Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2005)
Спасатель отвел глаза и не торопясь столкнул в воду скутер. Как он клял себя потом! Сразу надо было ее послать. Видно ж было.
Через двадцать восемь минут все было кончено: банан перевернулся, девчонка, брыкнув ногами, резко ушла на дно и, сколько он ни нырял, исчезла бесследно. Попав в сильный холодный поток, он понял, что ее отнесло на запад, и поплыл туда, но она словно сгинула. Из-за потоков с лимана никто не купался, море стояло пустое и спокойное. Девчонка захлебнулась, работа потеряна. Ищи их теперь, труп и работу. Он позвонил на станцию — трубку никто не взял. Вернулся он на берег через час, окоченев от холода и безысходности.
Рустам ждал ее, боясь пропустить, и вторые сутки не выходил из дома. Сердце то сжималось от ненависти, то распускалось в надежде. Она не шла. Веревки вьет. Пускай, если ей так веселее. Почему-то вспоминалась Люся, нормальная и простая, как трава или облако. Но раздражение опять вспыхивало, как отгоревшие угли. Девочка моя. Сладкая, как вишня, стерва. Кто говорил, что уедем в город, что разведется, обвивался вокруг ног? Она лгала, она всегда лгала, но он ей верил. Зачем она это делала? Зачем нужна ложь, горько-сладкая, как дым костра?
Он, не заметив, как вышел из дому, увидел на сумрачном берегу небольшую толпу. Что-то странное было в этой напуганной стайке, и он заспешил. Лиц было не узнать, словно кто-то пришиб всех сразу тяжелым камнем, исказив до неузнаваемости лица. Только складчатые лбы в морщинах да опущенные взгляды.
— Сразу ушла на дно и больше не появлялась, — сказали хрипло.
— Она пловчиха, с детства… — навзрыдный мужской голос.
Ее мать молчала. И умереть толком не могла. Утонула нелепо, бросила сына на стариков. Он в поселке и пока ничего не знает. Хорошо б и не узнал: уехала, бросила, и все. Что она, в сущности, и сделала. Разве не так? И она заплакала, трясясь крупным телом, вспомнив вдруг девочку с вечно разбитой коленкой. Вечнозеленой коленкой.
“Неужели?” — ужаснулась Ольга. Красавица на точеных ногах, а впереди дорога, выложенная булыжником мужских сердец. Господин совратитель знал и не сказал, оказался убийцей, а она соучастница. Она тоже знала, но не предупредила. Как в дурном американском кино, ей не хватило времени понять, что задумал маньяк.
— Что тут? — спросил Рустам.
— Утонула.
Он сел на песок, сразу поверив, уронив голову между колен. Что у него за злая судьба, в которой смерть — обычное дело?
Оксану отнесло течением к Западной скале и почти мертвую выбросило на берег. До смерти не хватило нескольких минут холодной воды. Она хотела напугать Грушецкого и, нырнув глубоко, попала в холодный поток с лимана. Она била руками и ногами, чтобы не замерзнуть, а ее тащило все дальше и быстрей. Когда Грушецкий бросил нырять и завел скутер в погоню, она уже валялась в тонком кружеве пены на берегу, не в силах отползти, пока холод не прогнал ее выше. Еще два часа она извергала воду, потом карабкалась по скале и уже в полночь, шатаясь и отплевываясь, добралась до пансионата. Привычной музыки не было, и в прохладной тишине она услышала плач.
В темноте у моря сидел человек, и плечи его тряслись. Он громко, по-детски всхлипывал и вытирал слезы.
— Рустам, — позвала она, и горло сжалось, выплюнув морскую воду.
Он встал, отшатнулся, рванулся к ней.
— Простите, доктор.
— Девочка моя. — Он обнял ее непросохшую голову и принялся гладить. — Знала б ты, как я тосковал.
— Ну да. — Оксана робко провела по мягким волосам, вглядываясь в лицо. — Едва не умерла, но все-таки кто-то дождался. Если б вы знали, доктор, как я себя не люблю, поэтому и меня никто… даже мама не любит.
— Я, — решительно перебил доктор. — Я. Но сейчас нужно к отцу.
— Я точно знаю, он в порядке, — бормотала Оксана. — Гвозди бы делать из этих людей…
Ольга ждала похорон. Она надеялась поговорить с серым господином, но похорон не случилось. Умершая воскресла. Еще один выстрел вхолостую. Ольга начинала презирать его жестокие игры.
Доктор Гутман сбрил бородку, и стало заметно, что ему не сто лет, а примерно тридцать шесть и он подозрительно холост. Гладко выбритый, как жених, он строго извинился перед Оксаной, сказав, что только под страхом ее смерти он мог сделать это бессмысленное признанье.
