Тони Парсонс - Stories, или Истории, которые мы можем рассказать
Это было очень своеобразное заведение. Здесь тусовались и танцоры, и крутые парни, и павлины, и у каждой группы были собственные ритуалы. Но, как ни странно, здесь оставалось место и для кого-то вроде Леона. Для замороченного панка вроде него! Просто нужно было собраться с духом и сделать этот гигантский шаг в направлении танцпола. Как оказалось, этот шаг был похож на шаг в пропасть. Сделал это однажды — и отступать уже некуда.
Танцы — что всегда казалось Леону таким же неосуществимым, как взлететь, — были совершенно нормальным явлением в «Голдмайн». И он танцевал, танцевал несмотря на тревогу и усталость, которая обычно наваливается после одной дорожки амфетамина. Он танцевал, несмотря на жуткий отходняк. Леон двигался под музыку, которой никогда раньше не слышал, — чудесную музыку! Густой и насыщенный фанк, заливистые и нежные струнные и голоса, экстатические, словно хор ангелов, — эти люди действительно умели петь, эти голоса были поставлены в церковном хоре и натренированы на углах улиц. Он танцевал и был всецело поглощен ее сияющим лицом. Она ослепляла его. Она парализовывала его. Просто находясь в ее обществе, Леон останавливался, колебался в нерешительности, терял дар речи от смущения. Но она постаралась облегчить его муки.
Когда они сделали перерыв в танцах и направились к бару за «отверткой» (для него) и «Бакарди» с колой (для нее), она вела себя настолько непосредственно и непринужденно, что его язык с ногами потихоньку начинали расслабляться.
— «Золотая осень» подчеркивает скулы, — заметила девушка.
Оказалось, что в этом она хорошо разбиралась, этим зарабатывала на жизнь — стригла, завивала и красила волосы в салоне под названием «Волосы сегодня». Она осторожно приподняла край его шляпы, чтобы оценить ущерб, нанесенный «Золотой осенью». Леон отступил на полшага назад.
— Ой, да брось. — Она улыбнулась. Леон не мог понять, заигрывает она с ним или просто старается быть вежливой. — Не стесняйся.
— О’кей, — сказал Леон, скалясь как безумец.
А потом — как же легко ей это удалось! — Леон последовал за самой прекрасной девушкой на свете в ее естественную среду обитания — обратно на танцпол. Время остановилось, время здесь было просто бессмысленно. Лучи света отражались в хрустальном шаре под потолком, который медленно вращался, бросая красочные блики на ее лицо. Леон знал, что это лицо будет помнить и на смертном одре.
Она танцевала, изящно покачиваясь — делая маленькие шажки на своих высоких каблуках. Она почти и не двигалась, но отчего-то Леону казалось, что она великолепно танцует. Волосы падали ей на лицо, она откидывала их назад с загадочной улыбкой — такой улыбкой, словно вдруг вспомнила, где находится, или что-то смешное только что пришло ей в голову. Само совершенство. Гораздо лучше Сибилл Шеферд, решил для себя Леон.
И еще одно немаловажное обстоятельство — она была просто неотделима от музыки. Леон танцевал впервые в жизни, и эти невероятные мелодии — истории о мире, разрушенном и вновь обретенном благодаря любви, — он не сможет слушать их снова, не вспоминая об этом сказочном лице.
«Если я не могу быть с тобой… Я не хочу быть ни с кем, детка… Если я не могу быть с тобой… Оу-оу-оу…»
— Эй, — вдруг обратилась к нему самая прекрасная девушка на свете. — Ты что, болеешь?
Леону не хотелось лгать ей.
— Нет. Нет, я просто принял наркотики.
Она подняла брови. Он испугался, что теперь она развернется и уйдет прочь. Впервые за весь этот вечер его охватил настоящий ужас. Страх, что он никогда больше ее не увидит.
— О, тебе не стоит принимать наркотики, — сказала она. — Человек сам на себя не похож, когда принимает наркотики.
Леон никогда не смотрел на это под таким углом. И внезапно он понял, что ему просто необходимо кое-что выяснить.
— Как тебя зовут? — спросил он, а подразумевал под этим совсем другое: «Позволишь ли любить тебя вечно?»
И она сказала ему.
Терри ощущал себя туристом, путешествующим по лабиринтам собственной жизни.
Завод ничуть не изменился. Из его недр доносилось металлическое урчание, как из огромного корабля, дремлющего в ночи, а вонь ячменя вперемешку с солодом и ягодами можжевельника вызывала тошноту.
Интересно, что будет с ее вещами. В прошлом расставания давались ему легко. Все его бывшие девушки жили с родителями. Когда отношения исчерпывали себя, нечего было рассортировывать. Вы расходились своими дорогами, а потом, несколько месяцев спустя, возможно, встречали их с другим в обнимку и обручальным кольцом на пальце. Встречали в парке или замечали знакомое лицо в проезжающей мимо машине и больше не видели. Но все было гораздо сложнее, если вы жили вместе. Тогда появлялись вещи.
