Дима Федоров - Отдыхай с Гусом Хиддинком: четыре анекдотичные футболяшки
Пришел с докладом Василий, для которого утро началось, как и для всей страны, примерно в восемь часов. Если прет, то прет во всем. Солдат спит – служба идет. С акциями за последние сутки произо–шла приятная трансформация, и Вован стал богаче примерно на семь миллионов. Мономах зажмурился и принял еще рюмашку. Последний пункт программы Василия неожиданно касался культуры. В приемную сумел прозвониться загадочный человек и предложил картину Босха.
– А разве я скупаю картины? – удивился Вован и даже немножко протрезвел.
– Нет, он говорит, что вы обещали подарить Хиддинку картину Босха, если сборная России выйдет на Евро-2008. У него есть такая картина.
– Я обещал?!! Картину? – Мономах готов был поклясться всеми своими акциями, что подобных глупостей он даже по пьяни сделать не способен.
Но Василий неумолимо убеждал его в обратном:
– Этот человек обнаружил в Интернете несколько газетных заметок с вашим интервью, где вы действительно обещаете подарить Босха. Вот, я распечатал. Можете убедиться.
Мономах схватил листы бумаги и попытался внедриться в буквы. Буквы поддались. Не сразу, но все-таки дрогнули и подтвердили правоту Василия.
– Да-да, припоминаю, что хотел подарить Гусу холодильник. Шутка была такая. А что за картинка у этого чувака?
– Он предлагает встречу, на которой все расскажет.
– Разводчик?
– Нет.
Если Василий что-то утверждал, то сомневаться не стоило – стоило прислушаться. Что Мономах и сделал.
– Ну, и когда же встреча?
– В восемнадцать, если вы не возражаете.
– Да, если ничего другого у меня в графике нет, то…
– Конечно, нет. – Василий дал понять, что у Вована ничего нет и быть не должно, потому что такие бездельники и алкаши не способны участвовать в серьезных деловых переговорах и совещаниях по определению.
– Ладно, приглашай… Как его зовут хоть?
– Тимофей Ундалов.
– Где ж такие фамилии люди берут.
– Не всем же быть Мономахами.
В средневековой Европе право смеяться над хозяевами и вышестоящими инстанциями имели шуты, в России такие полномочия вплоть до революции предоставлялись юродивым, в современном мире надо быть очень умным, незаменимым человеком, чтобы позволить себе такое. Василий был именно таким.
Ундалов при ближайшем рассмотрении оказался тщедушным, скромно, но не бедно одетым человеком. При этом у него не обнаруживалось никакой робости перед роскошью обстановки и статусом хозяина дома. Возможно, обладание уникальной картиной делало его внешне независимым. Но раз он ее продает, то, значит, нуждается, а данное обстоятельство никак не может способствовать повышению собственной самооценки.
Вован предложил испить коньяка, и Ундалов согласился. Закусили икоркой. После чего гость перешел к изложению своего дела:
– В мире всего двадцать пять картин и семь гравюр, которые исследователи безоговорочно считают работами Босха. И вы понимаете, в такой ситуации приобрести что-либо не представляется возможным. Все это давно хранится в крупнейших картинных галереях и не продается ни за какие деньги.
– А как же эта картина, которая у тебя? Что-то не срастается.
– Если у вас есть пятнадцать минут, то я объясню. У этой картины весьма занятная история.
– Валяй, рассказывай – времени вагон.
– Босха до двадцатого века мало исследовали и не ставили в один ряд с великими художниками. «Страшный суд», который сейчас в мюнхенской Старой Пинакотеке выставляется сразу при входе, когда-то пылился в запаснике филиала в Нюрнбергском замке. То есть в запаснике запасника. Мой фрагмент этой картины находился в Бременской кунстхалле. Но он не был атрибутирован…
– Чего, чего?
– Не было установлено авторство.
– А ты, значит, установил?
– Сейчас все расскажу. Союзники начали бомбить немецкие города. Просто так, чтобы отомстить. И вот, чтобы искусство не погибло, в конце Второй мировой картину вывезли вместе с сотнями других и спрятали в замке неподалеку от Берлина. Наши, когда оккупировали Германию, заняли замок, но только перед самым уходом обнаружили замурованный лаз в подвал. Думали, клад. А там картины. Но тоже неплохо – разобрали на сувениры. В этой саперной бригаде был и мой дедушка.
– Хороший сувенир прихватил дедушка. – Мономах одобрил мародерство. – Умел выбрать!
– Дедушка опоздал – он рыбачил, когда обнаружили подвал. Ему просто ничего другого не досталось. Выбор был небогат. Картины с обнаженной натурой уже все утащили. До того, как он прибежал в подвал.
– А там много было голых баб? – оживился Мономах.
– Да. Хватало.
