Брет Эллис - Информаторы
— Что это сегодня творится, Джейми? — спрашивает доктор Нова. — Ты вроде… взволнован.
— Я эти картинки видел, отец, нет — эти видения, — сообщаю я. — Ядерные ракеты все тут разнесли.
— Где — тут, Джейми?
— Долину расплавили, всю Долину. Все телки гниют на ходу. От «Галлерии» — одно воспоминание. Все исчезло. — Пауза. — Испарилось. — Пауза. — Так можно сказать?
— Ух ты, — говорит доктор Нова.
— Вот именно — ух ты. — Я смотрю в окно.
— А с тобой что случится?
— А что? Думаете, это меня остановит? — парирую я.
— А ты что думаешь?
— Вы думаете, ядерная, блядь, бомба все тут прикончит? — говорю я. — Да ни за что, отец.
— Прикончит тут что?
— Мы ее переживем.
— Кто — мы?
— Мы были здесь вечно, и мы, скорее всего, навечно и останемся. — Я скашиваю взгляд на свои ногти.
— А что мы будем делать? — Доктор Нова почти не слушает.
— Бродить. — Я пожимаю плечами. — Летать по округе. Парить над вами, как, блядь, вороны. Представьте себе самого крупного ворона, какого только видели. Представьте, как он парит.
— Как твои родители, Джейми?
— Не знаю, — отвечаю я, и тут мой голос поднимается до крика: — Но у меня классная жизнь, и если вы не продлите мне рецепт на пропоксифен…
— Ты сделаешь что, Джейми?
Я взвешиваю варианты, спокойно поясняю:
— Буду ждать. Как-нибудь ночью буду ждать вас в спальне. Или под столиком вашего любимого ресторана, ножку трясущуюся вам покалечу.
— Это… угроза? — спрашивает доктор Нова.
— Или когда вы поведете дочь в «Макдональдсе», — продолжаю я. — Оденусь Рональдом Макдональдом или Ужимкой, сожру вашу дочь на стоянке, а вы будете смотреть и быстро умом поедете.
— Мы это уже обсуждали, Джейми.
— Подкараулю вас на стоянке, или в школьном дворе, или в ванной. Заползу к вам в ванную. Провожу вашу дочь из школы, сыграю с ней в трих-трах, а потом засяду у вас в ванной.
Доктор Нова смотрит на меня скучающе, будто мое поведение объяснимо.
— Я был в палате, когда ваш отец умер от рака, — говорю я.
— Ты уже об этом говорил, — лениво отвечает он.
— Он гнил, доктор Нова. Я его видел. Я видел, как сгнил ваш отец. Рассказал всем своим друзьям, что ваш отец умер от токсического шока. Засунул себе в жопу тампон и забыл вытащить. Умирая, он кричал, доктор Нова.
— Ты… в последнее время кого-нибудь убивал, Джейми? — Судя по виду, он не слишком потрясен.
— В кино. В воображении, — хихикаю я. Доктор Нова вздыхает, разглядывает меня, явно весь в сомнениях.
— Чего ты хочешь?
— Хочу ждать на заднем сиденье вашей машины, пускать слюни…
— Я не глухой, Джейми, — вздыхает он.
— Хочу, чтобы вы продлили рецепт на пропоксифен, или я подкараулю вас в этом чудненьком бассейне с черным дном как-нибудь ночью, когда вы захотите искупаться, доктор Нова, и я вытяну вены и сухожилия из вашего потрясающего мускулистого бедра. — Теперь я встал, шагаю взад-вперед.
— Ты получишь пропоксифен, Джейми, — говорит доктор Нова. — Но я бы хотел, чтобы ты здесь появлялся регулярнее.
— Я психую тотально, — отвечаю я. — А вы спокойны, как покойник.
Он выписывает рецепт и, вручая его мне, спрашивает:
— Почему я должен тебя бояться?
— Потому что я крепкий загорелый ублюдок и зубы у меня такие острые, что по сравнению с ними заточенная бритва — столовый ножик. — Пауза. — Нужна причина получше?
— Почему ты мне угрожаешь? Почему я должен тебя бояться?
— Потому что я — последнее, что вы увидите, — сообщаю я. — Можете не сомневаться.
Я направляюсь к двери, разворачиваюсь.
— Где вы больше всего чувствуете себя в безопасности? — спрашиваю я.
— В пустом кинотеатре, — отвечает доктор Нова.
— Ваш любимый фильм?
— «Каникулы» с Чеви Чейзом и Кристи Бринкли.[91]
— Любимый завтрак?
— Глазированная пшеница или что-нибудь с отрубями.
— Любимая телереклама?
— Аспирин «Байере».
— За кого голосовали на последних выборах?
— За Рейгана.
— Как вы определите грань исчезновения?
— Ты, — кричит он, — сам ее определи.
— Мы уже там были, — отвечаю я. — Мы ее уже видели.
— Кто… мы? — давится он.
— Легион.
глава 11. Пятое колесо
— Так мы пацана убьем? — спрашивает Питер, на вид дерганый и нервный, потирает руки, глаза выпучил, громадное пузо вылезло из-под футболки «БРАЙАН МЕТРО». Сидит в разодранном зеленом кресле перед телевизором, мультики смотрит.
