Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький
— Эгеге-е-е!
Это его окликает Вос, стоя на скале.
С омьггым чистой водой телом, Андрасси ложится на доски. Его окружают друзья Мафальды. Их здесь целая группа, человек семь или восемь. Длинный, тощий парень паясничает. Другие не двигаются, распростертые с закрытыми глазами, отдавая себя на волю солнечных лучей. Доски приятные, теплые. Андрасси лежит на животе. Рядом с ним, вдоль него расположилась подруга Мафальды. Она тоже лежит на животе, прижавшись щекой к доскам, повернув лицо к Андрасси. Она ему улыбается. Он говорит:
— Как хорошо вы уже успели загореть!
— У вас тоже неплохой загар.
Они рассматривают свои тела. Лежат лицом друг к другу, их локти иногда соприкасаются, они похожи на мужчину и женщину после любви, настолько насытившихся любовью, что сейчас испытывают сладострастие уже оттого, что не прикасаются друг к другу. Взаимное влечение еще витает над помостом, еще не совсем ушло с поверхности досок, но оно стало неотчетливым, оно уже частично удовлетворено водой и солнцем. Желание стало менее требовательным и довольствуется просто фактом своего существования. Перед лицом Андрасси возникает хорошенькая ножка. Она касается его плеча.
— У вас есть спички? — спрашивает Мафальда.
Андрасси поднимает глаза. Нога Мафальды находится совсем рядом с его лицом, длинная, голая нога. Подруга Мафальды поднимается, чтобы взять свою сумку. Другой рукой она поддерживает свой бюстгальтер, который расстегнула, чтобы лучше загорала спина. Андрасси видит почти полностью ее груди и полоску живота, разделяющую две части купальника. До его ноздрей доходит слабый запах масла против солнечных ожогов. Какое еще желание? Что еще нужно? И так чувствуешь себя, словно после любви.
Андрасси встает. Он ощущает легкий дурман, в голове — приятная пустота.
— Венгр? — спрашивает длинный тощий парень. — Вы венгр?
У него заостренная смешная челюсть. — Да.
— Надо же, а на плавках у вас нет никаких брандебуров.
Андрасси снисходительно улыбнулся. Кругом море. Тысячи слюдяных отблесков солнца на море. Разговоры текут плавно, медленно.
— Глядите-ка! — восклицает длинный парень. — Человек с портфелем.
Андрасси вздрагивает. В трех шагах, в панаме и белом пиджаке, кажущийся чрезвычайно одетым среди стольких голых людей, на него смотрит Форстетнер. Андрасси встает, хочет подойти к нему. Но Форстетнер останавливает его:
— Нет, нет, оставайтесь с вашими друзьями…
Что происходит?
— Как-нибудь на днях вы меня представите…
У него приветливый, поставленный голос — как бы в маске.
— Этот молодой человек, который разговаривал с вами, это ведь один из князей Боргезе, не так ли?
А, вот в чем дело!
— У него очень интересная внешность.
В сущности, он не такой уж мерзавец. Иногда.
А между тем автобус прибывает в Рим. На площади бьет фонтан, разбрасывая в небе искрящиеся струи. Леди Амберсфорд берет такси. Она едет к своему другу, советнику посольства. Сейчас три часа дня. На улицах почти никого нет. Никого и ничего, кроме солнца. Можно подумать, что оно загнало людей в дома, уничтожив все живое везде, вплоть до подъездов, вплоть до щелей в ставнях. Госпожа дома? Да, дома. Торопливой походкой подходит хозяйка дома. Еще бы: леди Амберсфорд!
— Ну, разумеется. Ронни сказал мне, что вы приедете. Невероятно мило, что вы нас не забываете. А как вы поживаете? Ронни вынужден был выйти по делам. Он будет очень расстроен. Но вы, конечно же, задержитесь в Риме на несколько дней? Мы еще увидим вас? Завтра? О! Уже! Да, да, он оставил мне сумму, сто пятьдесят тысяч лир. Никакого, дорогая Бесси. Никакого беспокойства. Но что я могу вам предложить? Почему вы не приехали к обеду? Мы вас ждали. (Говорят, что нос у людей шевелится, когда они лгут, — неправда). Но вы все-таки выпьете чашечку кофе? Да?
Жена советника — блондинка с костистым усталым лицом. Леди Амберсфорд сидит в кресле, поставив свою огромную сумку рядом с собой. Разговор идет обо всем сразу: о детях, о погоде, об автобусе. А также о некоем портфеле — иногда можно увидеть невероятные вещи — четырнадцать миллионов — в банкнотах — который он повсюду таскает с собой, — но кто? Господин Форстетнер, один швейцарец, вы его не знаете? — Нет — в портфеле из желтой кожи — за эту виллу — четырнадцать миллионов — в один прекрасный день его обокрадут, это точно. Жена советника находит, что нет причины так волноваться, но леди Амберсфорд завелась. Она никак не может остановиться, не в силах забыть про этот портфель.
