Кэтрин Мадженди - Над горой играет свет

— Вирджиния Кейт! Так ты хочешь еще торта? — У Ребекки в руке была лопатка с увесистым куском.

— А? Нет, мэм.

— Опять она витает в облаках. Точно, Ви?

— Да нет.

— Нет да. Смотри. — Уставившись в одну точку, он приоткрыл рот и застыл как мертвый. — Это ты.

— Действительно, очень похоже. — Папа рассмеялся.

Я пронзила брата испепеляющим взглядом, но он этого не заметил, слишком увлеченно вживался в роль.

— И что такого? У девочек всегда полно проблем, над которыми приходится много думать, — вступилась Ребекка.

Папа отпил еще, намочив отросший ус, топорщившийся, будто ершик.

Мика дожевал третий кусок торта и спросил:

— Могу я теперь пойти к себе?

— Ты хотел сказать «разрешите мне», — заметила Ребекка. — Ладно, так и быть, разрешаем.

Мика эффектно крутанул бедрами, подражая Элвису в фильме «Тюремный рок», и убежал.

Обогнув стол, я подошла к папе, обнять, потом повернулась к Ребекке. Все-таки это она купила мне велик.

— Спасибо, мэм.

— Пожалуйста, Вирджиния Кейт.

Она склонилась ко мне, а я отодвинулась. Я все еще ее ненавидела, хотя довольно вяло. Я не знала, как быть, ведь она хорошо и к нам относилась и к папе. От всей этой неразберихи ныло сердце. Может, Мика зря считает, будто Ребекка не любит его? Она все время ему улыбается, и не злобно, а наоборот.

Тут зазвонил телефон, Ребекка пошла в гостиную. Папа снова попытался вызволить меня из раздумий и грез.

— Ты очень похожа на маму и на бабушку. — Он поднес к губам стакан. — А натура у тебя бабушкина.

Я хотела спросить, почему он так думает, но пришла Ребекка и что-то шепнула ему на ухо.

— Я сам подойду, — сказал папа.

— А надо ли, Фредерик?

— Мне лучше знать, что надо моим детям.

— Понятно. — Ребекка стала очень сосредоточенно и быстро собирать тарелки.

Папа пошел к телефону, и вскоре донесся его громкий раздраженный голос:

— Кэти, ты выбрала не лучший момент для звонка, и сама это знаешь.

— Мама?! — завопила я, влетая в гостиную, но он уже повесил трубку. — Это же мама! Она хотела меня поздравить! Она не забыла! — Я посмотрела на него с ненавистью.

— Прости, Букашка. Она была пьяная.

— Неправда!

Но я знала, что это правда.

Папа подошел и присел на корточки, чтобы посмотреть мне прямо в глаза.

— Так лучше, это вне всяких сомнений.

— А Энди?

— Его нет. Гостит у дяди Ионы, пробудет там несколько дней.

Я побежала к себе. Со всей силы бабахнув дверью, легла, уткнувшись носом в подушки, в этой розовенькой, сюси-пуси, комнате.

Но даже с закрытой дверью мне было слышно все.

— Когда Кэти подрастет, возможно, я буду действовать иначе.

— Но я волнуюсь за детей, как им это все. Детям нужна мать, ты так не считаешь? Я в том смысле, что необходимо сохранить контакт, хоть какой-то.

— Ребекка, позволь мне самому о них волноваться, это мое дело.

— Ну-ну, я вижу, как ты о них волнуешься.

Бабахнула еще одна дверь, в их спальне. А чуть погодя громко бабахнула дверь входная. Дом трижды содрогнулся от ударов дверей о косяки. Я вскочила с кровати и, подойдя к комоду, отрыла мамину блузку, утратившую после стирки родные запахи. Расстелив ее на кровати, легла и закрыла глаза, силясь представить, что я дома. Но никак не получалось.

В дверь постучалась Ребекка и стремительно вошла, раньше, чем я успела что-нибудь сказать.

— Лапуля, твои подарки. Я подумала, может, тебе что-то срочно понадобится.

Я слышала ее учащенное дыхание, но даже не открыла глаза. Ребекка положила все на кровать и вышла, осторожно затворив дверь.

К кучке подарков был стоймя прислонен конверт. Я узнала мамин небрежный почерк. Сердце встрепенулось в груди, как птенец. Схватив конверт, поднесла к носу. «Шалимар». Я рывком села и надорвала конверт. На поздравительной открытке была изображена синяя птица, на ветке. Еще в конверте лежали три доллара, какой-то сложенный листок и мамина записка:

Вирджиния Кейт, пожалуйста, не держи на меня зла. Ты моя доченька. Когда-нибудь ты поймешь. Мы обязательно снова будем вместе, мне бы только справиться. Прости, что не могу прислать больше.

Листок оказался разлинованным, выдранным из тетрадки. Энди вывел на нем строчки из букв, как когда-то задавали мне на уроках письма. Внизу стояла оценка «отлично» и была приклеена серебряная звездочка от учительницы мисс Боуэн, теперь уже его, а не моей.

