Андрей Донцов - The офис

Больше сил думать не было…

С МЕНЯ ХВАТИТ И ВЫВЕСКИ, или ОЛИГАРХ ИЗ МЕДВЕДКОВО

«С меня хватит и вывески… ладно…» – такими словами закончился развод Евгения Савина с друзьями-учредителями.

Слово «развод» подходило в обоих значениях.

Но Евгений устал и согласился. Потому что в последнее время полюбил Евгений спать. Спать, а не делить имущество с бывшими единомышленниками. Все станки, постпечатное оборудование – все они забрали себе. А ему досталась вывеска. Точнее сказать, конструкция для наружной рекламы на огромном доме с торговым центром внизу в спальном районе города. Эта вывеска являлась попыткой рекламного агентства, некогда именуемого «Небоскребом», диверсифицировать бизнес в наружку. Дальше дело не пошло. Так одна вывеска и осталась.

Да и фирма решила изменить и название, и состав учредителей. Видите ли, все они взъя…вали до одиннадцати вечера, а Евгений нет.

Точнее, он иногда и до часа ночи сидел на работе, но только не мог там раньше часа дня появиться. Ну разве что изредка. А постоянно – нет, не в силах был себя заставить. А в последний месяц и вовсе приходил к двум, а то и к трем. Сны стали сниться Евгению. Красивые и длинные. Не сны – былины.

Раньше никогда такого не было, чтобы он свои сны помнил. А тут проснется, а сон, как кино, – весь перед глазами. Лежит, еще час в голове прокручивает. Думал, бывало: «Встать бы, записать. Вот будет шедевр». Да поленится: не встанет, не запишет – и сон как рукой из памяти… Раньше Евгений, может, и вообще снов не видел, а здесь такое началось в тридцать-то лет. А может, это и вовсе знак Господень? Ну до работы ли здесь, по большому счету.

В те времена, когда он приезжал в офис еще часам к одиннадцати, вскоре после обеда у Евгения наступал резкий отток энергии, приблизительно с часу до четырех. Его сонливость и апатия были настолько заметны окружающим, что в эпоху популярности фильма «Гладиатор» коллеги дали Евгению кличку Испанец – именно так называли зрители кровавых зрелищ персонажа Рассела Кроу.

Все понимали, что, хоть Испанец и приезжает на работу к одиннадцати, раньше шестнадцати застать его в бодром расположении разума – задача архисложная.

«У Испанца сиеста, – шептались сослуживцы. – Тихо, Испанца разбудите!»

Сны снились Евгению разные – от отчаянных приключенческих до просто креативных, с различными аллегориями. Эротических снов было не так много, как могло быть в его возрасте, но это, видимо, являлось прямой Светкиной заслугой.

Запомнился сон, как к нему в комнату вошел Вениамин Смехов в неотразимом образе благородного Атоса и, заряжая свой пистолет, начал произносить знакомый с детства текст в легкой интерпретации: «Сон воскресил вас, сон дал вам другое имя, сон сделал вас богатым, сон почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела…»

Сам Евгений – с длинными белокурыми, как у миледи, волосами – ползал по кровати, пытаясь одеялом прикрыть откуда-то взявшиеся татуировки-лилии на плечах, запястьях, лодыжках и щеках.

Вывеска располагалась на крыше торгового комплекса в огромном спальном районе на северо-востоке Москвы – на улице Широкой. Большим преимуществом было и то, что на той же улице был и дом, где Евгений безоблачно жил в одной квартире с родителями.

Торговый комплекс стоял удачно – прямо напротив метро, и весь поток людей, идущий от подземки и пробиравшийся к ней от остановок транспорта, мог видеть буквы этой конструкции, поэтому вывеска считалась довольно эффективным средством наружной рекламы.

Договор на аренду места под конструкцию вывески на крыше был составлен так хитро, что в ближайшие сорок пять лет можно было не волноваться. Чтобы разорвать его, нужно было не только вернуть нехилый единовременный бонус, полученный ТСЖ, но и выплатить баснословный штраф, который и являлся главным гарантом спокойствия Евгения.

Договор составлял умнейший юрист Олег Замулин, настоящий полковник в отставке, который ни разу не дал себя «на…ать», как он сам выражался, «ни одному из крупнейших мировых холдингов».

– Ни империалистическому, ни террористическому, – заявлял он.