— Он кладет его на стол. Со всеми этими миллионами.
— Я вам сейчас принесу ваши деньги, — говорит жена советника.
Вернувшись в гостиную, она видит, что леди Амберсфорд заснула в кресле. Она спит, открыв рот, надув толстые, как у ребенка, щеки. Бедняжка! После такого путешествия… Такая жара… У сострадательной жены советника не хватает духу разбудить ее. Она кладет конверт, берет поднос, на котором приносила кофе, бесшумно уносит его на кухню.
«А где же ложечка из сахарницы? Забыли ее, что ли, положить туда? Или она осталась в гостиной?»
Но она не возвращается. Леди Амберсфорд устала. Не нужно ее будить.
— Ты знаешь, Ронни, — сообщила она вечером мужу, — леди Амберсфорд явно сдает. Она буквально без умолку говорила о каком-то портфеле, я ничего не поняла, о каком-то желтом кожаном портфеле с четырнадцатью миллионами. Я уверена, что он снится ей ночью.
Красавчик Четрилли открыл глаза, потянулся. Солнечные лучи волнами вливались в его комнату. Четрилли поправил подушку, скрестил руки на затылке и рассмеялся тихим, спокойным смехом, едва раскрывая рот с двумя рядами маленьких зубов. Видно, у него перед глазами стояла какая-то чрезвычайно приятная картина.
— Ну вот! — произнес он.
Взбрыкнув ногами, он откинул простыню и соскочил с постели. Он был в белой пижаме. Стоя перед окном, он приступил к гимнастическим упражнениям. И продолжал смеяться тихим, напоминающим воркование голубя, смехом. А его движения непроизвольно переходили в некое подобие танца. Он ритмично взмахивал руками, словно крыльями.
Раздался стук в дверь.
— Привет! — закричал он весело.
Он подбежал к кухарке и деликатно взял у нее поднос, который она принесла. Кухарка строго смотрела на него, задрав вверх свое смуглое, покрытое пятнышками лицо.
— Это правда? — спросила она.
— Что, моя старушка? — улыбнулся он.
Он налил себе кофе, положил сахар.
— Посмотри на меня, — сказала кухарка.
Он окинул ее взглядом.
— Это правда, то, что говорят? Ты женишься?
Черт побери! Значит, уже все известно? Четрилли был суеверен. Он не любил говорить заранее о том, что еще не произошло. Сложив два пальца, он поискал вокруг себя. А! Стол. И он положил два пальца на стол.
— Кто тебе сказал?
— Мясник.
Она сдавленным голосом повторила вопрос:
— Это правда?
— Почти, — сказал Четрилли с недовольной гримаской.
— На госпоже Мисси?
Звучание престижной фамилии вернуло ему хорошее настроение.
— Да.
И на его лице заиграла чарующая улыбка.
— Госпожа Мисси, автомобильные заводы. Представляешь?
Но кухарка продолжала пристально смотреть на него, держа руки на переднике и выставив вперед ничего не выражающее лицо с заканчивающимся квадратом носом.
— А я? — произнесла наконец она.
Подняв голову от своей чашки с кофе, Четрилли бросил на нее непонимающий взгляд.
— А я? — повторила она громче. — Я что, годилась только на то, чтобы спать с тобой?
Она все больше и больше распалялась.
— Ты, значит, хочешь жениться! А я? Ты хочешь бросить меня! И ты думаешь, что я позволю тебе сделать это?
У нее растрепалась прядь волос и упала на лоб.
— Ты мой любовник.
Ее любовник? У Четрилли был такой вид, словно он с луны свалился.
— И я тебя люблю. Мне неважно, что ты не женишься на мне. Но и на другой ты тоже не женишься.
— Оставь меня в покое, — нетерпеливо сказал Четрилли.
— Нет, я не оставлю тебя в покое. Ты не женишься на ней. Я не хочу. Не хочу! И ни за что не допущу этого!
— Ну вот, — произнес Четрилли с гримасой фаталиста.
— Я пойду и поговорю с госпожой Мисси. И скажу ей, что она не имеет права, нет, не имеет.
Она говорила, и при этом шевелилось только ее лицо, да еще все более и более растрепавшиеся волосы, а все ее большое тело оставалось странно неподвижным.
— Пойду и скажу ей, что ты мой любовник, что все то время, пока ты сочинял для нее признания в любви, ты спал со мной… Что ты спал со мной.
На правильном профиле Четрилли обозначились признаки беспокойства.
— Ну, ну, — сказал он добродушным тоном. — Ты должна быть довольна. Мне приятно сообщить тебе эту хорошую новость. Люблю-то я ведь тебя, и тебе это хорошо известно.