Глаза защипало, я снова легла, не выпуская из рук листок. Так и заснула, мне приснилось, что я сижу за рулем «рамблера», гоню во всю мочь, и ветер выдувает мои волосы из окошка. Мама и Энди сидят на заднем сиденье, их трясет на колдобинах. Иногда подскок получается таким сильным, что машина даже слегка взлетает, и мы дружно хохочем, все трое. Меня разбудила моя нога, занемевшая от неудобной позы. Я встала, убрала с постели подарки. Все, кроме дневника.

Открыла первую страницу и начала:

Я скучаю по Энди. Я скучаю по маме. Я скучаю по моей милой старой горе и по клену! Я скучаю по бабушкиному одеялу! А здесь противно и тоскливо. Здесь все время жара, все розовое, правильно сложенное и чистое.

Я писала про то, как папа не дал мне поговорить с мамой и Энди, про то, как Мика меня передразнивал. Про соседских детей, смотревших на меня невидящим взглядом. Когда рука устала, я закрыла дневник на замочек и убрала в комод, туда же спрятала мамину открытку и листок из тетради Энди.

Я вышла, начала слоняться по дому. Папиных ключей на крючке не было, его шляпы на вешалке.

У Мики на двери висела табличка с черепом и костями, под ними надпись «Не входить!» Я заглянула в гостиную. В большом кресле сидела Ребекка, читала. Воспользовавшись тем, что она меня не видит, я внимательно ее рассмотрела. Вдоль щек мягко свисали аккуратно расчесанные волосы. Зеленая кофта, рыжевато-коричневая юбка. Мама вот так тихонечко не усидела бы. Даже когда она засыпала, мускулы лица время от времени подрагивали, и ступни. Мама была сама стремительность. Ребекка — само спокойствие.

Проскользнув внутрь, я села на диван и стала ждать, как отреагирует Ребекка.

Она опустила книжку на колени.

— Я бы съела еще торта. А ты?

Я ничего не ответила.

Ребекка отправилась на кухню и вернулась с двумя огромными кусками.

— Давай поедим на крылечке.

На улице уже совсем стемнело, но знойно парило по-прежнему. Мамы звали детей домой. Их голоса доносил ветер, шелестевший в дубовых кронах. В росших у дома банановых кустах дремотно постукивали редкие капли. Торт мы ели молча. Зато лягушки и ночная мошкара уже пробовали свои голоса. Мы покачивались в креслах, наблюдая за мигающими искорками светлячков.

Вышел Мика со свернутым в трубочку листом ватмана.

— С днем рождения, Садовая Башка.

Ребекка зажгла наружный свет.

Мика нарисовал для меня потрясающий подарок, звонкими и нежными красками. Посредине картины темный силуэт коня с развевающейся гривой и хвостом, конь летел по раздолью, по волшебному разноцветью.

— Мика! Какая красота! — Ребекка взъерошила пальцами его шевелюру. — До чего же ты у нас талантливый.

Братец мой улыбнулся и даже не подумал отодвинуться.

— Мика, спасибо, — сказала я. — Это самый классный твой рисунок.

Мы с Ребеккой качались, а Мика уселся на верхнюю ступеньку, прислонившись спиной к столбику. Далеко-далеко кто-то произнес мое имя, а может, показалось. Но почему-то сразу все опять сделалось обыкновенным и скучным. Продолжая раскачиваться, я представила, что за одной из дверок в моей душе томится мама, которую я заперла на ключ. В тот момент я так себе все это воображала.

ГЛАВА 18. Меня зовут Вирджиния Кейт Кэри

Я все ждала, когда же листья начнут желтеть, краснеть, золотиться, осень ведь, но в Луизиане почти все неодолимо зеленело. Тут и снега не бывает, сказал Мика, как в преисподней. Еще он сказал, что все боятся урагана «Бетси». Мы, сказал, поимели тут ветрюгу и ливни, когда она завывала у берега Миссисипи, но этим и обошлось. А вот по Новому Орлеану она шарахнула здорово.

Мою теперешнюю учительницу звали мисс Шерри Мелон. У нее были прозрачные голубые глаза и пышные каштановые волосы. Сильно хромая, она бродила по классу, громко постукивал грубый ортопедический ботинок с высоким черным каблуком. Над мисс постоянно подшучивали. Возможно, именно поэтому мне она нравилась. В школьной библиотеке я выискивала в энциклопедии все, что было написано о Западной Вирджинии, притворяясь перед собой, что это совершенно незнакомый мне штат.

И чего я только не вычитала. В 1926 году от грибковой инфекции там погибли почти все каштановые деревья, там родилась знаменитая писательница Перл Бак. Комик Дон Ноттс, сыгравший всеобщего любимца, помощника шерифа Барни Пятого, тоже родился у нас. Самая высокая точка — гора Спрус-Ноб. Самая низкая — на уровне реки Потомак. Я читала и о том, что уже знала, а теперь уже точно запоминала навсегда.