Мариуш Вильк - Дом над Онего
Помню, каким потрясением было для меня первое столкновение с этим вандализмом. Мы только приехали в Конду, начали убирать дом. В двух просторных комнатах на первом этаже, которые как раз годились для первой зимовки, бывший хозяин хранил всякую рухлядь. Мы вынесли во двор груды толя и битый кирпич, обрезки жести, бочки от бензина, пустые газовые баллоны и прочий металлолом, в том числе — сломанную железную печку с лишаями белой эмали. Потом заплатили — и немало — одному типу из Великой Губы, чтобы на тракторе вывез все это добро на ближайшую помойку. Позже, кое-как приведя дом в порядок, мы отправились на свою первую прогулку в лес. На земляничную поляну… К югу, в направлении Сибова, потом по первой лесной тропке налево, в направлении Яндмозера. И вдруг почувствовали запах бензина и среди поломанных кустов малины на солнечной поляне увидали ту самую железную печку и прочий хлам из нашего дома. Я просто дар речи потерял.
За три года мусор зарос малиной, в чаще его почти не видно. Наверное, когда-нибудь его сожрет ржа. Вот интересно… кто первым исчезнет из этого мира — я или эта печка?
21 марта
Сегодня день весеннего равноденствия. Как в истории со стаканом: пессимист скажет, что сутки еще наполовину темные, а оптимист — что они уже наполовину наполнены светом.
23 марта
Наконец и до нас докопали! И сразу появился гость — петрозаводский художник Борис Акбулатов[145]. За зиму он еще больше исхудал, лицо запало, нос торчит, словно клюв. Первый весенний гусь — таращит поблекшие глаза на окружающий мир.
Борис в последнее время перестал рисовать — увлекся фотографией. С тех пор, как они с Галиной купили дом в Фоймагубе (через год после нас), он ездит на своих раздолбанных «Жигулях» по Заонежью и снимает все, что удастся: бабок в передниках и луга в сумерках, сопливых пацанов и стога сена против света, старые лодки у пристани, руины домов и церквей в вымирающих деревнях… А у нас всегда щелкает один и тот же вид из моего окна и натюрморт на подоконнике. Акбулатов — чистой воды созерцатель. Бывает, заглядится на новый месяц, а на столе бутылка пустая. Другое дело его жена — практичная Галина Скворцова. Заведующая отделом критики в журнале «Север», она выпустила уже семь прозаических книг и две пьесы (ставились в Петрозаводске и в Хельсинки), осуществила полдюжины проектов под заграничные гранты. На один из них — «Заонежье сквозь призму черного квадрата» — они и купили дом в Фоймагубе, собираясь устроить в нем первую в России… сельскую галерею. Этот проект — часть более крупного проекта под названием «Деревня. Экология и жизнь XXI века», в котором Скворцова бросает вызов «быкам» (так называют тут новых русских), подбирающимся к заонежским месторождениям ванадия и урана. Цель проекта — возрождение традиционной сельской культуры в Заонежье и развитие на ее базе экологического туризма как альтернативы добывающей промышленности. Иначе говоря, «зеленая» Галина против «быков».
Кто-то спросит: какая связь между культовым полотном российского авангарда и сельским Заонежьем? Галина Скворцова утверждает, что связь очень даже есть. Начать с того, что Казимир Малевич нарисовал свой квадрат «чернядью», то есть краской, сделанной из заонежского шунгита! Ведь Малевич был не только агрономом (по образованию), но и мистиком. Верил в Русскую землю! Свой «Черный квадрат» он называл иконой. И неудивительно, ведь это икона Матери-Земли и одновременно духовное завещание великого художника. На примере Заонежья уже видно, что стало с русской глубинкой: из пятисот восьмидесяти шести деревень, зарегистрированных здесь в начале XX века, на сегодня осталось пятьдесят. Уничтожено также более восьмидесяти процентов церквей и часовен. Поля позарастали бурьяном и пыреем, население мрет от водки. Если не остановить эту деградацию, восклицает автор проекта, то русские «быки» вместе с японцами (они, кажется, уже снюхались) начнут добывать тут уран, а зная наплевательство местных властей, нетрудно догадаться, что радиоактивные отходы попадут в Онежское озеро, а оттуда через Свирь, Ладогу и Неву — в Балтийское море. Кроме того, Заонежье — пороховая бочка (наиболее сейсмоактивный регион в Европе!), и любое нарушение земной оболочки может привести к тому, что весь материк взлетит в воздух. Так что это не только российская проблема. Евросоюзу стоило бы заинтересоваться начинанием Галины и подбросить ей деньжат.
