Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»
Я подвинул к себе лист бумаги и написал документ, который менты могли теперь считать своим страховым полисом. Самочувствие у меня в этот момент было приблизительно такое же, как у сидевшего по другую сторону стола парня с разбитым носом. Что я мог написать обо всем этом как представитель прессы? Ничего. Но одно дело, когда не мог, а другое, когда еще и сказали “не моги” до того, как я даже осознал, что об этом можно было бы написать.
Я подвинул лист дежурному и, не глядя ни на кого, пошел к выходу. Ощущение у меня было такое, словно рубашка у меня на спине сейчас вспыхнет от взгляда девушки.
Глава 21
Я, конечно, мог пойти к врачу и продлить больничный, но подумал, что начальство расценит это как демонстративное дезертирство. В понедельник я вышел на работу. На летучке зава спортивного отдела Алика Охотникова хвалили за футбольную статью о нашем “Черноморце”. Команда в очередной раз продула, но проявила то мужество и стойкость, которые обещали Алику квартальную премию. Плинтус стучал карандашом по зубам, деля на ритмичные порции струившийся из его души поток зависти. Алик улыбался в пышные усы и изредка бросал из-под таких же пышных, как усы, бровей, огненные взоры на Лену и Наташу. Они были лучшими двумя третями женской половины редакции. Потом Юрий Иванович завел свою старую песню о повысившемся значении живого очерка о современнике, как способе приближения газеты к читателю. Мои сожительницы, обычно сигналившие глазами, как близко к сердцу они принимают директивы начальства, на этот раз избегали смотреть на меня. Как будто знали о чем-то, что сулило мне неприятности. Когда мы зашли в кабинет, Лена, тут же разложив перед собой блокноты, взяла карандаш и увязла в бесконечном телефонном разговоре. Наташа взяла со своего стола свежий номер газеты и, положив передо мной, вернулась на место.
Газета была открыта на верхней четверти третьей страницы, где был материал под названием “Гибельный тупик”. Меня обдало жаром буквально после первых строк:
“Что побудило профессионального тунеядца Владимира Кононова, которому не исполнилось 35 лет, перерезать вены, отринув возможность учебы, продуктивной работы и создания здоровой семьи? Что предшествовало выносу из пропитанной запахом многолетнего разложения квартиры изуродованного гниением трупа? Что стояло за роковым росчерком бритвы? Хмельные кухонные дебаты о смысле жизни привели к его исключению из ВУЗа. Сокурсник Владимира, работающий преподавателем истории в одной из городских школ, помнит его как нелюдима, предпочитавшего обществу товарищей по учебе общество таких же отщепенцев как он.
“Я помню, как он смеялся над командой КВН нашего факультета, – рассказывает соученик Кононова, попросивший из деликатности ситуации не называть его фамилию. – Ему были абсолютно чужды наши интересы. Шутка, которая вызывала хохот в зале, у него вызывала гримасу отвращения, которое он даже не пытался скрыть. Он постоянно демонстрировал полное отчуждение от студенческого коллектива, от общества, в котором жил”.
Соседи Михаил и Светлана Климовецкие, работающие в Центральном райпищеторге, добавляют новые штрихи к портрету асоциальной личности, позволяющие проследить процесс деградации – в частности увлечение восточной религией, скорей всего буддизмом. Оно проявлялось в слушанье заунывных восточных напевов, способных свести с ума нормального человека, имеющего законное право на отдых после тяжелого трудового дня. Казалось, что одна нота повторяется миллионы раз, вводя слушателя в транс. Этому состоянию способствовал аромат курений с душком конопли.
Оказавшись за стенами ВУЗа, Владимир не смог сделать волевого усилия, которое могло бы еще вернуть его к нормальной жизни. Мы знаем немало случаев, когда молодой человек, которому не удалось настроиться на учебу, делает остановку, чтобы найти ответы на свои вопросы на военной службе, в трудовом коллективе. Но Кононов выбрал другой путь. Все его последующие работы были временными и недолгосрочными. Работа сторожа в РСУ сменилась должностью вахтера в одном из городских музеев, а работа кочегара в одном из роддомов сменилась долгим перерывом на медитацию под отупляюще бренчанье восточных струн.
По мнению соседей, причиной самоубийства могла быть несчастная любовь к молодой женщине из тех, которые находят легкий, хотя и смертельно опасный заработок в компании иностранных моряков. Обычно его пассия приходила к нему заполночь, как правило подшофе. Начинались шумные выяснения отношений. Какое будущее ждало этих людей? Дальнейшая деградация и, как подсказывает простая логика, уголовная специализация для удовлетворения порочных наклонностей.