Ее сумки с оборудованием для фотокамеры, рулоны пленки, обзорные листы, большие картонные коробки с надписью «ИЛФОРД» на боку. Записи Ника Дрейка, Тима Бакли и Патти Смит. Ее подарочные книги о фотографе Виджи, Жаке Лартиге и Доротее Ланге. Легкие платья, узкие брючки, огромные бутсы. Потрескавшаяся посуда из «Хабитэт». Все эти вещи перекочевали к Терри на «форде» ее отца. Ими битком был набит багажник, заднее и пассажирское сиденья. Терри вытер глаза, уставился на завод. Скорее всего, ее вещи покинут его дом тем же способом, каким и приехали. Ему не хотелось это видеть. Не хотелось при этом присутствовать.
Он вспомнил вечер, когда она переехала к нему. Тот вечер начался с того, с чего, казалось, начинался каждый вечер 1976–1977 годов — с похода на концерт какой-нибудь группы. Это случилось через несколько недель после поездки в турне с Билли Блитценом. Через несколько недель с того момента, как она постучалась в дверь его гостиничного номера. Терри пытался о ней не думать. Они оба вернулись в Лондон, к своей прежней жизни. У Мисти был женатый бойфренд, у него — партнерши на одну ночь и друзья. Дел хватало. Терри никогда не сидел дома. Дома его никто не ждал.
— Хватай свой кафтан, — сказал он в тот вечер Рэю. — Пойдем послушаем кое-что новенькое. Тебе понравится.
У подножия высотки, в которой размещались офисы «Газеты», приютился пыльный магазинчик, где продавались убогие сувениры для тех редких туристов, которые все же решались перебраться на другой берег реки к Саутуоркскому собору. Там Терри с Рэем увидели Леона, который, тыкая пальцем в выцветшую футболку на витрине, о чем-то спорил с владельцем магазина — азиатом.
— Вы не можете продавать этот хлам — это же неприкрытый расизм! — внушал ему Леон, — Вы понимаете?
Оскорбительная футболка была скроена по аналогии с футболками, на которых рекламировались гастрольные туры групп. «Адольф Гитлер — тур по Европе: 1939–1945» — говорилось на ней, а под изображением самодовольного Гитлера приводился список стран, с виду напоминающий расписание турне. «Польша. Франция, Голландия, Италия, Венгрия. Чехословакия, Румыния, Россия».
— Это простая мода! — протестовал хозяин. — Просто сверхмодный!
— Да ни хрена это не модно!
— Ты плохой в бизнес. Ты баламут. Ты уходи из магазин.
— Пойдем, баламут, — Терри взял Леона под руку. — Сходим послушаем что-то новенькое. Тебе обязательно понравится.
Они проехали на метро до западного района города — Хаммерсмит — и отправились в «Одеон» — имя Терри значилось в списке на двери, плюс один человек. Он пообщался с пресс-атташе из «Меркьюри» и умудрился провести двоих. И вечер получился просто отличный — на сцене играли Том Петти и «Харт-брейкерз», один из того малого числа коллективов, относительно которых друзья сошлись во мнении. Достаточно быстрый и агрессивный для Терри, достаточно шумный и волосатый для Рэя и имеющий неоспоримое сходство с Диланом — достаточное для того, чтобы и Леон остался доволен. Друзья вскидывали вверх кулаки и подпевали под «American Girl» и другие хиты. И хотя, как заявил Терри, настоящими «Хартбрейкерз» были только с Джонни Сандерсом, в выступлении этой команды было что-то совершенно необычайное. Их музыка напоминала вещи, которые они слышали в детстве на пиратских радиоволнах, но тем не менее эта музыка была бесспорно новой. Возвращаясь в черном автомобиле такси на квартиру к Терри, троица увлеченно спорила.
— Да ну на фиг. — заявил Леон, и Рэй с Терри рассмеялись, потому что этот баклан визжал под «American Girl» громче их двоих, вместе взятых.
— Но ты же терпеть не можешь хиппи, — обратился Рэй к Терри, когда они тащились по затхлому коридорчику в комнатку, которая обходилась ему в шесть фунтов в неделю. — Ты же ненавидишь всех хиппи без исключения!
— Мне многие хиппи нравятся, — возразил Терри. — А Том Петти, кстати, не хиппи.
— Тогда назови мне хотя бы одного хиппи, который тебе нравится.
Рэй включил обогреватель в комнате Терри. Они останутся здесь на всю ночь. Будут болтать о музыке, слушать музыку. Пить водку, пока она не кончится, курить, пока не закончатся сигареты. Может быть, ухватят часик-другой сна перед рассветом, а затем сядут на автобус и поедут в «Газету».