С момента публикации проекта «Заонежье сквозь призму черного квадрата» на страницах журнала «Север» прошло два года. За это время Акбулатов со Скворцовой пытались отремонтировать халупу в Оймагубе, получив тем самым личный опыт общения с русским мужиком, после чего многие их иллюзии рассеялись. И все же они, городские жители, пока не хлебнули «фольклора» сполна: ведь одно дело приезжать в деревню на два-три месяца (бабье лето, запах мяты, золотистая печаль), и совсем другое — жить здесь круглый год (грязь, слякоть, метель, мороз). Галя довольно быстро все это просекла и переключилась на новый сюжет, предоставив Борису переругиваться с мужиками и объяснять, где кончается ничейная территория и начинаются владения художника и почему он не желает, чтобы на его земле стояли чужие сараи, заслоняющие ему вид на озеро, почему предпочитает уединение бесконечной веренице пьяных соседей под окном, оправдывающихся тем, что «завсегда тута ходили». Поэтому еще до начала очередного летнего сезона он отправился в Великую Губу, чтобы раз и навсегда определить в сельсовете границы своей собственности. При случае собирался заглянуть в Фоймагубу — как там халупа перезимовала (и не спалили ли ее случайно), потому что не был там с осени, но дорогу занесло снегом. Поэтому заехал к нам чайку попить.
— Интересно, куда вся эта красота подевалась? — бросил он после долгой паузы, как всегда, не отрывая глаз от окна.
— Какая красота? — спросил я. — Разве тебе мало той, что за окном?
— Я не о природе — я о людях. Вот раньше жил тут народ дородный, девки — красавицы, парни — загляденье. Видно же по старым фотографиям. А сегодня — сам посмотри: полная деградация. Не лица, а рыла. Дебилы.
— Что ты удивляешься? В центре Великой Губы стоит интернат для дураков — если уж говорить о них — дом с двумя башенками на главной площади напротив памятника павшим…
— В стиле заонежского модернизма?
— Он самый. Строил его для себя купец Карельский, тот, что нашу часовню поставил. До революции дом стоял в Вигове, у самой воды. Представляешь, как он гляделся в озеро?
— Еще бы!
— После революции Карельский бежал в Маньчжурию и там умер, а большевики перенесли его дом в Великую Губу и устроили там свою штаб-квартиру. При переезде сруб пострадал, перекосился и покоробился, но большевикам все равно казалось, что это дворец, хотя его засрали и завесили портретами вождей… На одной из старых фотографий, сделанных по случаю какого-то праздника, я видел физиономию Ленина во весь фронтон — от одной башенки до другой.
— Это где ты такое нашел?
— В местной библиотеке. Там вообще масса материалов о Великой Губе. Я уже давно твержу, что сельские библиотеки — последний оплот просвещения в русской глубинке. Если бы не они, то что? Для молодежи — пиво да дрыганье на дискотеке в клубе, для стариков — «паленка» на лоне природы или лузганье семечек. Фонды всевозможных Соросов, Макартуров и прочих раздают массу денег на всякую лабуду, а сельским библиотекам не на что даже газетную подписку оформить, что уж говорить о новых книгах…
— А дальше что было с этим домом? — Борис перевел разговор на дураков, словно не понимая, что я намекаю на их галерею.
— При Ельцине местный комитет партии оттуда выселили и устроили в доме Карельского интернат для дебилов. Свезли со всего Медвежьегорского района. А поскольку дураки не опасны, их выпускают гулять самостоятельно. И эти несчастные жертвы родительского алкоголизма бесцельно шатаются по поселку, что-то бормоча себе под нос. Иногда начинают кричать… Иногда по лицу и не разберешь — например, в магазине или на почте, — кто из стоящих в очереди уже лишился ума, а кто еще нет. Пикантность ситуации в том, что эти дураки, по сути, кормят Великую Губу. Одни сдают в интернат выловленную рыбу, другие — овощи из собственного огорода, кто-то там убирает, кто-то стирает, кто-то готовит. При общей безработице в поселке — сам понимаешь, что это значит для людей.
— Да-а… Куда уж Андрею Кончаловскому с его «Домом дураков»…
Некоторое время мы молча пили чай, переваривая мысль о реальности, которая закручивает сюжеты половчее самого изощренного киношника. Никакой сценарист не нужен — выходи на площадь, садись на единственную скамейку у памятника павшим да гляди. Только внимательно.
— Вот ты говоришь, что работы в Заонежье нет, — спустя некоторое время отозвался Борис, — а я не могу найти человека забор подлатать. Мужиков в деревне полно, с утра до ночи шатаются без дела, а предложишь конкретную работу, оказывается, что у них нет времени — то рыба клюет, то похороны…