Что заставило его взяться за бритву? Наркотики или дурная болезнь, полученная от веселой подруги? Самым верным будет такой ответ – Кононова погубил выбор асоциальной жизни, отрыв от интересов общества, в котором он вырос.
Вадим Мукомолец”.
Когда я прочел фамилию автора, я просто не поверил глазам. Тупо глядя на страницу, я перечитывал ее снова и снова: Вадим Мукомолец. Вадим Мукомолец. Я чувствовал, как горячая кровь ударила в голову, физиономия у меня, должно быть, стала красной, как если бы ее натерли буряком. Я даже не могу сказать, от чего именно я возбудился. От той чуши, которую сочинил мой корреспондент, или от того, что он, не спросясь моего разрешения, влез на территорию, которую я пытался оградить от других своим бездействием.
Наташа, по своему обыкновению, виновато улыбалась.
– Ну, а что он должен был делать? Тебя нет. А материал уже запланирован. Жанна ему позвонила, он же ей тоже писал. Он, конечно, согласился. Узнал, где учился Кононов, пошел в архив, нашел фамилии соучеников, потом поговорил с этими Климовецкими. Вот и все.
– Да, но откуда эти наркотики, эта восточная музыка, эта женщина легкого поведения? Откуда это все взялось? Зачем это сочинять?!
– А мы этот вопрос, между прочим, разбирали на летучке, – вступила Лена, повесившая к тому времени телефонную трубку. – Мы тут просто отвыкли называть вещи своими именами. У каждого из нас есть какой-то знакомый Вася-Петя-Коля, который так, промеждупрочим, покуривает планчик. Но поскольку мы его знаем с детства и он вроде бы свой парень, ни у кого не поворачивается язык назвать его наркоманом. А кто он, если не наркоман? Или надо, чтобы он валялся под забором весь обгаженный или кого-то прирезал за рубчик? Вот тогда он наркоман! А наркомания с чего начинается? С вот этого вот самого планчика и начинается!
– А кто сказал, что он курил этот план? Это же его догадка! Тут вообще про какие-то благовония написано, кто сказал, что это был план?
– Соседи, я так понимаю.
– А эта женщина легкого поведения, откуда она взялась?
– А я откуда знаю? – Лена пожала плечами. – Тоже, наверное, от соседей.
– А откуда они-то знают? На ней что, штамп стоял?!
– А может, это ему новые товарищи подсказали? – Наташа кивнула наверх.
– Слушай, ты хоть раз видел этих девушек, которые в баре “Красной” собираются? – спросила Лена. – На них не то что штамп стоит, на них штампы негде ставить! Там за километр видно, каким местом они на жизнь зарабатывают! У них, говорят, верховодит какая-то бандерша по кличке Соси Лорен. Не слышали?
– Так он же не про какую-то Соси Лорен писал! Он вообще непонятно о ком! Одна молодая женщина! Один соученик! И все это, чтобы вывалять в грязи человека, который уже ничего не ответит. Он из него сделал и наркомана и какую-то несчастную любовь к валютной проститутке ему приписал, и сифилис, и воспоминания какого-то безымянного соученика. Что это за херня?! Если есть валютная проститутка, то почему без имени? Он ее что, укрывает? У нас, между прочим, проституция и торговля валютой запрещены, ты не слышала? Ты что не понимаешь, что это...
От бешенства я просто задохнулся
– Что?
– Это – поклеп на мертвого человека. Это – низость!
– Слушай, этот Мукомолец твой воспитанник, между прочим, – заметила Лена. – Ты же его тут пригрел. Надо его было раньше своей морали и нравственности учить. А ты с него только строчки получал. Но ты напрасно так переживаешь. Кононов газет уже не читает...
– А кто эту газету вообще читает?
– Не волнуйся, кому надо, те читают.
– Правильно! Сами заказывают и сами читают! Они еще и писать должны научиться сами. На хрен мы им нужны? Чтобы красивей излагать?
Я вышел в коридор. Меня трясло. И я вдруг понял от чего. Нет, совсем не от того, что мой “воспитанник” оказался безнравственной сволочью, а от постоянно всплывавшей темы о валютной проститутке. О том, что она приходила к нему после 12. То есть, когда заканчивала работу в “Вечерке”. Стараясь дышать глубоко и ровно, я прошелся до кабинета редактора, потом вернулся в наш конец коридора, присел на подоконник. Наташа неслышно подошла ко мне, положила руку на плечо.
– Бедный, я так тебя понимаю. Но послушай, ты ведь не хотел писать про эту историю, вот она и досталась Вадику. И все равно это никто читать не будет, ты же сам говоришь.