– То есть картина без документов?
– Какие документы? – не смог сдержать улыбки Ундалов.
– А чем докажешь, что у тебя Босх? Раз документов нет.
– Все просто. В Мюнхене выставляется «Страшный суд», который не является полноценной картиной. Это фрагмент – так считают искусствоведы. И правильно считают. На той картине, что хранится у меня, есть несколько деталей, которые имеются и на мюнхенской – в левом верхнем углу. Там император, папа римский и кардинал с отчаянием смотрят вверх. У меня на картине они тоже присутствуют. Один в один. Они смотрят на праведников, которых неизвестный святой уносит в райские блаженства к Иисусу.
– Подожди, подожди… Как это так, они и у тебя, и в Мюнхене? Как так могло получиться?
– Все просто – объясняю. Босх написал картину. Кстати, не на холсте, а на доске – на дубе. С нее в середине шестнадцатого века сделали копию. Вы можете провести экспертизу и установить ее принадлежность к этому периоду. Копию делал не маляр, а настоящий мастер. Либо кто-то из ближайших учеников, либо кто-то из семейства Брейгелей, что делает ее не менее ценной. Во всяком случае, в каталоге кунстхалле, составленном после Первой мировой войны, она приписывается именно артели Брейгеля. Соотнести ее с картиной, хранившейся в замке Нюрн–берга, никто не удосужился – возможно, из-за элементарного незнания о ее существовании. В общем, была картина Босха и был список с нее. Большая часть творения Босха, очевидно, пострадала и ее распилили, оставив правую нижнюю часть. Не исключено, что копия как раз и делалась из-за невозможности использовать картину. Но и копии тоже не повезло. Правда, погибла другая часть. На данный момент отсутствуют левый нижний и верхний правый сегменты.
– И какого размера твоя доска?
– Метр на восемьдесят.
– Маленькая. Перевозить удобно. И сколько ты за нее хочешь?
– Пять миллионов.
– Пять миллионов долларов?!! Ты хочешь мне впарить копию за пять миллионов баксов?!
– Нет, – спокойно возразил Ундалов. – За пять миллионов евро. Более того, сразу скажу, что ее рыночная стоимость значительно выше – она бесценна, потому что такие вещи невозможно купить в принципе. Но я опасаюсь, что у меня картину могут реквизировать при попытке продать ее через аукцион. А у вас никаких проблем с ней не возникнет. Равно как и у Хиддинка. Вас никто не тронет. Поэтому я здесь.
Окончательно выплеснуться благородному гневу Мономаха помешал звонок мобилы. Вован удивленно посмотрел на номер, высветившийся на дисплее.
– Из-за границы. Странно. Кто-то из девочек с отдыха звонит, наверное… Да… Я… Здравствуйте… Кто? Какой Шмуил?.. А откуда у вас мой личный номер?.. Так, хорошо… И что вы можете?.. Сделать результат?.. Так… Так… Отлично… Но вчера после матча за это дело брался Роман. Я-то готов – просто некрасиво получится, если и он, и я… Да, ему звоните… Я все понимаю… Конечно… Да, согласен… Да, согласен, так будет лучше… Всего хорошего, успехов… Нет… Нет… До свидания!.. Нет, не нужен… Не-е-е-ет… Спасибо… Пока!
Мономах нажал на отбой, хотя из трубки еще доносился мурлыкающий голос.
– Сегодня все вокруг футбола. Какой-то жид предлагает матч у Израиля купить. Посредник. Я его к Ромке отправил.
– Неужели и такие матчи продаются? – удивился Ундалов.
– Ты же картины продаешь.
– Картина – другое.
– Да нет, все одно и то же. Израилю-то уже ничего не нужно – они на Евро по-любому не попадают. Сдадут, как миленькие. Так о чем мы там говорили?
– Мы говорили о том, почему картина стоит пять миллионов евро.
– Не, круто ты заломил – побойся Бога. Конечно, я Гусу хочу подарок сделать, но такой… адекватный. Давай ты еще подумай, а после Израиля мы с тобой снова встретимся – надо для начала выиграть в Тель-Авиве. И саму картину хочу посмотреть. А то мы про миллионы базарим, но самого предмета торга нет.
– Согласен. Через месяц я звоню, и мы встречаемся.
– Главное, не обменяй свой «Страшный суд» на голых баб!
Глава 6
Агент Шмуил Пинхасик в отличие от русских футболистов любил футбол не за то, что бывает после футбола, а за то, что бывает до него. А до него бывают контракты, бонусы и договоренности. Зато на самом футболе уже отдыхаешь.
Во второй половине дня он набрал номер председателя российского футбола.
– Алло, Виталий? Это лицензированный агент ФИФА Шмуил Пинхасик – мы знакомились год назад в Москве. На игре наших сборных. Помните?
