Юрий Петухов - Охота на президентов или Жизнь №8

— Их хаб им ин дрерд![35] — злобно прошипел старик. Челобитную он сразу скомкал, бросил в угол. И теперь желтыми ядрёными зубами рвал пробку с «Московской». Кеша стоял рядом, приноравливался… Я с ужасом ждал трагической развязки.

— Да погоди-и… — старик Ухуельцин выдрал пробку, глотнул раз, другой, судорожно дёргая кадыком. И оторвался… задышал тяжело, будто сом, выброшенный на берег. — Ы-ы-хыррр… и-хырашо-о-а!!!

Позже Кеша раскрыл мне зловещую тайну: в бутылке было лишь полстакана «московской», остальное раствор цианистого калия в крысином яде.

— Теперь ты… давай-ка… дрынкни! — Ухуельцин сунул было Кеше бутыль. Но тут же отдернул. — Не-е, погоди-и, успеешь ищо! — и снова присосался к мутнозеленому горлышку. — Ы-ыхррр… о-ооо…

Он пил смачно и яро, наливаясь багряной кровью и одновременно зеленея. В шпунтах, шунтах и шлангах внутри матёрой утробы урчало и булькало… Пил… и не падал!

— Закусите, Бормотух Ермолаич… — Кеша вытащил из кармана кашемирового пальто пирожное-эклер и угодливо сунул его вельможному собутыльнику.

Я уже и сам догадался, что эклер вместо крема был битком набит самой жуткой отравой, о какой и помыслить было страшно. Мороз продрал мою кожу. А старик Ухуельцин уже доканчивал бутылку. Он, не глядя, сунул руку за закуской и тут же, запихнув некошерное пирожное в пасть, зачавкал, зачмокал и зашамкал.

Потом недоуменно повертел в руке пустую бутылку. Поглядел на Кешу. И спросил:

— А тебе, понимашь?

— Найдётся чуток, — заговорщицки подморгнул ему Ке-ша. И вытащил из другого кармана ещё пузырь. Хотел было поднести к губам…

Но цепкий старик Ухуельцин вырвал бутылку. Сам приложился к ней, алчно и хватисто: забулькал, загыгыкал совеющим филином, засюсюкал в гробовой тишине матёрым упырём-винососом.

Ужас объял меня до глубины души моей. Одного наперстка пойла, одного укуса отравы хватило бы, чтоб отправить на тот свет три богодельни таких стариков… А этому хоть бы… Нет, державный старец чуть покачивался и бронзовел на глазах. Но не сдавался. Стоял статуей. Оплотом. Гарантом. Это был просто Распутин какой-то! Он выпил три бутылки кошмарного яда и съел шесть нашпигованных смертью пирожных… отплевался, отсморкался. Вздрогнул. Передёрнулся. Рыгнул. И только тогда благодушно раззявился и заорал дурным голосом: «живи стра-ана-а! да-ара-ага-ая ма-ая Расеяния-аа…»

Нас с Кешей он уже не видел. А может, просто принимал за кого-то другого. Мы терпеливо ждали, когда отрава начнёт действовать… Мы не могли уйти просто так.

Но когда старик вдруг погрозил мне корявым пальцем и злобно, с жуткой угрозой выдавил:

— А-аа, эта ты, Чубайтц! Нохшлеппер![36] Эта ты-ы рыжий гад, понимашь… эта ты во всём винова-ат!!! Да я тебя-аа… Вот тогда Кеша не выдержал.

— Пора, — прохрипел он. Ухватил грубого старикана за могучую красную выю и принялся душить его.

Я отвернулся. Это зрелище было не для моих нервов… Наконец что-то тяжёлое мешком рухнуло на мрамор. И Кеша толкнул меня плечом. Он сделал своё великое дело.

Мы вышли вразвалочку, как из бани. Плотно притворив за собой дверь и чуть покачиваясь. Так выходят из царских покоев фавориты и собутыльники властелинов.

— Работает с бумагами! — сказал Кеша бугаям из охранки и выразительно щёлкнул себя пальцем по горлу. — Сказал, первого, кто сунется, уволит на хер! Ясно?!

Быки из охранки загрустили.

Мы выбирались из президенции на дрожащих ногах. Будто из зловещего замка живого мертвеца Дракулы.

Но было… чего там скрывать, было немалое моральное удовлетворение. Как после Сталинградской битвы. Или поля Куликова. Уже и сами себе мерещились Миниными и пожарскими… Только виду не показывали. Героев украшает скромность… Три четверти Россиянии, узнай бы они всю правду, напились бы сегодня за наше с Кешей здоровье в доску… а оставшаяся четверть от счастья бы ушла в запой на месяц! на год! Это ж… это ж… как от царя-Калина, чудища окаянного, змей-горыныча поганого землю русскую ослобонить… ильи муромцы! святогоры! Свершилось… есть правда на земле! но есть она и свыше!

Ангелы несли нас на руках к лимузину.

И трубы пели в светлеющих небесах.

А вечером, когда мы собирались обмыть дело на Кеши-ной даче, из телеящика сообщили:

— Сегодня днём генеральный президентий Россиянии был доставлен в центральную клиническую больницу с диагнозом ОРЗ и обширным расстройством желудка. Опытные врачи-терапевты уже перелили старику Уху-ельцину кровь, желчь и мочу, пересадили лёгкие и промыли мозги… во время процедуры, как сообщили помощники и санитары, генеральный президентий утверждал указы, приказы, приговоры и помилования…

Я посмотрел на Кешу.

А он глядел в пустоту и повторял как заведённый:

— Распутин… это Распутин… нет, Дракула… живой мертвец! Это мертвец, понимаешь… мы никогда не убьём его… он уже мёртвый… мёртвый… как убить мертвеца! По щеке у Кеши текла крохотная скупая слезинка. Нет, покамест ни на земле, ни выше никакой правды не было.

А жизнь-житуха тем временем текла своим чередом. И было в ней всё нормально, как в хорошем дурдоме. Жизнь № 8 — милости просим!

И были в этой жизни хозяева и холопы.

Как и в любой жизни.

Поначалу приходили хозяева. Но после них власть доставалась холопам, так уж повелось…

На смену князьям-русам Меровингам, что царили в дикой Франкии, пришли их холопы-мажордомы, всякие капетинги-хренетинги и прочее латиноязычное[37] фуфло, и империя превратилась в бардак, в огромную холопскую.

На смену хозяину, народному заботнику и знатоку языкознания товарищу Кобе пришел «кукурузный» огрызок, холопиш-ка-дурачок. Без хозяина он не мог себе найти места — метался, «перестраивался», «реформировался», давил бульдозерами полоумных, таскался по америкам и чуть было не просрал Россию вкупе с плаксивыми, но хитрыми шестидесятничками, комиссарскими сынками. Папаши-комиссары вырезали десятки миллионов русских. Это было нормально. Мировое сообщество не возражало.

Но когда Коба чуть-чуть придавил комиссарскую сволочь, сынки завизжали: тоталитаризьм! сталинизьм! Кобу отравили. И дурачок-кукурузник заплясал под дудку комиссарского семени.[38] Изрядным плясуном был… Но холопа вовремя вывернули наизнанку и сшибли коленом под зад, как и положено сшибать холуев-холопов. Мало что не высекли. А следовало бы.

Затем был хозяин, добрейший Леонид Ильич. На него ненавистники России понавешали много собак. За то, что крепил Россию, не обращая внимания на их вой, тявканье и скулёж… Пятая колонна оболгала железного генсека, обхихикала — воровски и гнусненько, из-за угла, в анекдотишках, изготовленных в «русских центрах» ЦРУ беглецами-диссидентишками,[39] «правозащитничками»-холопами (как известно, правозащит-нички всегда работают на «сильного», по нутру своему они холопы и плебеи, что, впрочем, видно и невооруженным взглядом). В действительности Брежнев был гигантом, титаном. Даже смертельно больного, полупарализованного, потерявшего наполовину речь — его боялось «мировое сообщество», вздрагивало от одной поднявшейся брови на его челе, тряслось при вымолвленном полуслове, падало в обморок при движении пальца. Брежневская Россия не просто достигла паритета с НАТО и Америкой (вместе взятыми), она была вдесятеро сильней. Брежневская Россия в космической и военной областях на пятьдесят, а на прорывных направлениях и на сто лет обгоняла пресловутую Амэурыку, которая везде вопит, что она «самая-самая!» Только теперь стало ясно, что Брежневская Россия была единственной сверхдержавой на планете и в космосе (амери-каноиды, как ни пыжились, как ни воровали у нас секреты, но никак не могли сделать хотя бы простенькую станцию на орбите). Хваленая Амэурыка (как они сами произносят) была дутым пузырем до предательской сдачи России холопами.

После хозяина Брежнева была невнятная череда невнятных холоповатых людишек и комиссароватых джазистов-чекистов.

А потом к власти пришел опять холоп. Не чуя себя хозяином, и не чуя над собой хозяйской руки, он заметался в истерике, как и кукурузный Никитушка-дурачок. Заметался аж по всему свету. В своей державе должность да чины не позволяли ему найти хозяина и верно служить ему. А натура-то холопская, требовала, чтоб хозяин держал на поводке… И он нашел себе хозяев, в «мировом сообществе». И никто не вербовал этого придурка в масоны. Нужны масонам такие обалдуи! Меченный Херр сам напросился в прислугу, ибо… и был прислугой, быд-лом и холопом.

Против холопов не надо бунтовать. Не надо устраивать путчей и заговоров, революций и восстаний. Их надо просто брать за шкирку, отводить на конюшню и сечь… В девяносто первом всю эту перестроечно-холопскую шоблу-ёблу надо было просто выпороть на конюшне…