— Почему это? — обиделась Оксана. — Неужели я такая страшная?
— Вообще-то да. — Они одновременно засмеялись. Он хохотал весело, закинув подбородок кверху. “Хороший”, — решила Оксана. Надо бы ей выйти замуж по-настоящему, купить велосипед и ситцевый халат, родить еще ребенка или двоих и стать хозяйкой курорта. На велосипеде удобно объезжать владенья.
— Эй, эй, Вадик. Слушай, Вадик, — она, поторапливая, замахала враскачку приближавшемуся водителю, — а где бабуля, ну та, на велосипеде?
— Вечные вопросы, — недовольно буркнул Вадик. — Спеклась бабуля. В тот день, как вы утопли, навернулась с Западной скалы. Травку собирала и свалилась. Рыбаки нашли под скалой, оббитую. Приехала Люся, похоронила бабушку и осталась жить. Хороший дом, хороший муж, что еще нужно человеку…
— Муж? — удивилась Оксана.
— У Люси-то? Конечно. Рустам. Обстоятельная женщина, все на месте, — с удовольствием докладывал Вадик. Оксане это не понравилось.
— А ты, Вадик, э-э, никак любишь плохие вести? Удовольствие получаешь, что ли, какое? На востоке гонцов с плохими вестями раньше убивали. А может, это ты бабуле упасть помог?
— А может, кто другой? Чего ей было на скалу лезть? — разозлился Вадик. — Разве что поглядеть, что там внизу валяется.
“Точно”, — подумала Оксана. Ведь старушка за ней шпионила.
Рустам сутками не выходил из дома, доктор Гутман его не навещал, и только от приехавшей Люси он узнал все новости. Что бабуля сорвалась со скалы, а Оксана осталась жива. Его самого поразило, как равнодушно он принял последнюю весть. Он уже попрощался с райской птицей, по ошибке влетевшей в его дом с рыбьей костью в горле, когда доктор Гутман испугался ответственности. Тогда вступил он. Убийца в облике врачевателя, он ее спас, но она все равно умерла. Это было понятно. Непонятно, зачем она воскресла и пришла. А она тихо разговаривала на кухне с Люсей.
— Бабуля не сумасшедшая, пусть он не брешет, — поясняла Люся, ловко подкалывая волосы у зеркала спиной к Оксане. Тонкий халатик сельфериновой окраски — желтое, голубое, розовое, салатное — все вперемешку обтекало хорошее тело. “Луговая девушка”, — подумала Оксана. — Бабуля бдительная, это да. Потому что деревенская. Общественное мненье создавала, глас народа. Кого невзлюбит… Вон Рустама не полюбила, так ведь житья не было. Строгая…
— У каждого своя роль, — согласилась Оксана и дрогнула от его голоса.
— Ксан, чай будешь? — буднично спросил он, как будто они сто лет дружили семьями.
— Буду. — И едва не поперхнулась, когда острый чай обжег горло. Люся налила горячего, а она сердито уставилась на Рустама. Когда он успел измениться? Три дня, как появилась женщина в цветном халате, а перед ней сидит усатый татарин, и видно, каким он будет в шестьдесят лет. Как проясняет человека его женщина!
Рустаму самому было удивительно глядеть на свой морок, как на брошенный ящерицей хвост. Боль сошла, точно не было. Эти две розы близко, рядом. Алая и белая. Любить белую, упиваться алой. Обыкновенная жизнь. А он плавал по лунной дорожке туда и обратно. Он нахмурился и вышел из комнаты, вдруг грубо и жестоко затосковав по той Оксане. Будто ударили в солнечное сплетение.
Через три дня Ольга отправилась в Самару. Убил старуху. “Ничтожество, Достоевский, слабак”, — думала она о сером господине. Катя уже отбыла в Москву учиться, лепить и обжигать глину в настоящих печах академии. Прибыв домой, Ольга чужими глазами оглядела опустелый барак и замерла от гулкого одиночества. “Милый ты мой, — сказала Виктору, — да на кого ж ты меня покинул?! Восемь лет не верила, и вот. Поверила наконец, что тебя больше нет”. Она упала на выстуженный пол и заплакала холодными слезами отчаянья.
Спустя месяц, не выдержав пустого барака, она перебралась в родные места, в Тюмень. Горожане запомнили эту женщину в широкой юбке, с браслетом из желтых монет, собиравшую цветные бутылки. Бутылки бились в мелкую крошку, наклеивались на холст, и выходила светящаяся икона небывалой красоты. Работала она сутками, а продавала недорого.
Господин в сером навестил ее только раз — чтобы отчитать.