Мэри валяется на матрасе в соседней комнате, растянулась там, обдолбанная, слушает по радио Рика Спрингфилда[92] или еще какого мудака, и меня явственно подташнивает, я пытаюсь забить косяк, притвориться, что Питер ничего не говорил, но он спрашивает снова.
— Не знаю, кого ты спрашиваешь — меня, Мэри или этих ебанутых Флинтстоунов в этом ебаном телике, только больше, мужик, не спрашивай.
— Мы пацана убьем? — спрашивает он.
Я бросаю косяк — бумажки слишком влажные, облепили мне все пальцы, — и Мэри стонет чье-то имя. Пацан лежит связанный в ванне уже типа дня четыре, и все немножко нервничают.
— Меня чего-то подмывает, — говорит Питер.
— Ты говорил, все будет раз плюнуть, — отвечаю я. — Ты говорил, будет круто. Что все сработает, мужик.
— Я проебал. — Он пожимает плечами. — Я в курсе. — Он отворачивается от мультиков. — И ты в курсе, что я в курсе.
— Медаль тебе за это, м-мужик.
— Мэри ни черта не рубит, — вздыхает Питер. — Эта девка вечно ни черта не рубит.
— Так ты в курсе, что я в курсе, что ты типа проебал по-крупному? — спрашиваю я. — Ну — в курсе?
Он начинает смеяться:
— Мы пацана убьем? — И Мэри смеется вместе с ним, а я слушаю их и вытираю руки.
Питер выходит на меня через одного дилера, на которого я работал, и звонит мне из Барстоу. Питер в Барстоу с индеанкой, которую снял возле торгового автомата в Рино. Дилер дает мне телефон гостиницы в пустыне, я звоню Питеру, и он говорит, что приезжает в Лос-Анджелес, что ему с индеанкой нужно где-то зависнуть на пару дней. Я Питера не видел три года, с тех пор, как вышел из под контроля пожар, который мы устроили. Я шепчу в телефон:
— Я знаю, отец, ты все проебал.
И он в трубку отвечает:
— Ага, конечно, приехать можно?
— Я не хочу, чтоб ты делал то, что я, блядь, думаю, ты собираешься делать, — говорю я, закрыв лицо руками. — Останешься на ночь, а потом свалишь.
— Хочешь, скажу кое-что? — спрашивает он.
Я ни слова не могу из себя выдавить.
— Ничего подобного, — говорит он.
Питер с Мэри, которая и не индеанка никакая, приезжают в Лос-Анджелес, около полуночи находят меня в Ван-Найсе, и Питер подходит, хватает меня, говорит:
— Томми, отец, как делишки, приятель?
И я стою, трясусь, говорю:
— Привет, Питер. — А он жирный, триста-четыреста фунтов, у него длинные волосы, светлые и грязные, на нем зеленая футболка, вся морда в соусе, все руки исколоты, и я злюсь.
— Питер? — спрашиваю я. — Что за хуйню ты творишь?
— Ой, мужик, — говорит он. — Ну и что? Круто же. — Глаза вытаращил, взгляд странный такой, и тянет меня к выходу.
— А телка где?
— Снаружи, в фургоне.
Я жду, Питер стоит.
— Снаружи в фургоне? Так? — переспрашиваю я.
— Ну да. Снаружи в фургоне.
— Может, пошевелишься, или как? — предлагаю я. — Может, приведешь типа девчонку?
Он не движется. Стоит и все.
— Девчонка в фургоне? — спрашиваю я.
— Точно.
Я злюсь.
— Почему бы не приволочь эту пизду сюда, недоебок ты жирный?
Не волочет.
— Ну, мужик, — вздыхаю я. — Пошли на нее глянем.
— На кого? — спрашивает он. — На кого, мужик?
— О ком я, по-твоему?
Наконец он говорит:
— А, ну да. Мэри. Конечно. Девчонка в отрубе валяется в фургоне, она загорелая, смуглая, длинноволосая блондинка, тощая из-за наркоты, но правильная и ничего такая себе. В первую ночь спит на матрасе у меня в комнате, я на диване, а Питер сидит в кресле, за полночь смотрит телик и, кажется, пару раз выходит за едой, но я устал, злюсь и на все плюю.
Наутро Питер просит у меня денег.
— Это же куча бабок, — говорю я.
— Что это значит?
— Это значит, что ты совсем башкой ебнулся, — говорю я. — Нету у меня денег.
— Вообще? — И он начинает хихикать.
— Не похоже, что ты расстроился, — замечаю я.
— Мне тут надо парняге одному заплатить.
— Извини, отец. Просто нету.
Он больше ничего толком не говорит, лишь возвращается с Мэри в темную комнату, а я еду на автомойку в Резеду, я там работаю, когда больше ничего не делаю.
Возвращаюсь домой после весьма паршивого дня, Питер сидит в кресле, а Мэри валяется в задней комнате, слушает радио, и на столе рядом с теликом я замечаю пару ботиночек и спрашиваю Питера: