Николай Фробениус - Другие места
Раннее утро.
Я искал мать Роберта, Гюнн Аск. Перешел через мост. Грохот водопада оглушил меня, несколько минут я стоял и смотрел на несущуюся в белом наряде воду. Старый город с запутанными кварталами желтых деревянных домов. Я чувствовал, что за маленькими окнами кто-то прячется и наблюдает за мной.
Я смотрел в землю, мне хотелось убежать прочь.
Узкая, посыпанная гравием дорожка вела к дому, в котором жила Гюнн Аск. По обеим сторонам дорожки росли березы. Я остановился, чтобы все рассмотреть: сарай, жилой дом. Когда-то это была маленькая ферма, подумал я.
Перед крыльцом был припаркован хилый «фольксваген». В переднем крыле зияла дырка. Дверца машины была отворена. Наверное, она забыла ее запереть. Я подошел к машине. Через стекло увидел на переднем сиденье что-то красное. Футляр для ключей, подумал я и заглянул в машину. Поднял футляр для ключей, он был гладкий и мокрый, я поднес его к глазам.
Это был человеческий язык.
С языком в руке я пошел к дому. Открыл дверь, вошел в прихожую. Громко позвал ее: Гюнн, Гюнн, но мне никто не ответил. Я заглянул в кухню. Там пахло свежим хлебом. На кухонном столе лежала раскрытая газета. В этой уютной кухне никого не было. Лестница вела на второй этаж.
Я открыл двери спальни.
Она лежала на животе. Ее одежда была изрезана в клочья, на меня смотрела голая спина, ляжки и голени. Я подошел к Гюнн Аск. В ее коже виднелись крохотные дырочки, как от сотни булавок. Я выронил язык. Он покатился под кровать.
Взяв Гюнн за плечи, я повернул ее на спину. Рот ее был широко открыт, языка в нем не было.
Послышался звук сирен, я испугался и выбежал из дома, побежал в лес. Нашел домик в лесу.
Отец стоял у окна и курил. Пускал струи дыма в оконное стекло. Я подошел к самому окну.
Он смотрел на меня сверху вниз.
– Это ты ее убил? – спросил я.
Он кивнул.
– Зачем? – спросил я и заплакал.
– Она воровала мои сигареты, – серьезно ответил он. – Я не мог дольше с этим мириться.
– И ты убил ее из-за каких-то сигарет?
– А ты поступил бы иначе?
– Не знаю… я…
Я захлебнулся слезами и не смог докончить фразу.
– Было и еще кое-что, – сказал он мне через стекло.
– И что же это?
– Она сказала мне, что ты нашел себе нового отца.
– Никого я не нашел… никакого нового отца…
– Не лги мне. Я видел его на железнодорожной станции. Он просто сопляк. Вы вместе пошли в город, в мою квартиру. Ты позволил ему заснуть на моем диване. По-моему, это гнусно.
Он бросил сигарету на пол.
– Я не понимаю.
– Не считай меня дураком. Я вас видел. На станции. Тебя и этого молокососа. И ты называешь его новым отцом?
Он рассердился и стал подпрыгивать за стеклом.
– Роберт! Роберт! – кричал он. – Почему ты выбрал себе в отцы этого сморчка?
Потом он скрылся в доме.
Дверь. Руки у меня отяжелели. Я с трудом поднял их и отодвинул задвижку. Остановился в прихожей и посмотрелся в зеркало. У меня было лицо Роберта. Я обыскал весь дом, но отца не нашел. В гостиной тлела брошенная на пол сигарета, огонь подкрался к занавеске. И скоро весь дом был в огне.
Я бежал через лес.
Когда я прибежал к водопаду, город исчез. Не было ни зданий, ни людей. Ни одного человека, ни одного животного, даже насекомых и тех не было. Осталась только природа: скалы, деревья, река, гора. Все живое покинуло это место. Я огляделся по сторонам, и на меня снизошел странный покой, как будто я тоже вот-вот должен был исчезнуть.
21
Он плавал в луже, разлившейся на полу, тот мальчик. Ему было не больше четырех или пяти лет, но он плавал в луже, поглядывал на меня и махал рукой. Он плавал по кругу. Светловолосая голова то скрывалась в воде, то снова выныривала на поверхность. Я стоял у края лужи и не смел сделать ни шага. Присел на корточки. Меня сжигало любопытство. Где его лицо? Мне нужно было увидеть его лицо. Узнать, кто он. Я же видел только улыбку под светлым чубом. Может, у него нет лица? Может, оно стерлось? Мне захотелось его окликнуть, но я сдержался. Мой голос мог испугать его. Он был такой маленький. Лет пять, не больше. Он мог испугаться, если бы я окликнул его. Он делал круг за кругом. Махал и улыбался. Лица его я не видел. Вода была черная. Рядом с мальчиком плыл угорь. Он обвился вокруг руки мальчика. Неожиданно мальчик поднял угря вверх и выбросил из воды. Угорь извивался у моих ног. Я не спускал глаз с его маленькой головки. Угорь открыл рот и заговорил со мной.
Свет поблек, контуры комнаты стерлись, стены приблизились друг к другу.
Подвал был замкнутым миром.
Помню, я подумал, что в нем есть что-то грозное. Что-то, чего следует опасаться. Но мне не было страшно. Я думал о дружелюбии бетонных стен. О сладком холоде.
Осколки стекла и обломки пластмассы валялись на полу, образуя какой-то детский узор. Я лежал и смотрел на него. Искал в нем знак чего-то знакомого, какой-то след, смысл.
Ничего угрожающего в комнате не было.
Дружелюбие стен.
Сладкий холод.
Потолок был безымянный и бесформенный.
– Кристофер…
Роберт нагнулся над диваном. На нем была белая майка. Он выглядел свежим. Мне было холодно. Я попробовал встать с дивана, но сил у меня не было.
– Я снова ухожу, сейчас, – сказал он.
– Что?
Я сумел чуть-чуть приподняться. Он стоял всего в полуметре от меня. Склонившись над диваном. Он сказал:
– Отец просил передать тебе привет. Ему жаль, что он не смог прийти. У нас с ним важная работа. Просил передать тебе привет.
На мгновение его фигура как будто потеряла очертания, он раскачивался взад-вперед, я снова откинулся на диване.
– Увидимся позже.
Больше он ничего не сказал. Глаза занимали все лицо, зрачки были большие, как колодцы, я сполз с дивана.
Лежал и барахтался на полу.
Он подошел к письменному столу, постоял перед остатками компьютера. Покачал головой.
На полу лежал осколок от монитора, мне удалось дотянуться до него. Роберт наклонился ко мне и хотел что-то сказать.
Его крик донесся до меня словно издалека. Он упал и пытался вытащить из ноги осколок. Из раны в голени хлестала кровь.
Теперь я сумел встать на ноги. Качаясь, подошел к двери. Открыл ее и вышел в темный коридор.
Из подвала доносился его крик – глухая боль между бетонными стенами.
Я вскарабкался по лестнице и вышел на улицу.
Было темно, почти ничего не видно.
Сигналил автомобиль.
Не помню, как я добрался до гостиницы.
22
Гостиница «Гранд-отель» находилась на Стабеллс-гате, почти на вершине холма.
Это было, как говорят, старинное, уважаемое заведение. Построенное в незапамятные года, фасад и номера являли собой классический континентальный буржуазный стиль, который здесь, в Хёнефоссе, городе еловых лесов, был не совсем уместен.
Проснувшись, я увидал под потолком люстру, скользнул глазами по пестрым обоям и вазе с цветами, стоявшей на дубовом комоде, и сразу вспомнил, что здесь жил отец. Он говорил об этом. На видеокассете. Говорил, что он поселился в «Гранд-отель», чтобы пустить Гюнн пыль в глаза. У него не было на это средств. Гостиница и теперь была весьма дорогая, но тогда, без сомнения, она была еще дороже.
Как я смог добраться до портье, спросить номер, занять его, принять душ и лечь, этого я не понимаю.
Но я не думал об этом.
Я лежал и оглядывал номер, пока меня не отвлек свирепый голод, терзавший мой желудок.
В ресторане, находившемся за стеной моего номера, мне подали лосиный бифштекс. Я выпил три стакана красного вина и старался не думать о подвале, Роберте и мальчике, плававшем в луже.
Опять принял душ. Заснул. Проснулся и снова подивился, что нахожусь в «Гранд-отеле». В этом роскошном номере.
Старомодном, думал я.
Два дня я только ел и спал. Медленно, волнами, ко мне возвращались силы.
Я проснулся, голова была ясная, нигде ничего не болело, свет бил в глаза. Сна не было и в помине, мне стало не по себе, и я снова закрыл глаза. Иначе мир вступает через глаза строевым маршем и полчища деталей начинают в голове военные маневры.
Через портье я заказал завтрак в номер, и горничная принесла мне бутерброд с креветками. Я все время лежал. Встретиться с ней глазами я не решался. Заговорить с кем бы то ни было казалось немыслимым. Что это за игра? Я не знал, каких слов она ждет от меня. Что вообще говорят люди? Что должен сказать я? Как только дверь открывалась, говорить становилось невозможно. Слова плавились в горниле рта. Глаза блуждали по стенам, по всему и ни по чему в частности.
Через три дня я вышел из гостиницы, купил в киоске газету и прочитал ее на скамье на торговой улице. Я не отвечал на взгляды девушек, которые поглядывали на меня с соседней скамейки. Не помню, что я читал, – фразы выплывали из тумана и уплывали в туман. Но мне было приятно сидеть там, читать об участниках спортлото, об американской внешней политике и различать в безымянной толпе, скользившей мимо, отдельные фигуры.
Я лежал и дремал в своем великолепном номере. Бродил по коридорам, вернее, крался по ним. Заглядывал в гостиные, в комнаты, если двери были приоткрыты. Где жили Гюнн и отец? Здесь? Или там? В том номере?