Конструкция была довольно архаична с точки зрения современных технологий и представляла собой расположенные на металлических рельсах специальные шарниры, в которые вгонялись отдельные буквы. Проектировал и строил ее автор знаменитых сооружений на центральных улицах столицы, анонсирующих в советское время фильмы, идущие в кинотеатрах Москвы. Такая установка предполагала возможность написания аж двух небольших фраз, расположенных друг под другом. Например: «Скоро на экранах:», и вторая снизу – название фильма.

В принципе, несуразность конструкции имела в конечном итоге свой плюс – в отличие от всех современных гигантских вывесок – световых коробов, она позволяла размещать не только название бренда, но и рекламный девиз – слоган.

Когда монтировали эту вывеску, было не до технологических изысков, нашелся дешевый подрядчик на имеющуюся свободную сумму (которая сейчас казалась ничтожно малой), и работа была сделана.

Евгений, наряду с арендой, мог прилично зарабатывать на производстве букв, поэтому был заинтересован в частой смене заказчиков.

Вместе с вывеской на весь срок была арендована небольшая каморка на чердаке – метров двенадцать, где стояли стол, одно кресло, три стула, висела купленная и привезенная из единственной тогда открытой ИКЕИ люстра на длинном шнуре – тогда было время, когда даже из Питера в ИКЕЮ ездили в Москву на «Газелях», настолько популярны были любые штучки из каталога скандинавского производителя мебели.

– Вот это теперь мой офис, – заявил сам себе Евгений. – Сколько хочу, столько и сплю.

По углам в новом офисе Испанца были расставлены ненужные буквы предыдущих вывесок.

Производство букв было коммерческой тайной Евгения. За изготовление каждой буквы он брал по 200 долларов, а многие буквы у него оставались от предыдущих рекламодателей.

За столом – сначала каждую пятницу, а потом, когда Евгений был освобожден от необходимости офисной рутины и комплексного обслуживания клиентов, добавились и суббота с воскресеньем, – происходили бои по преферансу. Ставки были условные – 50 центов за вист, но соперники были люди принципиальные, и рубка шла не на жизнь, а на смерть.

Цена на аренду наружки ползла вверх неуклонно, подтягиваясь к цене телевизионной рекламы.

На руку Евгению сыграл и вынужденный уход с экранов рекламы сигарет, водки, а затем и различные ограничения рекламы пива.

Евгений был человеком осторожным, не лишенным коммерческой жилки, как говорил его отец «ушлым парнем», он не влезал в длинные контракты и аккуратно поднимал цену вслед за рыночной.

Район разрастался как на дрожжах, новые дома появлялись с периодичностью чуть ли не раз в месяц, народу становилось все больше, людской поток у метро увеличивался, к нему присоединялись жители северных подмосковных городов, спешащие каждое утро на заработки и ежевечерне возвращавшиеся в свои пригороды.

Очереди на маршрутные такси в сторону центра тоже были на нужной стороне улицы, – и вывеска, вот она, – с высоты шестнадцатого этажа слепила глаза своей рекламной эффективностью.

«Хозяин вывески», как называли Евгения друзья, остро нуждаясь в мозговой активности по вечерам, во вторник договорился играть в шахматы с Прокопом – отставным штурманом, слегка сошедшим с ума от долгих плаваний. Как сам Прокоп выражался – «крыша поехала года на три, не больше, а шахматы – лучшее лечение крыши перед возвращением в море».

Корабельная жизнь, по рассказам Прокопа, могла свести с ума кого угодно. Последний его рейс был особенно напряженным. Капитанам кораблей в их торговой компании разрешили брать с собой жен. И длинноногая загорелая сучка – молодая супруга их капитана, в прозрачном халатике целый день ошивалась на палубе, дразня измотавшихся от воздержания и замученных онанизмом моряков. Каждый понимал, что любой намек этой лахудры капитану станет бесславным концом их морской карьеры.

Понимала это и она.

Закончились ее садистские сеансы тем, что она начала загорать топлес на корме перед взирающим на нее из штурманской будки Прокопом. Усугублялась ситуация тем, что она то и дело вставала на четвереньки и делала разминочное упражнение для спины под названием «кошка, пролезающая под забором».

По словам Прокопа, ничто так не расстраивает психику мужика, как ежедневный отчаянный онанизм.

Было и еще одно обстоятельство, сильно расстраивающее Прокопа и расшатывающее его тонкую душевную организацию.

Его попытки купить квартиру и отселиться от родителей и двух братьев-скинхедов.

Каждый раз, приходя из рейса, он обнаруживал, что жилье, на которое он прицелился, подорожало ровно на такую же сумму, какую он привез из рейса.