.
— Великого ученого.
— Очередная детектива? — засмеялась мама.
— Именно.
Конфеты Аня заработала, когда обнаружила в подстрочной ссылке, набранной микроскопическими буковками, мимоходом упомянутую вдову ученого. Поначалу она подозрений не вызвала, но когда вылезла вновь, через пятьдесят страниц, в качестве вдовы уже другого ученого, возникло законное недоумение. Нет, в принципе могло женщине не везти — то одного мужа похоронила, то другого. Бывает. Но, учитывая, что первый усопший жил в России, а второй — в США, история представилась маловероятной.
— Молодец! За это дело и чайку не грех выпить, — обрадовался Петя.
— Некогда. У меня там работы на полночи.
Настольная лампа освещала бумажную стопку. Больше половины листов уже были сделаны. То есть исчерканы хаотическими пометками: на длинных нитях качались, вынесенные на поля, новехонькие правильные буквы, точки, запятые, тирешки и дефиски, как выстиранное белье, вывешенное для просушки. Между ними суетились значки, напоминающие пляшущих человечков, совсем как у Конан Дойля. Человечек с отчаянно воздетыми ручками и разведенными в полуприседании растопыренными ножками подавал сигнал сделать пробел. Фигурка с безнадежно опущенными ручками и оптимистично поднятыми ножками приказывала пробел ликвидировать. Человечки разбегались по тексту, махали ручками, мыли, чистили, драили, наводили порядок.
